Импровиз. Сердце менестреля - Владислав Русанов

Дверей Регнар не закрывал. Воровать все равно нечего. Смена застиранного и штопаного белья. Огниво. Упомянутая уже бритва с точильным ремнем. Кусок мыла и засаленное полотенце, отдать постирать которое то руки не доходили, то нечем заплатить прачке.

Внизу, на первом этаже витали аппетитные ароматы. Не иначе жарился на вертеле молодой барашек, запекались в золе клубни земляных яблок. Отдельная струйка аромата указывала, что к мясу готовится брусничный или смородинный соус. Сглотнув набежавшую слюну, маг поздоровался со служанкой, протиравшей полы. Пухлая рябая девица лет двадцати пяти от роду одарила его жалостливым взглядом, выудила из-под фартука краюху хлеба и попыталась сунуть постояльцу в руки. Несмотря на жгучее желание вцепиться зубами в хрустящую корочку и еще теплый мякиш, Регнар принялся отказываться, как делал это всякий раз, сталкиваясь с жалостью посторонних людей к себе. Еще не так давно он сорил деньгами, купался в роскоши, насколько это возможно для наследника обедневшего Дома, поступившего на службу к правителю одной из двенадцати держав. Заводил выгодные знакомства, принимал восторженные благодарности и заводил легкие интрижки, хотя последними никогда не злоупотреблял в отличие от женского любимчика Ланса альт Грегора. Теперь, оказавшись на грани нищеты, Регнар все еще стеснялся принимать милостыню. Считал, что жалость унижает человека, хотя и не мог до конца провести границу между унизительной жалостью и бескорыстным милосердием.

Может, ему давно уже следовало принять благорасположение прибиральщицы, перебраться в ее комнату, такую же тесную, зато теплую, расположенную в каменной части здания, согласиться по вечерам развлекать постояльцев игрой на ксилофоне и цимбалах? Наверное, многие на месте опального мага так и поступили бы, но он не сумел заставить себя перешагнуть через гордость. Ведь он столько лет пользовался благосклонностью герцога Лазаля. Творил, создавал музыку и предоставлял ее на суд взыскательных слушателей. Да, он уступал в виртуозности многим прославленным менестрелям, но магической силой, способностью управлять десятками музыкальных инструментов одновременно превосходил даже самых могучих из них.

Выйдя на крыльцо, Регнар поежился, пряча кисти рук под мышками. Ни на варежки, ни на перчатки денег у него тоже не было.

«Что же сегодня за праздник? – проскользнула в голове вялая мысль. – Что я пропустил?»

Под нескончаемые переливы колоколов – басовые огромных, не уступающих размерами дешевой комнате в гостинице, дискантные, средних от кружки до кадушки, как говорится, вплоть до щенячьего фальцета мелких, больше похожих на детские игрушки, – он побрел по заснеженным улицам, проваливаясь по колено. С вечера вновь сыпало, и пушистый белый покров еще не утоптали тысячи ног жителей Аркайла. Путь предстоял не близкий, в другой конец, в квартал ювелиров, но и времени оставалось еще гуляй не хочу. Проходя мимо старинной церкви Святого Кельвеция, маг сотворил знамение, поклонился, как и положено, искренне, но без фанатизма верующему человеку. Чуть ниже паперти, у ступеней, нищие жгли костерок, вяло переругиваясь. Регнар с трудом подавил желание присесть рядом с ними на корточки и погреть руки.

Вместо этого он ускорил шаги, пробираясь кружным путем, чтобы не прийти слишком рано. Высокий холм в центре города с герцогским замком и парком он обогнул по широкой дуге, не желая бередить душу воспоминаниями.

Проблуждав таким образом почти половину стражи, маг явился к добротной двери златокузнеца Жорреса как раз вовремя. Постучал бронзовым кольцом. Помялся на крыльце, дыша на пальцы.

