Туда, где кончается Лес - Лада Монк

редкому гостю предлагались деревянное башмачки,

Не пропускавшие жар.

Внутри палатка, снаружи казавшаяся совсем небольшой,

Была просторнее многих бальных залов.

Двери и зашторенные выходы

Вели к другим ее потайным частям.

Где-то доктор прятал свой кабинет

С каменными стенами, с витражными окнами под сводчатым потолком.

Подставив к одному из окошек в цветных ромбах лестницу,

Можно было увидеть за стеклом не площадь, занятую палаткой,

А океан звезд,

Что открывался астрологам с последних этажей их обзорных башен.

За соседней шторой пряталась каморка,

Где свет зажечь мог только хозяин,

Поскольку свечи в руках других людей непременно гасли,

Стоило гостям ступить на порог.

Но тот, кто успевал в короткой вспышке узреть тайны комнаты,

Долго еще вспоминал заспиртованных в емкостях разных форм змей и чудовищ,

Не мог избавиться от ночных кошмаров и видений,

Рисовавших во всех уголках,

Откуда кралась в иное пространство тьма,

Разинутые хищные пасти.

Напротив каморки с чудищами была библиотека,

Полная свитков и пышных томов,

По углам тронутых водой, прорастившей на вздутых ею страницах водоросли и мох,

Или огнем уничтожавших чуму пожаров.

Фолианты были подняты со дна океана,

Куда их погрузили морские сражения,

Были найдены глубоко под землей

Крепко сжатыми костяными руками представителей исчезнувших цивилизаций.

Некоторые бестиарии, альманахи и сборники сочинений

Хранились в стеклянных ящиках, обвитых цепями.

Но прятали книги не из-за их ценности,

А из-за их опасности.

Много недоброго в себе несли гримуары, текст которых проявлялся,

Когда читатель ронял на страницы капли крови,

Чтобы превратить их в чернила,

Способные окрасить невидимые буквы.

Заимствовавший древние книги должен был дать особое обещание,

Которое казалось меткой более болезненной и глубокой,

Чем клеймо преступника,

Потому доктор запирал ото всех свою библиотеку.

Прятались за занавесями в звездах

И зигзаги подземных туннелей.

Они пробегали под всем городом и под всем окружавшим палатку миром,

В одном из них, прислушавшись,

Удавалось различить среди плача падающих с потолка капелек холодной воды

Стук каблучков принцессы Камиллы,

Поднимавшейся по парадной лестнице Замка Двенадцати Фонтанов.

Другая завеса скрывала зал с большим столом,

Пригодным для игр в кости и карты,

Подходящим для гаданий.

Жуткий таинственный ореол бегущего от закона чернокнижника,

Способного одним своим появлением навести беду,

Был присущ доктору,

И оттого никто не просил его предсказать судьбу.

Таился в цветных шторах задвинутый резным шкафом с зельями проход

К холодному подводному источнику с целительной водой,

Где в полутьме

В кувшинках, водяных лилиях и лебединых перьях мирно спали прекрасные нимфы.

Много еще прятали потайные ходы шатра доктора,

Даже водопады, диких зверей, цветущие сады, гроты, погреб и клетку, наполненную скелетами.

По соседству с чудесной палаткой,

Которую одновременно могли видеть и в королевстве, и в дружественной ему империи,

Стояла расписная кибитка цыганки,

Посещаемая намного чаще.

Вышитые на коврах астрономические объекты, гадательные шары и указывавшие на двери персты с золотыми кольцами

Зазывали любопытных в душный фургон,

Пропахший приворотными зельями и лошадиным потом,

Увешанный цветными флажками и украшенный свечами,

Воск которых рисовал на полках, стенах и полу чудные символы.

Там за перламутровое украшение или горсть медных монет

Девушка с налобной повязкой,

Где третий глаз ее был золотом и серебром расшит,

Предсказывала человеку судьбу.

