Общество усталости. Негативный опыт в эпоху чрезмерного позитива - Хан Бён-Чхоль

хвалу vita activa. То одиночество созерцательной жизни, о котором говорит Катон, также просто несовместимо с «властью деятельных людей», к которой вновь и вновь взывает Арендт. Таким образом, в конце своего трактата «Vita activa» Арендт невольно выступает за vita contemplativa. От нее остается скрытым, что именно утрата способности к созерцанию, которая не в последнюю очередь связана с абсолютизацией vita activa, ответственна за истерию и нервозность современного активного общества.

Педагогика зрения

Vita contemplativa предполагает особую педагогику зрения. В «Сумерках идолов» Ницше формулирует три задачи, для которых нужны воспитатели. Надо научиться смотреть, надо научиться мыслить и надо научиться говорить и писать. Целью этого обучения, согласно Ницше, является «аристократическая культура». Научиться смотреть значит «приучить глаз к спокойствию, к терпению, приучить его заставлять приближаться к себе», т. е. сделать глаз способным к глубокому и созерцательному вниманию, к долгому и медленному взгляду. Это обучение-зрению есть «первая подготовка к духовному развитию». Нужно научиться «не реагировать тотчас же на раздражение, а приобрести тормозящие, запирающие инстинкты». Духовная неразвитость, пошлость зиждутся на «неспособности сопротивляться раздражению»[28], ответить ему «нет». Реагировать сразу и следовать каждому импульсу – это уже болезнь, гибель, симптом истощения. Здесь Ницше формулирует не что иное, как необходимость возрождения vita contemplativa. Она – это не пассивное само-открытие, которое говорит «да» всему, что приходит и происходит. Скорее она оказывает сопротивление напористому, навязчивому раздражению. Вместо того, чтобы отдавать взгляд внешним импульсам, она суверенно им управляет. Будучи говорящим «нет», суверенным действием, она является активнее всякой гиперактивности, которая как раз представляет собой симптом духовного истощения. Диалектика активного бытия, ускользающая от Арендт, состоит в том, что гиперактивное обострение активности превращает ее в гиперпассивность, в которой без сопротивления следуют каждому импульсу и раздражению. Вместо свободы она приводит к новым формам принуждения. Ошибочно верить, что чем человек активнее, тем он свободнее.

Без тех самых «запирающих инстинктов» действие рассеивается на беспокойные, гиперактивные реакции и абреакции. Чистая активность стремится лишь к уже имеющемуся. Действительное обращение к Другому предполагает негативность прерывания. Только с помощью негативности приостановки субъект может измерить все пространство контингентности, которое ускользает от голой активности. Хотя промедление и не является позитивным действием, оно необходимо для того, чтобы действие не опускалось до уровня труда. Сегодня мы живем в мире, в котором очень мало перерывов, промежутков и меж-временья (Zwischen-Zeiten). Ускорение уничтожает всякое меж-временье. В афоризме «Главный недостаток деятельных людей» Ницше пишет: «Деятельным людям обыкновенно недостает высшей деятельности <…> в этом отношении они ленивы. <…> Деятельные катятся, подобно камню, в силу глупости механики»25. Деятельность бывает разного рода. В деятельности, которая наследует глупости механики, мало перерывов. Машина не может приостановиться. Несмотря на свою огромную вычислительную мощность, компьютер глуп постольку, поскольку у него отсутствует способность к промедлению.

В ходе всеобщего ускорения и гиперактивности мы теряем способность к ярости (Wut). Ярость обладает особой темпоральностью, несовместимой со всеобщим ускорением и гиперактивностью. Они не допускают темпорального простора. Будущее сокращается до продолженного настоящего. Оно утрачивает всякую негативность, которая позволяла бы взглянуть на Другое. Ярость, напротив, полностью ставит настоящее под вопрос. Она предполагает перерыв и приостановку в настоящем. Этим она отличается от раздражения (Ärger). Всеобщее рассеивание, которое отличает сегодняшнее общество, не дает возникнуть силе и энергии ярости. Ярость – это действие, способное прервать одно состояние и дать начало новому состоянию. Сегодня она все больше отступает перед возмущением или раздражением, которое не может привести к коренным изменениям. Поэтому раздражать может и неизбежное. Раздражение относится к ярости, как страх – к тревоге (Angst)[29]. В отличие от страха, касающегося определенного предмета, тревога обращена на бытие как таковое. Она охватывает и сотрясает вот-бытие целиком. Ярость также касается не отдельного факта. Она отрицает целое. В этом заключается ее энергия негативности. Она представляет собой чрезвычайное положение. Усиливающаяся позитивизация мира дает мало места для чрезвычайных положений. Агамбен упускает из виду эту возрастающую позитивность[30]. Вопреки его диагнозу, что ныне чрезвычайное положение нарушает границы нормального положения, всеобщая позитивизация общества поглощает сегодня всякое чрезвычайное положение. Тем самым нормальное положение тотализируется. Именно усиливающаяся позитивизация мира одаривает такие понятия, как «чрезвычайное положение», или «immunitas», таким вниманием. Тем не менее это внимание свидетельствует не об их актуальности, а об их исчезновении.

Усиливающаяся позитивизация общества также ослабляет чувства, которые основываются на негативности, т. е. являются негативными чувствами, например, тревогу и грусть26. Если бы мышление само было «сетью антител и естественной иммунной защитой»27, то отсутствие негативности превратило бы мышление в вычисление. Возможно, компьютер вычисляет быстрее, чем человеческий мозг, и без всякого отторжения принимается за огромные количества данных, потому что он свободен от всякой инаковости. Он – позитивная машина. Именно благодаря своей аутистической замкнутости, благодаря отсутствию негативности idiot savant[31] демонстрирует такие результаты (Leistungen), на которые была бы способна только вычислительная машина. В ходе всеобщей позитивизации мира как человек, так и общество превращаются в аутистическую машину достижений (Leistungmaschine). Можно было бы также сказать, что именно это перенапряженное усилие максимизировать достижения сводит негативность на нет, потому что последняя замедляет процесс ускорения. Если бы человек был негативным существом, то тотальная позитивизация имела бы небезобидные последствия. Согласно Гегелю, именно негативность оживляет вот-бытие[32].

Существует две формы потенции (Potenz). Позитивная потенция – это потенция что-то делать. Негативная потенция – это, наоборот, потенция не делать, сказать «нет», говоря языком Ницше. Эта негативная потенция отличается, однако, от простой импотенции, неспособности что-то делать. Импотенция – это лишь противоположность позитивной потенции. Она сама позитивна в той мере, в которой с чем-то связана. А она неспособна именно на что-то. Негативная потенция переступает эту прикованную к чему-то позитивность. Она есть потенция не делать. Если бы человек обладал только позитивной потенцией что-то воспринимать, без негативной потенции не воспринимать, то восприятие оказалось бы уязвимым для напористых и навязчивых раздражителей и импульсов. Тогда не было бы возможно никакое «духовное развитие». Если бы человек обладал только потенцией что-то делать и не располагал потенцией не делать, то это привело бы к смертельной гиперактивности. Если бы у человека была только потенция о чем-то мыслить, то мышление рассеялось бы по бесконечному ряду предметов. Невозможным было бы размышление (Nachdenken), поскольку позитивная потенция, переизбыток позитивности, допускает только проактивное мышление (Fortdenken).

Негативность ни-для-чего (nichtzu) – это также сущностная черта созерцания. В дзен-медитации, к примеру, стремятся достигнуть чистой негативности ни-для-чего, т. е. пустоты, освобождаясь от Чего-то, напористого и навязчивого. Это в высшей