Китай: версия 2.0. Разрушение легенды - Виктор Ульяненко

Горожане же попали под «контроль рождаемости» довольно крепко. Не нужно полагать, что за нарушение установки «одна семья — один ребенок» полагается немедленный расстрел на месте (как ни странно, у нас много людей, думающих примерно так): рыночная эпоха — рыночные и средства контроля, городскому жителю было и есть что терять в случае чего — второй ребенок означал выплату штрафов, потерю льгот за первого, много нервотрепки с домкомом (общественники, традиционно активные в Поднебесной, еще совсем недавно были задействованы в исполнении политики контроля рождаемости в первую голову: еще совсем недавно, к примеру, они вполне могли без всяких там лишних стеснений прямо у подъезда поинтересоваться у проживающих там папы или мамы недавно родившегося ребенка, каким способом они — папа и мама, конечно — теперь собираются предохраняться) и грозил на много лет подорвать благополучие и обогащение семьи… Патриотические лозунги и убеждение, штрафы и льготы, кнут и пряник за несколько лет здорово изменили идеологию горожан. Многие стали действительно верить, что один ребенок — это хорошо, здорово и единственно верно. Ниже процитирую краткую выдержку с одного из российских «профессиональных сайтов о Китае», укравшего текст из каких-то китайских официозных агитматериалов (без всяких ссылок на последние, конечно же): «Желательность поздних браков, позднего рождения ребенка, ограничение числа детей с целью обеспечения здоровья и благополучия следующего поколения уже стали общим пониманием китайцев. В молодых семьях одинаково рады мальчику и девочке. Создание счастливой и гармоничной маленькой семьи, научный и цивилизованный образ жизни постепенно становятся общественной нормой. В то же время плановое деторождение позволяет китайским женщинам избавиться от патриархальных традиций многодетности и тяжести домашних забот, а это существенно влияет на повышение общественной роли женщины, уровня здоровья матери и ребенка».

«Так, а… что же плохого в создании „счастливой и гармоничной маленькой семьи“, „научном и цивилизованном образе жизни“?» — резонно спросит читатель. И при чем здесь конфуцианские ценности, о которых мы с вами вроде бы разговариваем? Да ничего, и ни при чем. За исключением того, что счастливая и гармоничная семья в устоявшейся за последние тысячи лет в Китае традиции никогда не была маленькой — это раз. Два — это то, что пропагандируемый и в основном успешно достигнутый все-таки в результате мытьем и катаньем проводимой политики контроля рождаемости[7] «научный и цивилизованный образ жизни» означает, при более внимательном взгляде, настоящую бомбу, заложенную не просто под отдельно взятую семью, а под традиционное (конфуцианское) мировоззрение и мироощущение китайца вообще. Это как?

Это так, что начиная с середины 1980-х годов, когда паровоз «контроля рождаемости» уже прилично разогнался и среднестатистическая городская молодая семья взаправду стала ограничиваться рождением одного ребенка, начали происходить удивительные, невиданные ранее в Поднебесной вещи. Статус ребенка в семье радикально поменялся, став по отношению к родителям и более старшему поколению (дедушкам и бабушкам) из восходящего («снизу вверх») нисходящим («сверху вниз»): чадо принялось рулить в базовой ячейке общества и помыкать теми, кто по отработанной и давным-давно устаканившейся и цементировавшей китайское общество концепции обязан не подчиняться, а осуществлять управление, воспитание и передачу морали и нравственности… Вместо этого основным принципом отношения родителей к детям в один момент стала вседозволенность. «Раз один — значит, все для него и ему все можно», — решительно сказала китайская семья…

Вначале все было весело и прикольно. «Маленький император» — ласково называли своих отпрысков родители, бабушки и дедушки, умильно причмокивая губками и позволяя ребенку капризничать, своевольничать, пинать себя и вытворять всякую чушь. Традиционные строгость и требовательность к детям и уважение к взрослым довольно быстро сошли во многих семьях почти на нет.