Гадалка усаживала гостя на ковер и подушки перед совсем низким столиком,

Наливала в пиалу кофе и чай, чтобы в гуще узреть грядущее.

Задевая посетителя браслетами и широкими рукавами,

Брала его руку, читала будущие дороги по линиям на ладони.

В тенях, обведенных на потолке и стенах искрившимися свечками,

Танцевали духи, с которыми гадалка беседовала.

Когда силуэты замирали,

А свечи из голубого, зеленого, розового и желтого воска сами собой гасли,

Точно задутые чьим-то сильным дыханием,

Цыганка вынимала из-за золотого корсажа платок,

Расстилала его на своем столе, сев в позу лотоса,

И раскладывала на пересечениях нитей свои карты.

Причудливые фигуры,

Созданные фантазией художника и колдуна,

Многочисленными глазами заглядывали в то,

Что скрывалось за горизонтом,

То, что должно было подняться из-за его туманной линии с Луной или Солнцем однажды.

На закате в фургон,

Задев зазвеневшие нити с битым стеклом, птичьими зеркальцами и колокольчиками,

Вошел юноша во всем черном.

Всю ночь он провел в объятиях черноокой красавицы и дыма благовоний,

А утром,

Едва помня, как в дыму чувств и жженых трав оказался,

Вышел из кибитки с двумя врученными ему на память о встрече картами,

Изображавшими осужденных на казнь женщин.

Перегнулся юноша через косые перила приставленной к кибитке лесенки,

Сорвал белую шток-розу,

Принесенную в виде семени ветром или повозками странников из Карнандеса,

Одиноко взошедшую среди красных пышных бутонов,

И украсил ею черную шляпу с плюмажем.

Протиравший стеклянные колбы с зельями доктор

С первого взгляда узнал молодого человека,

Сидевшего на перилах и поправлявшего черный платок,

Повязанный на правой руке от запястья и до локтя,

Завязанный на несколько прочных узлов.

Не нужны были торговцу из палатки со звездами

Ни карты, ни хрустальный шар,

Чтобы узнать,

Что этот юноша накличет ему беду.

Доктор Ф: И снова треклятый де Рейв на моем пути!

То-то копотью покрылись все склянки,

Стоявшие слева от этой окаянной кибитки,

Чтоб ее, влекущую на меня безденежье,

Волокло по всем перекресткам!

Посмеялся юноша, обернувшийся на знакомый ему голос,

И поклонился, сняв шляпу,

Со всем озорством Пака или Фавна.

Де Рейв: И Вам не хворать,

Любезнейший господин Генрих!

Все королевство встречает близящееся лето,

И только Ваша сущность да все Ваше дело по-прежнему гниют,

Подобно осенней листве.

Доктор Ф: Поди прочь,

Пока и впрямь не накаркал мне беды,

Чернокрылый поганый ворон!

Де Рейв: Почему же сразу ворон?

Может быть, я соловей,

Который просто оперился не по моде?

Ну-ка, фигляры и артисты, где здесь лютня,

Королева инструментов?

Шпорами звонко постукивая по деревянным ступеням лестницы,

Перила которой были обвязаны блестящими прозрачными лентами с подвесками в виде звезд,

Де Рейв спустился на камни площади,

Недружелюбно под его ногами содрогнувшиеся,

Будто гнавшие его обратно в кибитку гадалки.

Среди корзин и деревянных ящиков

Быстро нашлась старая лютня с большим бантом.

Юноша запел под аккомпанемент инструмента и клинка,

Звонко бившегося об иссиня-черную пряжку ремня.

Де Рейв: Раньше ветер дышал в мои паруса,

И дорога манила меня вперед.

Вот видите эту шляпу с пером,

Шляпу поэта или лесного разбойника,

Шляпу музыканта или охотника,

Шляпу сухопутной крысы?

Да провалиться мне на этом месте,

Если я ношу ее по собственному желанию!

Раньше вместо нее у меня была капитанская треуголка,

Украшенная золотом,