Жаркое лето - Степан Степанович Бугорков

все известно. Вы правильно выполняли директиву и дали понять этому сборищу, что создание самостийного украинского правительства не желательно фюреру. Война только началась и со всякими прожектами самостийникам придется повременить...

Последние слова адмирала утонули в страшном реве тяжелых бомбардировщиков, взлетающих с поля. Под ногами задрожала земля, облако густой пыли скрыло аэродром. Когда умолк грохот моторов, Канарис расстегнул от духоты пуговицы мундира, махнул рукой в сторону улетающих самолетов, медленно продолжал разговор:

— Правительство оуновцев, если еще такое существует, надо немедленно распустить. Пусть не играют в чехарду. Фюрер недоволен Бандерой, этот новоиспеченный наполеончик гнет не в ту сторону. Вместо того, чтобы засылать диверсантов в тыл врага, он начинает забирать власть в свои руки, строит из себя всеукраинского вождя.

Адмирал, замолчал, о чем-то задумался, глядя на быстро суетящихся муравьев у кучи под дубом. Насекомые бегали, перелезали друг через друга, толкались, тащили к своему жилью тонкие веточки, комочки земли, ниточки паутины, мертвых червей и ни на минуту не останавливались в своем движении.

«Суета... Работа до пота. Насекомые, словно люди, только эти в спешке что-то создают, а мы разрушаем...», — подумал он и помимо воли произнес вслух:

— Суета...

— Что? — недоуменно спросил Кох.

— Так, ничего, — усмехнулся Канарис, — это я к слову... Сейчас, немедля, поедем к митрополиту Шептицкому. Где находится святой отец?

— В своих покоях Святоюрского монастыря.

— В путь!

Кох сделал знак рукой, и через минуту, мягко подпрыгивая на выбоинах, подкатил «Майбах».

Оставив позади аэродром, машина выскочила на накатанный грейдер и, шурша шинами, быстро помчалась в город.

— Как здоровье святого отца? — спросил адмирал.

— Чувствует себя так, будто к нему вернулась вторая молодость. И откуда только силы берутся, ведь уже в годах. Неутомим. Вот вам пример: когда наши войска рейха вошли во Львов, он сам, сидя в кресле, в течение трех часов благословлял проходящих по площади перед монастырем победителей.

Канарис знал: греко-католическая церковь львовской епархии, руководимая митрополитом Шептицким, имеет огромное влияние на прихожан западных районов Украины. Седовласый Моисей, как величали в религиозных кругах владыку церкви, давно работал на абвер. Связь эта началась задолго до того, как он, уланский офицер австро-венгерской армии, сменил военный мундир на сутану священнослужителя.

Через час Канарис встретился в монастырских покоях с церковным князем. Здесь, в известной «розовой гостиной», несмотря на уличную жару, было прохладно, чуть-чуть попахивало кипарисовым маслом, ладаном. Голубоватый свет вливался из трех окон в комнату, стены которой были обиты розовым шелком в маленьких голубых крестиках. Противоположная от окон стена была заставлена до потолка стеллажами с книгами. Бросив взгляд на корешки томов, адмирал удивился: наряду с духовными книгами на полках стояли сочинения Маркса, Ленина, Сталина, произведения современных украинских писателей Тычины, Рыльского, Бажана, Остапа Вишни. «Чтобы победить врага, надо знать его, — видимо этой истины придерживается святой отец, — подумал Канарис, — и не плохо преуспевает в этом».

Резное кресло с высокой спинкой стояло у потухшего камина. Митрополит грузно сидел в нем, положив мясистые, пораженные слоновой болезнью руки на мягкие бархатные подлокотники. Святой отец давно был поражен недугом и не мог передвигаться на своих ногах. Лучшие врачи Европы, медиумы, шарлатаны от медицины и знахари всех рангов пытались избавить графа Шептицкого от болезни, но все было тщетно.

Канарис приложился к руке святого отца, сел напротив на маленьком диванчике с золоченой резьбой. Перед ним стоял столик, на котором дымилось в чашечках какао.

Сзади кресла митрополита, прямо перед Канарисом, висел портрет бывшего владыки униатов — папы римского Урбана III. Глядя на этого наместника бога на земле, Канарис вспомнил его обращение к униатам: «С помощью вас, мои русины, я надеюсь обратить весь восток в веру господню».

Разговор не начинался. В тихой комнате, куда с улицы не долетало ни единого звука, сидели друг перед другом два прожженных политикана, два бывалых разведчика и пытались еще до разговора выведать, что у каждого на душе.

Шеф абвера с первого взгляда определил: митрополит с утра был не в духе, хотя сейчас, при встрече, старался казаться веселым, расположенным к приятной беседе. Его широкое бабье лицо с тяжелыми веками, обрамленное седой бородкой, было умиротворенным, елейным.

«Дипломат, умеет скрывать свои мысли, — подумал Канарис, — но меня ты не проведешь, вижу, кошки скребут у тебя на душе, хотя и стараешься казаться бесстрастным. Знаю: указание фюрера о ликвидации самостийного украинского правительства — вот что тебя задело».

Но адмирал ошибся. Хотя митрополит в своем послании и приветствовал учредительное собрание, благословил «Акт провозглашения украинской державы», но он мало верил в ее существование. Святой отец не забывал, что «новая Украина» призвана тесно сотрудничать с Великой Германией, которая под властью Адольфа Гитлера устанавливает свой порядок в Европе, в мире, и пока он не будет утвержден, повсюду должно царить единовластие и ни о каких самостоятельных государствах не может быть и речи.

Сегодня духовного пастыря озадачивало другое.

Рано утром, едва он после беспокойного сна воздал молитву господу богу, как в покои вошел взволнованный казначей и доложил, что папа Пий XIII прислал из Ватикана на всю епархию занятой гитлеровцами Украины всего пятнадцать миллионов немецких марок на церковное хозяйство, пришедшее при большевиках в упадок.

— Нам этих денег, святой отец, не хватит для восстановления одного епископата в Каменец-Подольской области, — робко пояснил казначей, — а сколько храмов разрушено на Львовщине, в других областях...

Митрополит возмутился: такая подачка похожа на насмешку. Он, Андрей Шептицкий, охваченный испепеляющей ненавистью к большевикам, мечтает послать на восток, вслед за наступающей немецкой армией своих миссионеров, чтобы утвердить вплоть до Урала и далее в Сибири католическую власть Ватикана, а на присланные гроши даже армейских священников в отрядах добровольцев не прокормишь.

Канарис был удивлен тому, что князь церкви начал разговор не о судьбе новоявленного правительства, как следовало ожидать, а о том, что сейчас больше всего занимало шефа абвера. «Он, старый ведун, умеет читать людские мысли, — подумал Канарис. — Продувная бестия, а ведь люди признают его за святого».

— Господин адмирал, — заговорил Шептицкий слащавым голосом, не поднимая глаз на собеседника, прихлебывая из чашечки какао, — вам известно, что лучшие сыны украинского народа обратились к фюреру с просьбой: разрешить им формирование воинских соединений из патриотов-украинцев, которые смогли бы сражаться бок о бок с доблестной армией рейха против большевиков.

«Похвально начал святой отец», — Канарис все еще не понимал, к чему ведет свою речь