Паутина - Джалол Икрами

грохочут пушки, трещат пулеметы, гремят ружейные залпы, а здесь как ни в чем не бывало сияет солнце, безмятежно переливаются красками цветы, наливаются соком виноградные гроздья, а ветви яблонь гнутся под тяжестью плодов. …Вот по суфе ползут, запасаясь на зиму, муравьи. Над цветами порхают пестрые бабочки, — кажется, что, радуясь чему-то, они надели свои самые лучшие, самые яркие наряды. Гул сражения, грохот артиллерийской канонады и взрывы бомб, бросаемых с аэропланов, их не трогают. Что им за дело, что отец мой сейчас в самом пекле боя? Кто знает, удастся ли их отряду перейти благополучно к Большевику? Кому известно, кто окажется в этом бою сильнее, — эмир или Большевик? Скорей бы вернулся целым и невредимым отец, зажить бы нам спокойно в нашем доме!

Я не знаю, долго ли я сидел, предавшись думам. Вернул меня к действительности Шарифджан. На этот раз мальчик пришел вместе с сестрой. Он сказал, что второпях забыл меня поблагодарить и теперь решил сделать это вдвоем… Увидев Лютфи, я обрадовался.

— За что меня благодарить, Шарифджан, — улыбнулся я. — От сорванной кисти винограда дом моего дяди не обеднеет.

— Мама помолилась за вас, будьте здоровы, Мурадджан! — сказала Лютфи.

— И вы будьте здоровы!

Они присели рядом, на край суфы, — потекло в разговорах время. Выяснилось, что их отец тоже ушел вместе с отрядами «сешамбеги» на войну. Они были бедны и очень нуждались. Несмотря на свои неокрепшие мускулы, Шарифджан уже вкусил горький хлеб водоносов, а Лютфи занималась золотошвейной работой, но все добытое этой трудолюбивой семьей, тонуло в бездонных карманах Ахрорходжи.

— После моего туя[24]— объяснил Шариф, — умер наш дедушка. Отец занял у Ахрорходжи денег, и этот долг стал нашей бедой. Ему не видно конца.

Слушая Шарифа, я искоса поглядывал на Лютфи и несколько раз встречался с нею взглядом. Не знаю, что за сила была в ее глазах, но она заставляла меня забыть все на свете и властно притягивала к себе. Лютфи смущалась, опускала глаза, и тогда длинные ресницы легкой тенью ложились на ее лицо…

Да, ведь я ничего еще не говорил вам о том, как она была красива! Но где мне найти такие слова, чтобы вы поняли? Если вы можете представить себе красоту легендарных пэри, тогда смело говорите, что видели Лютфи. Она была среднего роста, с маленькими изящными руками, смуглая, черноглазая, чернобровая, с длинными ресницами… Нет-нет, все это не то!.. На щеке у нее чернела родинка, красивее которой не найти в целом свете. Лютфи по тем временам считалась уже взрослой и должна была закрываться, прятать лицо от мужчин и даже подростков моего возраста, своих одногодков. Однако, как говорили брат и сестра, — мать у них женщина умная, любит детей и разрешает иногда дочери повеселиться со своими сверстницами и друзьями сына, «чтобы отдохнула от земных забот»…

Я тоже рассказал им о себе и о своем отце. Лютфи уверенно сказала, что отцы наши возвратятся целыми и невредимыми, а потом, — конечно же, с нашей помощью, — познакомятся друг с другом.

Мы не замечали, как быстро текло время, только появление Ахрорходжи помешало нам. Он испуганно оглядывался по сторонам, шел, втянув голову в плечи, и лишь наш беззаботный вид придал ему немного смелости.

Ахрорходжа подошел к нам. Лютфи тотчас же сорвалась с места.

— Что вы тут делаете? — спросил Ахрорходжа.

— Ничего, — ответил я. — Так, сидим, разговариваем.

Ахрорходжа проводил взглядом убегавшую Лютфи; она уходила, прикрыв лицо широким рукавом платья. Шариф шел следом за ней.

— Что им тут надо? — сплюнул Ахрорходжа. — Винограду и яблок, наверное, захотелось?!

— Но вы же сами видели, что руки у них пустые!

Ахрорходжа, мне показалось, смутился, потому что тут же заговорил о другом.

— Кажется, утихла стрельба, а? — сказал он. — Даруй, аллах, победу воинам ислама! Отведи от наших голов большевистскую напасть!.. Идем, пусть янга сготовит что-нибудь горячее, ты помоги ей.

Мы пошли. Ахрорходжа снова направился в подвал, а я — на кухню…

Утром следующего дня сражение разгорелось с новой силой; артиллерийские снаряды доставали уже и сюда. Мне надоело сидеть в подвале и молчать, — о чем, в конце концов, говорить с Ахрорходжой и его женой?! Я вышел в сад. Как и вчера, он был залит солнцем. Но теперь тут изредка свистели осколки. Должно быть, поэтому я не увидел ни Лютфи, ни Шарифа. Поев немного винограду, я подошел к дувалу, отделявшему их дом. Лютфи торопливо переходила дворик.

— Лютфи! — крикнул я.

Она обернулась, на мой вопрос ответила, что Шариф пошел носить воду соседям, а она сама сидит у постели матери и вышивает золотом заказанную тюбетейку.

Я сорвал гроздь шибиргонийского винограда и попросил передать матери; самой же Лютфи протянул большую красную розу.

Лютфи вспыхнула, смутилась и тихо поблагодарила. Когда я простился с ней и направился к суфе, она вдруг окликнула меня:

— Выходите позже, может быть, Шариф вернется… — сказала она, улыбаясь. Ох, эта улыбка!.. Не улыбка, а стрела, пронзающая сердце.

То же самое повторилось и на следующий день. Эти встречи и беседы изгоняли из моего сердца все печали той поры. Вечерами я засыпал, думая о завтрашней встрече с Лютфи, облик ее стал неизменным спутником моих снов. Какое-то неведомое до этого чувство вдруг пришло и властно заполнило сердце до краев…

…В среду утром появился тесть Ахрорходжи, высокий костистый старик по имени Абдулхафиз. Тревога за судьбу дочери погнала его в город. Он предложил переждать события у него в кишлаке. Ахрорходжа тут же решил переезжать. Но мне не хотелось покидать город. Я ждал отца. Где он будет меня искать, когда вернется? А отец вернется, обязательно вернется!.. Кроме того, мне не хотелось расставаться с Лютфи и Шарифом.

— Мне нельзя ехать, — сказал я и объяснил, что хочу дождаться отца.

— Глупости! — ответил Ахрорходжа. — Какой сумасшедший оставит тебя здесь?!.

— Не будь ребенком, — добавил Абдулхафиз.

Заплакала янга и стала уговаривать меня не отделяться от них в эти трудные дни.

— Если твой отец вернется, он разыщет нас, — злобно сказал Ахрорходжа. — Язык у него длинный.

Словом, меня заставили ехать. Пока мы собирались, в саду разорвался снаряд, повалил деревья и смял виноградник. Ахрорходжа носился из дома во двор, стараясь втиснуть на маленькую арбу тестя как можно больше вещей. С трудом нашли уголочек для янги, сам Абдулхафиз забрался в седло, а мы с Ахрорходжой должны были идти пешком. Едва арба тронулась, Ахрорходжа вдруг сказал, что ему нужно срочно повидать одного человека, которого потом в этой суматохе не разыщешь.

— Езжайте, я вас догоню…