Галоп - Сергей Куприянов

Все денники были пусты, но в одном из дальних от входа я различил какие-то звуки и пошел на них, пошел намеренно медленно, не только давая глазам привыкнуть к полумраку, царящему здесь, но и впитывая в себя здешнюю атмосферу, которая хотя и отличалось от того, к чему я привык дома, однако ж была куда роднее, чем окружающие лагерь скалы и сама атмосфера непонятной агрессии.

Чем ближе я подходил, тем больше убеждался, что там кто-то поет. Ну, не совсем поет, а как бы бубнит себе под нос, фальшиво вытягивая какую-то мелодию. Но, как я не напрягал слух, слов было не разобрать. Тум-тум-турум-бум. Что-то в этом роде.

То, что я увидел в очередном деннике, я совсем не ожидал. Здоровенный детина выше меня, наверное, на голову, просто громадный, стоял на стремянке около массипо редкой для них вороной масти и что-то делал с ним, а животинка – видно это было совершенно отчетливо – дрожала крупной дрожью. Я в жизни не видел, чтобы массипо так трясло! И второе, что я увидел, это то, что ноги животинки охватывают толстые металлические кольца, переходящие в цепи, которые закреплены в толстых скобах на стенах.

– Эй! – окликнул я, не понимая, что происходит.

Эхо прошлось по огромному пустому помещению.

– А? – обернулся детина.

И это был второй шок меньше чем за минуту. Не сказать, что я уж совсем никогда не видел дебилов. Приходилось пару раз. Ну и в журналах, конечно, на иллюстрациях к статьям о страшной судьбе и жизни пораженных дебилизмом людей. Только там это было, как бы это сказать, отстраненно, что ли. Неприятно, где-то даже страшно, но, в общем, издалека. Тогда, как я теперь понял, при всем этом присутствовало подспудное чувство, что от всего этого можно отстраниться и забыть если не через минуту, то через десять. Забыть и не вспоминать. А тут это находилось рядом, прямо передо мной. И не через десять минут, ни через час я этого не забуду. Потому что это надолго.

– Что ты делаешь?

– Я?

– Ну не я же!

– Так это… Как его? Лечу. Да, лечу.

Лечит? А может и правда? Почему нет? А лицо… Ну что лицо. Мало ли какие лица бывают. Скажем, после аварии и неудачной пластической операции. Может, ветеринар? Только говорит он как-то странно для ветеринара. И при этом лечении животинку бьет, как в лихорадке.

– А ну слезай.

И он слез. Послушно и поспешно. Вроде бы даже с удовольствием. Ну уж с готовностью – точно. Здоровый, явно сильный, очень сильный физически, он явил вдруг просто детское, как говорится, ангельское послушание. В руках у него была большая пластиковая емкость, наполовину заполненная чем-то желтым, и обыкновенная малярная кисть.

И тут я увидел еще одно. Ботинки этого детины – размер так на сорок шестой – вместо шнурков были завязаны проволокой. Обычным алюминиевым электропроводом. Только не на бантик завязан, а небрежно закручен на концах. Ветеринар…

– Это что у тебя? – строго спросил я, показывая на банку.

– Так лечу я, – улыбнулся он мне.

От этой улыбки, обнажившей огромные, прямо-таки нечеловеческой величины зубы, мне стало не по себе. Почему-то подумал, что как раз этими зубами он и перекусывает завязки на своих ботинках с металлическими заклепками. Такая, знаете, рабочая обувь, способная выдержать большие нагрузки. Впрочем, я помню, раньше у нас на конюшнях многие уборщики и прочий обслуживающий персонал долгое время использовали ботинки с металлическими носками, какие применяют в сталелитейной промышленности для предотвращения травм ног из-за падения на них очень тяжелых предметов. Давление копыта взрослого массипо на ногу человека эквивалентно полутора тоннам. Потом для нас стали изготавливать специальную обувь.

– А ну дай, – протянул я руку, и в нее послушно легла тяжеленькая емкость объемом литра так на три. Впрочем, полупустая.

Я даже не успел поднести ее к лицу, как в нос шибанул резкий запах, в котором, как мне показалось, присутствовала нотка перца. Впрочем, вскоре я перестал ее чувствовать, как и остальные запахи. Я принялся чихать. А «ветеринар» смотрел на меня и продолжал улыбаться. По-моему, ему было весело.

– Держи, – проговорил я между чихами, тыльной стороной ладони вытирая слезы.

Тут я заметил то, что просто повергло меня в шок. На внутренней стороне обручей, охватывающих ноги вороного, были шипы! И из-под них сочилась кровь.

Есть такое выражение «взлетел пулей наверх». Это означает предельную скорость передвижения по вертикали. Так вот, я по той стремянке взлетел ракетой, преодолевающей земное притяжение, которая, как известно, многократно превышает скорость пули.

Такого я не видел сроду. И отчего-то сразу вспомнился Хан с его садистскими замашками.

На теле массипо были не просто раны. Их, в конце концов, я навидался. Это были обнаженные куски мяса, густо помазанные ядовито-желтым. И они не были следами крюка – уж чего-чего, а их-то я могу узнать. Навидался. Это… Даже не знаю. Саблей рубили, что ли? А потом смазывали ядовитой дрянью, от которой живая плоть разве что не дымилась.

Почему я не швырнул ему в рожу эту желтую гадость? Даже не знаю. Потому, может, что он дурак? Не по определению, а по медицинскому заключению.

– Кто тебе сказал это делать? – спросил я, едва сдерживаясь.

– Что сделать?

– Вот это! – рявкнул я, суя ему под нос банку.

От этого жеста он отшатнулся и закрыл лицо руками, уронив кисть на пол.

– Не бей, не бей, – тонко заскулил он.

На его обнаженных по локоть руках я увидел шрамы. Большие, маленькие, давно затянувшиеся и относительно свежие. Их было много. Десятки. Или сотни. Почему-то я очень хорошо представил, как его лупцуют по этим закрывающим голову рукам, а он скулит по-щенячьи, не оказывая никакого сопротивления. Такой здоровый бугай – и как дитя беззащитен. Моя злость не то чтобы схлынула совсем, но заметно поутихла.

– Не буду бить. Ты слышишь?

– Правда?

Из-за скрещенных рук на меня уставился недоверчивый глаз.

– Правда-правда. Так кто тебе велел?

– Чего велел? – спросил он, слегка приопустив руки.

– Лечить, – наконец-то подобрал я нужное слово, которое к происходящему процессу истязания подходило меньше всего.

– А-а, – просиял дурачок. – Дядя Густав.

Я не сразу сообразил. Какой такой дядя Густав. И потом как ломом по голове. Это же тот, с бородкой. И еще с крюком.

– Бородатый? – недоверчиво уточнил я, все еще надеясь, что это не так. Мое сознание никак не хотело ставить знак равенства между тем суровым, но все же рассудительным мужиком и тем, кто мог бы отдать распоряжение так мучить животное.

– Да, да, – радостно закивал «ветеринар». – Дядя Густав сказал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});