Побег - Ота Гофман

Карта

Саша лежал на постели, портфель — рядом. Все тело ныло. Потрогал лицо. Кожа горячая и словно припухшая. Где-то визжала пила. Вещи вокруг были чужие. Он вдруг решил, что лежит тут один. И снова разрыдался. Никогда меня не найдут… Попробовал угадать, который час. В девять арифметика. Потом чешский.

Неуверенно приподнялся.

Через раскрытую дверь увидел Фангию. Тот стоял в комнате с наклонным потолком. В углу — граммофон со средневековой трубой. Возле ставни раскрытый зонтик. Наверно, оттуда затекало. Письменный стол. На нем — набор курительных трубок.

«Опять начнет бить. Ну и пускай». Страх перед одиночеством был сильнее. Приплелся поближе. Тот, в куртке, выдвинул ящик стола. Достал коробку с сигаретами. Под ней оказался металлический флакончик с бензином.

Оглянулся.

— Такого ты еще не видывал! — Точно между ними ничего не произошло. Нажал и отпустил крошечную ракету, насаженную на пружину. Ракета взлетела к потолку. Осталась только нижняя часть.

— Точилка! — сказал, будто сам придумал эту идиотскую штуковину.

— Хочешь?

Саша не двигался. Он смотрел на стол: там лежал револьвер. Парень в куртке, ничего не замечая, раскрыл револьвер и вылил на вложенную в него ватку бензин. Для пробы нажал спуск. Удовлетворенно смотрел на выскочившее пламя.

Револьвер оказался зажигалкой.

Саша ожил:

— А я-то думал…

Фангия еще раз щелкнул курком.

— Что ты думал? — И вдруг понял. — Ты что, чокнутый? Шуток не понимаешь? Сам-то ты стал бы в кого-нибудь стрелять?

— Не…

— Вот видишь!

Он дал ему поиграть зажигалкой. Ни слова о том, что произошло.

Мял пальцами огромную сигару. Вдруг сказал:

— Этот ваш сарай — чепуха. Да только я выкинул кое-что почище. Еще до того.

— Что?

— Ничего.

Он снова был настороже. Точно злился на самого себя за сказанное. Зажег сигару.

— Иметь бы такую хатенку, я бы ничего больше не хотел. А ты?

Встал. Подошел к висящей на стене старинной карте:

— Глянь-ка! Африка!

Голод

На склоне визжала пила. Сруб неожиданно превратился в западню, которую они сами за собой захлопнули. Начали осматривать его. Метр за метром. Надеясь найти хоть что-нибудь съедобное, вытаскивали из ящиков полосатые безрукавки и носки. В углу кухни Фангия обнаружил тяжелый сундук. Полчаса трудились, пока удалось его взломать. Он оказался доверху набит старыми книгами, связками журналов. По страницам немецкого издания Брэма летали нетопыри, прыгали обезьяны. На мгновение Саша про все забыл. Он разглядывал картинки.

— Хотите видеть зебру?

— Разве что освежеванную и разделанную на отбивные.

— Бр-р-р!

— Еще бы и облизнулся, — заверил Фангия. Спустился в погреб. Переворошил груду пустых бутылок, которые кто-то поленился сдать в магазин. Нашел три бутылки с вином. Две жестяные банки. Посветил на них. Там оказалась эмаль. Объеденье! Отбивные из зебры с соусом из эмали.

Вернулся с бутылками.

Портвейн.

— В крайнем случае хоть напьемся… Заснешь и увидишь во сне жаркое…

Он оглянулся. Мальчик стоял на коленях перед полочкой в холле и снимал с нее все подряд, без разбору. Рыболовную катушку. Коробку с блеснами. Наживку, крючки. Вдруг взволнованно крикнул:

— Тут что-то есть!

Вытащил продолговатую консервную банку. Напряженно уставился на подошедшего Фангию.

— Наверно, сосиски. Написано по-английски. — С важным видом по складам прочел: «Three balls. Super»[6].

Внизу к банке приделан ключик. Отломал его и начал открывать. Банка скрипела.

Фангия сказал:

— Если съешь, дам тебе крону.

В банку с шипеньем проник воздух. Старший снял крышку и высыпал содержимое на пол.

— К чертям собачьим, — не удержался Саша. Он смотрел на подскакивающие теннисные мячики. «Three balls. Super». — К чертям собачьим.

И даже не обратил внимания, что парень в куртке заметил ему назидательным тоном:

— «К чертям собачьим» говорить неприлично…

— Ага… — И снова сердито: — Вот идиоты! Совать теннисные мячи в консервную банку!

Паутина

У них еще оставалось девять печенин. Мальчик лежал на постели и наблюдал за Рукой. Она раскладывала печенье в два одинаковых столбика. Оказалось одно лишнее. Фангия мгновение поколебался, но потом честно разломил его пополам. Половину дал Саше, другую сунул себе в рот и стал медленно жевать, чтобы подольше растянуть удовольствие.

