Последний клиент - Константин Измайлов

На этом следовало бы остановиться, но Николай Федорович отстегнул коротенький магазин и, наковыряв с кассеты десяток патронов, ловко орудуя пальцами, наполнил его гладкими, с красноватыми ободками вокруг капсюлей зарядами. Они с удовольствием уходили в нутро обоймы, все сильнее сжимая подающую пружину. Затем магазин, нисколько не сопротивляясь, встал на свое место. Сокольских приподнял карабин и, прильнув к резиновому наглазнику, заглянул внутрь прицела. Оптика мгновенно съела длину коридора — в визирных линиях блеснула латунью неправдоподобно большая ручка входной двери. Чуть опустив ствол, Николай Федорович нащупал прицелом задвижку замка и попытался удержать точно в перекрестии крепящий ее шуруп с крестообразным пазом. Это ему не удалось — едва заметное дрожание несильных рук усугубилось мощностью оптики, и Сокольских, немного выдвинув левое колено, уперся в него локтем. Прицелиться удалось немного лучше. И тут старик с удивлением отметил, что защелка замка начинает вращаться, медленно поворачиваться против часовой стрелки. Кто-то вернулся в дом и отпирал дверь.

«Сегодня воскресенье!» Мысли в этот раз были коротки и конечны. Если это зять, вряд ли он одобрит подобные развлечения своего обожаемого тестя… Но он только утром улетел в командировку, и так быстро ему не вернуться… Дочка? Нет. У нее по воскресеньям занятия на курсах, и прийти домой она обещала не раньше пяти… Но даже если это она, не станет же корить своего отца за подобное баловство?

Щеколда щелкнула, и дверь открылась — на пороге квартиры возникли две неясные фигуры. Причем, как показалось Николаю Федоровичу, совершенно фантастических размеров. Они не спеша прошли внутрь.

— Эй! Вы кто? — попытался вскрикнуть Сокольских, но голос его оказался подобен тихому всхлипу унитазного бачка. А вслед вялому вопросу раздался громкий, хлесткий звук винтовочного выстрела, и приклад карабина со всей силы ударил старика в подвздошье.

Николай Федорович медленно приходил в себя. Побаливал отбитый прикладом желудок, ныла спина и чем-то весьма подозрительно пованивало… Из коридора доносилась негромкая беседа незнакомых ему людей. Сокольских несмело приоткрыл глаза — перед его носом возвышался край унитаза и глупо торчащие тощие ноги в дешевых хлопчатобумажных носках. Старик не сразу опознал свои лодыжки — осторожно пошевелил левой стопой, правой… Как ни странно, все функции опорно-двигательного аппарата сохранились. Стараясь не привлекать внимания к собственной персоне, старик повернул голову влево, туда, откуда долетали до него обрывки фраз. Прислушался.

— Храбрый портняжка! Одним махом семерых убивахом… — проговорил один из незнакомцев, переворачивая на спину одно из тел, сваленное случайным выстрелом Сокольских.

— Да уж! И нарочно захочешь — хрен такое получится… Ну-ка, взяли! — Подхватив один из двух образовавшихся трупов за руки и за ноги, мужчины, немного покружив по прихожей, протиснулись в ванную комнату и с размаху бросили тело в охнувшее от негодования джакузи. Вслед за первым туда же последовал и второй труп.

— С этими пока все. Что со старым делать-то?

— Везти. Как приказано…

— Да он мне всю машину изгадит! — обреченно пробасил тот, что повыше.

— Надо было сначала окунуть этого в ванну, а потом уж этих битюков сюда укладывать. — Рассуждая так, мужчина повернулся к Николаю Федоровичу, по-прежнему якобы не подающему признаков жизни, и продолжил, в этот раз немного громче: — Эй, стрелок хренов! Нечего прикидываться! У нас времени от силы минут двадцать!

— Да уж! — поддержал второй. — А то припрется твоя доча, а здесь такое дело! И в дурдом, в дурдом… Так что поднимайся, батяня, и в темпе меняй портки.

Николай Федорович, повторив про себя пару раз услышанное, сделал вывод, что пока ему ничто не угрожает, и принялся медленно высвобождать застрявшее тело из-под унитаза. В этот момент что-то теплое и мягкое, не торопясь, вывалилось из трусов и упало в брючину. Просто замечательно!

— Слушай, Дим! А у Вовы вроде как второй санузел должен быть… Он мне заказывал пару смесителей…

— Точно! Ну, тогда взяли папашку, а то он век отлипать от пола будет.

Парни приподняли онемевшего от ужаса старика и без особых проблем втащили в запасной сортир с душевой кабиной. Тот, который Дима, придал телу Сокольских строго вертикальное положение, пустил воду и прикрыл за собой дверь:

— Скидывайте с себя все! Щас я принесу переодеться…

— И галстук не забудь! Придется его фотографировать, — посоветовал напарник, увлеченный набором телефонного номера.

Через четверть часа, как только общими усилиями туалет Сокольских был завершен, старика щелкнули «Полароидом» на фоне пришпиленной к обоям булавками простыни, накинули на тощие плечи дорогущее зятево пальто на меху и вывели на улицу. Там их ожидал микроавтобус, из которого, словно черти из табакерки, выскочили несколько парней в синих спецовках и, приняв у сопровождающих Николая Федоровича ключи от квартиры, без слов отправились в подъезд.

