Циклопы - Алексей Бергман

Завьялов поднял с пола грязную одежду, расправил на весу штаны, как следует оглядел олимпийку…

Одежда пестрела пятнами разнообразной давности. Если бы «приличный» старикан единожды свалился в лужу, то это было бы заметно. Но олимпийку и треники застирывали многократно и небрежно, замызганная шапочка с помпоном залапана грязными ручищами…

Борис оставил размышления-предположения на потом, быстро — время поджимало, — убрал бомжеские вещички в большой пакет, забросил в угол и, высунув в гостиную только голову, сказал телу-Кеше:

— Я мыться. Если буду еще в ванной отмокать, а в домофон позвонят и скажут «привезли журнал», прикажи впустить, получи то, что принесли и лишнего не разговаривай. Придет Серж Сухой, дай ему вот эти деньги и выставь. Понял?

Родная голова изобразила кивок с достоинством — «угу». Но Боря не поверил. Если бы три часа назад ему сказали, что он может выглядеть ушлепком на двести процентов…

Бомжеское тело опустилось в горячую воду как кусок рафинада: блаженно растворилось. Разнежилось под шапкой пены, вытянуло ножки-ручки, подмышки поскребло и подбородок почесало…

Запах хорошего шампуня ублажал ноздри, Завьялов томно прикрыл глаза, приготовился к десятиминутному релаксу-отмоканию…

Не получилось. Появился странный и требовательный внутренний зуд: бомжескому телу чего-то явно не хватало. В груди возникло странное теснение — вроде бы, не от сердечной недостаточности, — тело требовало чего-то привычного, необходимого и важного. И этого необходимого хотелось ТАК! что подвело желудок. До тошноты. До спазма. До головокружения. Тело ТРЕБОВАЛО дополнить существование неким фактором…

«Спиртным!» — неожиданно, с гадливостью поморщился Завьялов. Его угораздило очутиться в теле алкаша! пропойцы, готового за стакан портвейна последний метр жилья отдать! бухарика, уже пропившего свою жизнь и настойчиво молившего «нового жильца» повторить подобную ошибку!

Борис крепко стиснул кулаки и зубы, отправил внутрь себя рычание: «Не выйдет. Не выйдет, слышишь, ты урод! Я лучше сдохну от инфаркта в этой ванной, чем налью тебе хоть рюмку!! Я лучше завтра в погребальную контору съезжу и похороны оплачу, а послезавтра в бетонную стену врежусь! Я лучше…»

Тело изнывало и корежилось. На лбу Бориса выступил пот, свело скулы, желудок чуть не вывернуло…

«ПОШЕЛ ТЫ К ЧЕРТУ!!!»

Завьялов сел. Взял в трясущиеся пальцы щетку-скребок, которым отдраивал руки после возни с автомобильными движками и начал зло скрести ногти, кожу в пятнах старческой гречки…

На глаза наворачивались слезы. Завьялов скреб доставшееся ему тело с остервенением злобного конюха; сдирал со шкуры, обломившейся ему клячи остатки прошлой жизни. Мочалкой выбивал спиртную дурь!

В какой-то момент показалось, что переусердствовал: в ушах застучал сумасшедший пульс кровотока, в носу как будто шар раздулся…

Борис отбросил мочалку. Открыл сливной клапан ванны, осторожно перебрался через край и медленно, придерживаясь стены, доплелся до душевой кабины в углу.

Завьялов вообще чрезвычайно редко залезал в наполненную ванну. Предпочитал контрастный душ, стремительные, как его жизнь процедуры.

…Холодная вода вернула тело в норму. Борис домывался уже в кабине.

Тело почти подчинилось новому хозяину, о рюмочке уже не намекало. Легкий тремор пальцев Борис списал на недавнюю ярость.

Прежде чем выйти из ванной комнаты, Завьялов нанес на морду лица густой зеленоватый слой тонизирующей маски. Едва не плюнул в зеркало — такая гуманоидная харя там сидела!! Одел банный халат, в коем утонул от макушки до пяток, и вышел к Кеше.

Хорошо, что не упал.

На диване перед уже включенным телевизором сидело НЕЧТО.

На мимолетный взгляд вполне — Завянь. При трезвом рассмотрении…

— Ты что с собой… Со м н о й наделал, дятел долбанутый?!?!

Пока Завьялов драил щеткой ногти, Иннокентий тоже не сидел без дела.

На журнальном столике перед ним лежала расхристанная Маринкина косметичка и кое-что еще из «бардачка»: пара тюбиков помады, тональный крем, духи и тушь.

Если бы Кешу равно заинтересовали и чулки…

Совсем Завьялов родное тело, конечно же, не удушил бы этими чулками…, но вариантов и без удушения хватает. Связать, к примеру, мог вполне.

Тело-Кеша испуганно и нежно дотронулся ладошкой до ежика волос, вздыбленного укладочным гелем с фиолетовыми блестками… Отдернул руку, словно укололся! Обиженно округлил глаза: а в чем, собственно, проблема, старичок?! я, вроде бы — старался!

По сути дела — правда. Постарался он на славу. Подвел глаза и брови, румянами побаловался. Губы подчеркнул карандашом — растушевал, поддал немного земляничного блеска.

Борис Завянь его трудами превратился в дивно румяного, глазастого и губастого юношу лет двадцати пяти. Из кордебалета.

Когда Завьялов унюхал еще и (реально и невинно!) позабытые духи бухгалтерши Людмилы Константиновны… Его совсем накрыло!

…- А что…?! А что такое?! — Тело-Кеша шустро бегало вокруг дивана. Низкорослый бомж Завьялов пытался зацепить его рукой через спинку, но постоянно промахивался, пару раз падал. — Я выбрал неправильный тональный крем, да?! Помаду?! Тушь?!.. А-а-а, отпустите, вы больно щиплетесь! Чего вы так разозлились?!?!

Минуты через две, запыхавшийся Завьялов, тяжело опираясь руками о колени и глядя на тело-Иннокентия исподлобья, просипел:

— Ты чо…, придурок. Смерти лютой ищешь?

Тело широко развело руками и вздело плечи до ушей:

— Не понимаю. Не понимаю, на что вы взъелись! Я взял вашу косметику без спросу, да? Я что-то…

— Какую мою, лошапед ты стебанутый!! Какую — мою?!?!

— Из тумбочки, — тело-Кеша пугливо вытянуло палец в сторону прихожей.

Кряхтя и охая, «бомж» Завьялов добрел до кресла и рухнул в него древней колодой.

Действительно — чего? Чего он взъелся? Лошапед Иннокентий увидел полный ящик бабского дерьма…, и что подумал?

Подумал, что Боря-Завянь каждый день перед выходом из дома марафет наводит. Земляничным блеском губы мажет. Тем белее: гонялся Завянь за собственным телом с зеленой тонизирующей масочкой на бомжатской харе.

Умора. Заснять на камеру — вся банда со смеху подохнет.

— Ты хотя бы брови мне не выщипывал? — хмуро разглядывая размалеванный «кордебалет», поинтересовался Боря.

— Ой, — прижал ладошку к груди Иннокентий. — Забыл. Мне надо было вам, Борис Михайлович, оформить брови?!

До гостиной доносились звуки: под душем прополаскивался и отфыркивался Иннокентий в чужом теле. Завянь его предупредил, что ежели по возвращению из душевой кабинки учует хоть чуточку богатых духов бухгалтерши Людмилы Константиновны — покончит его жизнь своим самоубийством.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});