Я окончательно понял это, когда стал свидетелем сцены в китайском городском автобусе, где рядом со мной ехали ребенок лет шести-семи и его папа, обсуждавшие марки автомобилей за окном. «Смотри, папа, какая БМВ рядом с нами!» — громко сказал мальчик. Отец, присмотревшись, флегматично возразил: «По-моему, это „мерседес“…» Внезапно раздался дикий рев; ребенок грохнулся на пол (благо был не час пик и пространство позволяло) и завопил на весь автобус благим матом: «БМВ! БМВ! БМВ!» Реакция папаши? Побледнев и явно растерявшись, он начал успокаивать сына; последний соблаговолил перестать вопить и рыдать, только когда отец, заикаясь, произнес: «Прости, сынок, это действительно БМВ, я просто не разглядел…»

Детки «восьмидесятых годов выпуска» подросли, выучились и вышли в мир… По моим личным наблюдениям, общению с этой публикой и обсуждению связанного с ней круга проблем с китайцами более старших поколений картина получается нерадостная. Ведь в том, что касается отдельно взятой китайской семьи, то и черт бы с ней: пусть ребенок катается по полу и пинает родителей, в конце концов это их сугубо личное дело. Ан нет. Конфуцианская семейная концепция, возможно, вообще одна из наиболее симпатичных вещей, созданных китайской пресловутой пятитысячелетней культурой: с рождения интегрированный в четкую вертикальную систему семейных взаимных обязательств и прав, нормальный ребенок приобретал такие качества, как настоящее уважение к старшим, трудолюбие, готовность поступиться своими амбициями ради заслуживающих этого интересов окружающих, скромность и достоинство, желание помочь ближнему. Культивировавшиеся веками понятия «чжу жэнь вэй лэ» («получать радость, помогая другим»), «цзэн жэнь мэйгуй, шоу лю юйсян» («кто дарит другому розу, у того на руках остается ее аромат») были идеалами для представителей сотен поколений китайцев. Заметьте, заучивание наизусть конфуцианских текстов для того, чтобы проникнуться принципами этой системы, не требовалось — человек впитывал их почти что с молоком матери… И взаимодействовал с внешним миром, будучи наделенным вышеозначенными приобретенными качествами.

С китайскими «детьми восьмидесятых» общаться порой очень трудно, в особенности если речь идет о деловых вопросах, а не о выпить пива в приятной компании. Основной проблемой, разумеется, являются их тотальный эгоизм, переходящий в идиотизм, и мировоззрение, начинающееся и заканчивающееся огромной буквой «Я». Мне весьма забавным кажется вопрос о том, как эти ребята с большим-большим «Я» в небольшом мозгу будут воспитывать собственных детей. Благодаря «желательности» поздних браков (см. цитату выше) и переходу ее (желательности) в разряд реальности «поколение восьмидесятых» только-только приступило к этому интересному делу, а многие из них еще только примериваются или задумываются о том, как начать примериваться, — для этого возраста идеология, раньше в Китае неслыханная и невиданная. Посмотрим, какой «научный и цивилизованный образ жизни» наступит, когда уйдут старшие поколения со своими «устаревшими» конфуцианскими ценностями, которые, кстати, очень многим заменяли наличие общей культуры (в нашем понимании).

Учение до умопомрачения

Девяностые и двухтысячные особого оптимизма наблюдателю за китайской семьей (если он уважает те, традиционные семейные ценности) придать не могут. Единственное, в чем молодые китайские родители упорны до фанатизма (мы говорим по-прежнему о городских семьях), — так это непомерное принуждение ребенка к учебе. С младших классов ребенок занят этой самой учебой с утра и до позднего вечера, занимаясь в школе, дома, с репетиторами по математике, музыке, иностранным языкам, готовясь к бесконечным тестам и экзаменам, делая нескончаемые уроки, усердно зарабатывая себе сколиоз, близорукость и ожирение. Качество этого самого образования оставляет желать много лучшего, уровень учителей часто находится ниже плинтуса, и прилагаемые к учебе детьми и их родителями поистине титанические усилия отнюдь не формируют таких многосторонне развитых, культурных и образованных людей, как это можно было бы предположить, приняв во внимание количество учебных часов в день или неделю. Хотя это не имеет здесь особого значения, мы ведь не о проблемах образования разговариваем…

Сопротивление ребенка, иногда взбрыкивающего и пытающегося спонтанно бороться за счастливое детство (шансов увидеть которое при нынешнем алгоритме обучения в Китае у него почти нет), подавляется угрозами, физическим насилием, подкупом (игрушки-вкусняшки-деньги…), лестью, апелляцией к тому, что если он (ребенок) будет учиться хуже одноклассников, то произойдет неминуемая потеря «мяньцзы» («лица»)[8] — последний довод, кстати, по-прежнему отлично действует…