Налил себе вина.

— Воду оставляю тебе, — великодушно заявил он. — Не пей сразу. До вечера нам отсюда не выбраться.

— Тут пауки, — сказал мальчик. Он лежал на спине и рассматривал на потолке паутину.

— Ну и что?

Большому лень было разговаривать. Он рассматривал рыжие волоски на своей руке. Через щели в ставнях проникал свет. Визжали пилы.

— Пауки есть всюду, — он равнодушно потягивал портвейн. — В лесу, и здесь, и в Праге… Один раз мы нашли в цеху целое гнездо.

— У них бывают гнезда?

— У одних бывают, у других нет. — Он и сам толком не знал. — У этих, кажется, нет. — Поглядел на паутину. — В Южной Америке водятся паучищи величиной с палец. Укусит такой — п-ш-ш! — и крышка. В Южной Америке или еще где-то…

— Тарантулы?

— Наверно. — И только через секунду удивился: — Откуда ты знаешь?

— Мы читаем такие книжки. С папой.

— Какие?

— Про космонавтов и про природу. — Мальчик поколебался, можно ли доверить ему тайну. — Я, наверно, буду космонавтом.

— Или трубочистом, — заметил Фангия.

— Почему трубочистом?

— А может, будет как раз не хватать трубочистов. Дурак, разве тебя кто спросит? — Голос его зазвенел. Но, увидев глаза мальчика, сказал: — Хотя тебя, возможно, и спросят. — И, зевнув, добавил: — Если будешь получать одни пятерки.

— У меня две четверки, — сказал мальчик.

— Что?

— Я говорю, что дела мои не больно хороши, — ответил Саша.

— Это верно.

Болтовня перестала занимать Фангию. Он лежал и смотрел сквозь щель на противоположный склон. В тишине было слышно, как мальчик грызет печенье и потягивает носом. Это раздражало. Он перевернулся на живот.

— Наверно, тебе надо больше заниматься.

— Не в этом дело.

— В чем же?

— Стоит хоть раз получить крест — и уже от него не избавишься.

— Какой крест?

— Перечеркнутую четверку. Или единицу.

— Ну, это не так… — нерешительно запротестовал парень. — По крайней мере не всегда… — Уж он-то знал, что бывают вещи, которые прилепляются к тебе, как смола. И ни за что от них не избавиться. Тянутся за тобой, хоть тебе и твердят, что все уже забыто. — Думаю, не всегда, — повторил он. — Когда-нибудь все наверняка станет по-другому…

Но когда — он и сам не знал.

И потому добавил:

— Здорово я надеюсь на армию. Попасть бы в автоколонну. Или в танкисты. Или в авиацию.

На склоне визжала пила. Через щель было видно гигантское дерево. Оно затрепетало и рухнуло.

— Который час?

— Около двух. — Фангия повернулся к мальчику. — Закрой глаза. Постарайся уснуть. Нам еще далеко добираться. Увидишь, как будут болеть ноги. — Он потянулся за новым печеньем и раскрошил его в вино. — У меня припрятаны деньжата. Купим себе, чего захотим…

— Хлеба?

— И хлеба, и венгерской колбасы, и огурцов. Пива и лимонаду. Всего.

Фангия лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок, где прилепилась паутина, потом — на рисунок, висевший на стене. По белому фону — переплетение черных линий. Вдоль рамы полз жук. Дополз до края и остановился. Фангия наблюдал за ним. Потянулся за соломинкой и сбил жука. Тот упал, но тут же снова упрямо пополз вверх. Снаружи визжала пила.

Фангия

Он тоже боялся остаться один, но знал, что в конце концов ему этого не избежать, знал с самого начала так же твердо, как то, что затея с этим побегом вообще бессмысленна. Бежать неизвестно от чего. И неизвестно куда. Хоть он и уговаривал себя, что кто-то ждет его, уж он-то знал: никто его не ждет. А если и ждет, то совсем не так, как он хотел бы. Со страхом. Теперь, когда им уже известно, что он сбежал. Телефонный звонок был первой ошибкой. Нужна внезапность. Стремительный удар, как в боксе. Взять деньги и уйти. Пятнадцать сотенных, из-за которых ему пришлось два года самому стелить себе постель в исправительной колонии. Шестьсот раз складывать одеяло вчетверо.

Он убеждал себя:

Но никто из них не имеет права сказать, что я втянул его в эту историю. Даже Мирка.

И вдруг пришло в голову:

Я ведь даже не помню, как она выглядит. А сбежал ради нее. Ни для кого я не сбежал. Просто я дышу. Мне хорошо. Я подарил себе этот побег. Как транзистор на рождество. Лежу себе в постели, и никто на меня не орет. Мне хорошо. Этот дом и вино, и мальчонка с «крестами», и теннисные мячи в жестянке. Все хорошо.