Три часа ночи - Джанрико Карофильо

что папа тоже находится в этой комнате.

Он молча стоял поодаль и вызывал у меня необъяснимую нежность.

8

Прием был назначен на десять.

После завтрака папа расплатился за номер, вызвал такси до больницы и первым вышел на улицу, держа в руках наши два полупустых кожаных чемодана, старых и потертых. Был восемьдесят третий год, чемоданы на колесиках еще не изобрели, хотя сегодня кажется, что они существовали всегда.

По плану отца, мы должны были отправиться в аэропорт прямо из больницы. Возможно, в этом плане имелась доля суеверия, однако основная причина спешки заключалась в том, что на другой день папе предстояло принимать экзамены в университете и он специально организовал нашу поездку так, чтобы не переносить их.

Лето только начиналось, воздух был свежим, дул приятный ветерок.

Город, пестрый и приветливый, так и располагал к прогулкам.

Больница выглядела иначе, нежели в моих воспоминаниях. Главное отличие касалось пациентов, встретившихся на нашем пути. Я не увидел ни одного человека в шлеме или со сломанными зубами. Просто совпадение? Тяжелобольных принимают в другие дни, в другом крыле здания, чтобы те, у кого болезнь протекает без особых осложнений, не впадали в тоску? А может, методы лечения шагнули так далеко вперед, что эпилептические приступы стали менее травматичными?

Меня отправили на обследование, для которого требовалось оборудование, имевшееся только в центре «Сен-Поль». Сразу после этого я должен был встретиться с профессором.

Так странно: я с точностью помню все процедуры, которые прошел в течение первого пребывания в этой клинике, хотя с той поры минуло больше времени, и напрочь не помню, что со мной делали в то июньское утро. В смысле, вообще ничего не помню, как будто в первые минуты визита меня накачали наркотиками и их действие прекратилось, только когда нас пригласили в комнату ожидания, примыкавшую к кабинету Гасто. Мои воспоминания отсчитываются именно с этого мгновения.

Медсестра попросила нас немного подождать. Из-за какой-то непредвиденной ситуации утренний прием сдвинулся, но нас скоро примут, пояснила она.

Мы с папой обменялись парой-тройкой реплик ни о чем, прикинули, не рискуем ли опоздать на самолет, успокоились, что пока торопиться некуда, ведь до рейса еще несколько часов, и одновременно достали книги. Отец читал «Силлабари» Паризе, я перечитывал «Повести о Глассах» Сэлинджера, которые нравились мне больше, чем «Над пропастью во ржи».

Прошло минут десять. Гасто отворил дверь и пригласил нас войти.

Здороваясь, он пожал нам с отцом руки и назвал меня по имени, а к папе обратился «профессор». То, что доктор так хорошо нас запомнил, произвело на меня впечатление.

— Ты вырос, Антонио. Продолжаешь рисовать? — осведомился он на своем превосходном итальянском с сильным французским акцентом.

Я сдержанно улыбнулся, и он сосредоточился на распечатках и результатах анализов.

Изучение медицинской карты заняло несколько минут, на протяжении которых я прокручивал в голове свой вчерашний сон и с ужасом гадал, не был ли он вещим.

Папа всматривался в лицо доктора Гасто, пытаясь отыскать на нем какую-нибудь подсказку насчет вердикта, который вот-вот должен был прозвучать. Тишину кабинета нарушал только тихий гул аппаратуры из соседних помещений.

Наконец доктор положил карту на стол, закрыл ее и обвел нас медленным взглядом. Если он хотел закрутить интригу, ему с блеском это удалось.

— Наши прогнозы оправдались.

Я выдохнул и посмотрел на отца. Тот протянул руку и сжал мою ногу чуть выше колена. В другой обстановке этот жест вызвал бы у меня недовольство, однако сейчас такого не случилось.

— С вероятностью восемьдесят процентов мы можем утверждать, что Антонио здоров, — продолжил Гасто. — Результаты обследований удовлетворительные, но на всякий случай надо проверить кое-что еще.

— Что именно? — спросил папа.

Гасто пустился в объяснения. Дабы удостовериться, что я полностью вылечился и, следовательно, могу прекратить прием препарата, необходимо понять, как мой мозг реагирует на стресс.

Для этого мне нужно не спать две ночи подряд и каждые восемь часов пить определенные таблетки, позволявшие продержаться без сна.

Если в условиях лишения сна, отмены привычного лекарства и приема этих таблеток (амфетаминов, кажется, но ни я, ни отец не переспросили, что это) со мной ничего не произойдет, это будет означать, что я поправился и могу вести нормальную жизнь семнадцатилетнего парня, забыв о больницах, энцефалограммах, барбитуратах и, главное, неврологах.

Официально данная процедура называлась «комплексная провокационная проба». По словам моего друга-психиатра, сейчас медицинская этика ее запрещает, но в ту пору эта проба применялась.

— А когда необходимо ее пройти? — ошеломленно спросил отец.

Гасто посмотрел на папу так, будто тот сморозил какую-то глупость, и ответил:

— Немедленно. Не ложитесь спать этой и следующей ночью, а послезавтра утром жду вас здесь. Если все пройдет благополучно, мы простимся навсегда.

— Но мы должны вернуться сегодня… у нас самолет…

— Уважаемый профессор, если вам угодно, мы перенесем окончательную оценку состояния здоровья вашего сына на более поздний срок. В этом случае нам придется назначить новую встречу, и произойдет она не раньше чем через полгода. Антонио будет принимать барбитураты еще несколько месяцев кряду. Я считаю, лучше провести пробу сейчас, но решение, конечно, за вами. — В вежливом голосе Гасто прозвучала нотка раздражения.

— У него может случиться припадок?

— Не думаю, хотя теоретический риск есть. Это… как правильно по-итальянски… Ах да, маловероятно, но не исключено.

— Что нам делать, если такое произойдет?

— Сразу приезжайте сюда, хоть днем, хоть ночью, и мы со всем разберемся. Если у Антонио случится припадок, это будет означать, что он не вылечился и ему надо продолжать прием препарата. Повторяю, это маловероятно, но не исключено.

Отец повернулся ко мне и спросил:

— Ты все слышал? Согласен?

Я кивнул, но в большей мере не потому, что был согласен, а потому, что меня тронул тон, которым он ко мне обратился. Как мужчина к мужчине, уважительно.

— Хорошо. Давайте так и поступим, — заключил папа, вставая.

Гасто сказал, что это правильный выбор, еще раз напомнил, что вероятность приступа крайне мала, вручил отцу упаковку таблеток, которые мне надлежало принимать каждые восемь часов, и на прощание добавил, что ждет нас послезавтра в девять утра.

— А пока, Антонио, занимайся, чем тебе вздумается. Нагружай себя физически, пей кофе и вино, если они тебе нравятся, но не перебарщивай. Считай, что у тебя каникулы. До встречи через два дня.

9

— И что теперь? — спросил я, когда мы вышли из больницы и ждали такси, которое вызвал для нас услужливый сотрудник регистратуры. Маме мы уже позвонили. Рассказ о наших