Простите безбожника - Анастасия Евгеньевна Чичиков-Чайковская

устал от всего этого.

– А давай я дам тебе что-нибудь, – вдруг воскликнул горе-поэт, совсем не на песню предложения – Дам тебе почитать что-нибудь… Ну право! Прочтешь и поймешь от чего не показывал.

– А потом выпьем?

– Давай все вместе, нам нечего терять.

На том они и решили. Только не хотели они в каморке ютится, они пошли пить туда, где звенела когда-то их молодость. Куда-то к блеску реки, куда-то к блеску снежному и блеску зеленых мышьячных платьев. Искры, искры! Безумное беззубое пьянство, хоть не опиумное. Но когда они из интереса брались за руку, когда таскались под ручку напевая православные гимны, Яша видел желтый ноготь. Он не спрашивал, он сравнивал лишь со своими. Потом что-то кольцевало шею, потом что-то кололо нос, потом-потом. Все то было празднество среди чумного ничего. Богоматерь смотрела из церкви, как чьи-то сыны сами себя распинают. Только не было у них матерей, и отцов давно не было.

Смешливый пьяный путник из города имени Морта запомнил лишь одно – они шли с Григорием Андреевичем закругляться, ибо круги пред очами дымились фиолетовым и желтились черным. Адская какофония. И ад был даже не в ней, а в очередной встреченной дамской юбке, правда, знакомой. Мимо театра шла пара – какой-то важный толстый господин с слоновьем шнобелем, но он тут неважен, а с ним женщина. Ее лицо Яша не смог бы не признать! То была невеста его любимого друга, друга. Единственного друга за жизнь, а не спиртового господина, что никогда ему не доверял и, чего врать, даже не помнил уже ничего. Яшечка, Вы кто? Яшенька, а когда мы познакомились? Вы Яшенька или Толя? Бог же с ним, он сейчас тычится в ладонь и ржет по-скотски. Бог с ним! Женщина. Женщина! Эта женщина. В синем платье – сплошной изыск кружев и брошей.

– Мария Николаевна, – он отпихнул, как последнюю грязь Григория Андреевича, он вмиг протрезвел и подбежал – Мария Николаевна!

Ее спутник аж весь передернулся, позеленел от отвращения к комару – а Яша точно комаром был в одной из своих жизней. И бабочка – а Мария Николаевна точно была бабочкой в одной из своих прошлых жизней – глянулся жалостливо, удержалась на ветру.

– Яков Фрицевич, друг мой, сколько лет! Гостить приехали? – или может пить? Продолжил за нее черт с плеча, хвостом чрез мгновение махнувшей. Медь локонов, злато глаз и изящество всякого рода не могло соседствовать с бесами. Значит она не могла бы предать Федора. И Яков не мог не спросить:

– Что с Федором? Что с ним?

Его охватил дичайший ужас, позеленело уже не в глазах, а на щеках. Он схватился за сердце и до него донесся этот медовый голос с какой-то смешливостью, отвратной.

– Федором? Федор умер несколько лет назад – повесился.

Земля под ногами вмиг исчезла, все залил горячий свинец и смех, смех…

Кольцо

Грязная серость глаз, грязная серость потолка и немая белая пустота за окном. Снег бился об стекло, молил пустить согреться, но злой человек гнал его к чертям – там всяк теплее. К чертям, к раскаленным рогам и крыльям. Яков не знал каков ад, но был убежден, что он схож с тем ужасающем чувством его сжигающим. Разорвались швы, полилась слезная кровь и бинты-бинты никто не принесет. Они и не помогут. Тут лишь переливать! Да кто согласится?

Он не помнил, когда открыл глаза, что увидел. Головная похмельная боль – ничто. Телесное не трогало. Что от тела? Оно смертно, оно ничтожно, раздето болью. Какая разница, что с ним станет, если жить уже не для чего? Какая разница, что станется с этими двуями идиотами из отчизны? Какая разница? Никогда Яша еще не понимал всего своего одиночества, он его забыл в нем существуя. Не думать – к покою. Но как же, черт дери, не думать, когда все твое нутро разрывается при каждом вдохе? Как же, черт дери, не думать?

И черти драли двери. Тень кого-то из них пролетела по пыльной стене, и один опустился к человеку. Сел рядом, взял за руку дланями снежными и Яков не мог не взглянуть – там был мужчина. Мужчина с прядями и очами синевы ночи, скорее даже юноша. Эта юность омрачалась отсутствием румянца всякого, искры жизни всякой, и холодом, бездушием. Яша потянулся, потому что не мог не потянуться до чужой ланиты, и с ужасом, диким ужасом, отполз подальше, чуть не падая. Он не понимал. Он не понимал! Он хотел кричать, он хотел кричать, но как только он открыл рот – ощутил хлад на языке. Чуть не подавился, плюнул и глянь – кольцо. Влажное, горькое, с серебряным бочком, где начертано три имени – Бример, Субурит, Транаирт. Как же? Кто же?

– Верните тетрадку в могилу, я Вас прошу, – шепнул странный холодный господин, напоминающий труп. Он болезненно сморщился стоило только прикоснуться к этому дьявольскому подарку.

Но гость исчез туманом, когда на кашель похмельного лингвиста прибежал горе-поэт. Он глядел с ужасом, то было даже чем-то приятным в бесконечном ужасе. Яша хотел рыдать, он хотел рыдать. Он сжимал это чертово кольцо руками и пытался отогнать страшные мысли. Пытался поверить в собственное безумство, пытался моргнуть и исчезнуть.

– Яков! Яков, ты живой? – Григорий готов был упасть замертво следом от страха, но что его страх в сравнение с теми цепкими когтями, рвущими душу?

– Яков, – ответил тот отрицая собственную живость и подбегая к Грише, как к последнему существу во вселенной, как к последней иконе – Гриша! Гриша! Ты не представляешь, ты не представляешь!

Он показал кольцо, он показал кольцо и чужое лицо вмиг исказило поражение. Коньячные глазенки ничего не понимали, пыльные глазенки напротив тоже не могли найти ответ.

– Яша, что же это за чушь? Как к тебе мог приходить покойник? Как он мог дать тебе… вот это?

– Бога ради! Я не знаю! – это они молвили уже после решения Фрицевича срочно возвращаться домой. Он дочтет последние амини, он поймет. Он должен попасть домой, должен попасть домой и найти-найти этот чертов ответ! Чертов.

– Яша, нет! Верни тетрадку сразу. Это все гнев проклятой души, игра Сатаны.

Яша отрицательно мотал головой. Он понимал нутром, что вернуть ее будет лучше, но каким-то новым чувством, узнавшим страшную правду своего одиночества, не был способен. Владимир Солитудов, как же неверно было осуждать Вас. «Солитудо» с латыни одиночество? Один род у Вас с мальчишкой, что трясся в тарантасе. Род несчастных, потерянных существ. Может тоже к бесу обратиться?

– Федечка, почему Вы умерли? – он даже не нашел в себе сил его могилу найти. Почему такой человек умер? В нем всегда кипела жизнь,