— Ну! Забирайся, батяня! — словно вынуждая себя выдерживать нейтральную интонацию, скомандовал Дима. — Ехать нам с тобой к дьяволу на рога, а в темноте хрен увидишь дорогу…

— А как же дочка?

— А ты не боись! Мы ее того… по дороге подберем…

Неподалеку от ВДНХ дверь автобуса на минутку распахнулась, и в его салон чья-то могучая рука втолкнула недоумевающую Ингу. Старик был внутренне рад появлению знакомого лица, но, ощущая себя слишком подавленным происходящим, изобразил вместо приветствия жалкую гримасу. Инга же, шумно дыша от негодования, присела на краешек свободного кресла в среднем ряду и, как птичка, с нервно-внимательной быстротой принялась разглядывать окружающих ее людей.

— Да вы, госпожа Галкина, успокойтесь и пристегните ремень. Ехать нам далече, а по дороге все с вами успеем прояснить. Ну а вы в свою очередь, если получится, обрисуете ситуацию вашему папаше… — Сидящий рядом с водителем мужчина одобряюще кивнул и развернулся спиной к притихшей компании. — Приказ руководства «Аякса»: немедленно эвакуировать всех родственников вашего благоверного на безопасное расстояние.

— Так что же случилось? — вскинулась Инга. Если судить по истерическим ноткам, прозвеневшим в вопросе, до нервного срыва остался лишь шаг.

— Ну, как вам все сразу объяснить… — охотно продолжил старший. — По слухам, то ли ваш муж украл у своего клиента товара на сорок пять миллионов долларов, то ли у него украли чужое… Но за достаточно короткий промежуток времени погибло уже несколько человек, каким-то образом связанных с последними инициативами вашего супруга.

Дорога действительно предстояла долгая, и времени, чтобы втолковать в растрепанную мыслями женскую головку логику происходящего, было предостаточно. Инга узнала, что несколько часов назад, в камере следственного изолятора, в Бутырках, был найден мертвым какой-то армянин, являвшийся некоторое время клиентом ее мужа. Что ее отец с испугу пристрелил каких-то двух громил, без приглашения ввалившихся в их квартиру на Ленинском. Что ее муж, Володя, сейчас пребывает неподалеку от Питера и ждет погрузки на корабль. Узнала она также и о том, что решен вопрос о временном передислоцировании ее, Инги, и ее отца, Николая Федоровича, на «запасной аэродром».

Слова «передислоцирование» и «запасной аэродром» были свежи для ее слуха, но какая связь между самолетами и кораблем под Петербургом, она не понимала. Подобные схемы не для женского ума. Однако известие о первой остановке, которая ожидает их с мужем в Марселе, куда, собственно, счастливое семейство отравится морским путем, вынудило Ингу замолкнуть и поразмышлять. Далее Псковской области она никуда из Москвы не выезжала, и город Марсель представлялся в ее фантазиях декорациями к оперетте «Фиалка Монмартра», увиденной ею в глубоком девичестве по Центральному телевидению.

Пытаясь по-женски приспособиться к меняющейся обстановке, Инга молча смотрела в окно на опустошенные осенним ветром деревья, на измотанные людской заботой, изуродованные поля и думала о муже. О Володе, милом, может быть, не всегда откровенном, но, на ее взгляд, честном человеке, и образ его, возникающий в сознании женщины, странно диссонировал с предположениями о неблаговидном поступке с подзащитным, с известием о краже какого-то товара, стоимость которого даже трудно себе представить. А то, что ее отец, этот совершенно бесполезный и безвредный, как все интеллигенты старой закваски, инвалид сумел расстрелять в их с Володей квартире каких-то двух злонамеренных типов, — это известие и вовсе ввело Ингу в транс.

Мягкий, бесшумный ход автобуса укачивал девушку. Небо за стеклами автомобиля темнело, и она уснула, последним осознанным движением вжав свою сумочку в низ живота. Уснула без сновидений, словно маленький дикий зверек, впавший в зимнее оцепенение. А впереди ее ждал Ломоносовский порт с синеющим на бодром ветру Володей, с чуть рьяным и слегка взволнованным встречей Петром, и последними двадцатью вагонами кубинского сахара, готовыми вот-вот покатиться куда-то в глубь России… И непонятный капитан-грек, спокойный, как адмиралтейский якорь, и свинцовая даль неприветливой Балтики, и уплывающий за горизонт Кронштадт — все это будет для Инги внове. И только слово «Марсель» слегка согреет остывшую на верхней палубе душу. И Володя, с прямым и честным взглядом, но почему-то виновато улыбающийся, несколько раз помянет какие-то триста пятьдесят тысяч долларов и квартиру в Коста-дель-Соль… А как быть с их квартирой на Ленинском? Вероятно, она не получит ответа от мужа. Ее Володя не менее растерян, и ему, и Инге, и ее отцу останется только ждать, ждать сказочного города по имени Марсель, неизвестно откуда взявшегося в декабре тепла и чего-то еще, о чем смутно предупреждала Ингу ее интуиция. В этом предупреждении не было ни доброго, ни плохого. Это было что-то новое, и это новое было ее будущим. Неясным, но достаточно близким будущим.