– Доброго утра, мэтр, – приветливо поздоровалась раздобревшая от хорошей жизни хозяйка. – Заходите, пожалуйста.

Ответив учтивым поклоном, Регнар шагнул через порог. Из кухни так упоительно несло свежевыпеченными булочками с корицей, что он едва не потерял сознание.

– Холодно на улице? – спросила Нинелла, просто Нинелла, без всяких там уважительных приставок, ведь ремесленники и негоцианты в двенадцати державах оставались чернью, даже добившись немалого богатства.

– Очень холодно, – не стал кривить душой Регнар.

– Может, чашку горячего чая?

– Не откажусь, – кивнул маг, понимая, что еще немного и сойдет с ума от голода.

Его провели на кухню – вымытую, выскобленную, сияющую чистотой. Налили пахнущий мятой, обжигающий чай. Поставили рядом плошку с медом и поднос с булочками. Супруга златокузнеца, сказать к слову, уже позвякивавшего молоточками где-то внутри дома – кто рано встает, тому Господь помогает, – уселась напротив, подперла круглую щеку ладонью. Когда-то она, должно быть, слыла красавицей. Теперь же заплыла жиром, щеки не уступали округлостью тем же булочкам, а к изначальному подбородку добавились еще два.

«А еще бы, – подумал Регнар. – Такая вкуснотища каждый день. Мне бы столько сдобы, я тоже раздулся бы, как мыльный пузырь».

Он не спеша поднес чашку к губам, подул, осторожно отхлебнул. Изо всех сил сдерживаясь, медленно взял булочку… Подумать только! Когда-то он терпеть не мог корицу. Они все – трое неразлучных друзей – ненавидели корицу. Коэл один раз даже отхлестал ножнами шпаги булочника, который забыл о его пристрастиях и попытался всучить присыпанный корицей рогалик. Бывший капитан стражи его светлости тоже переживает сейчас нелегкие времена. Перебивается случайными заработками. А ведь у него семья – пятеро детей. Хорошо хоть старший брат, наследник Дома Радужной Рыбы, иногда передавал через бывающего в городе по делам управителя замка немного денег.

Громко хлопнула дверь. Ученик мага – двенадцатилетний долговязый балбес Адран – ворвался и с разбегу налетел животом на стол. Блюдо подпрыгнуло, булочки раскатились по столу. Чашка в руке Регнара дрогнула, проливая густо-коричневую жидкость на белоснежную скатерть.

– Адранчик! – возмутилась мать. – Как ты себя ведешь?! Поздоровайся с мэтром!

Но малолетний пройдоха уже сунул в рот булку, лишь промычал что-то, похожее на курлыканье журавля с завязанным клювом, и убежал с такой же скоростью, с какой и появился.

Маг, не отрываясь, смотрел на расползающееся по скатерти темное пятно.

– Ой, не переживайте, мэтр! – взмахнула пухлой ладошкой Нинелла. – Большего горя не было бы. Скатерть постираем. А вот кто нам его светлость вернет?

– Что? – От неожиданности Регнар поперхнулся теплой сдобой. Закашлядся, прикрывая рот ладонью.

– Запейте, запейте, – словно курица, квохтала жена златокузнеца. – Может, по спине постучать вам?

– Не… Не надо… – сумел наконец-то вдохнуть маг. Сделал три долгих глотка. Чай слегка горчил и мятной свежестью холодил небо. – Что вы сказали о его светлости?

– Так вы мэтр, разве колокольный звон не слыхали?

– Слыхал. До сих пор в ушах гудит.

– Преставился наш герцог. Отдал душу Господу… – Нинелла мелко и как-то суетливо сотворила знамение. – Соседка говорила, за полночь ему совсем худо стало. Лекарь кровь пускал – не помогло. Вызвали отца Сабана, духовника, значит, его светлости. Тут-то прана Лазаля и соборовали… А, не дожидаясь первой стражи, он и помер.

– Да примет Господь его душу… – грустно пробормотал Регнар, вспоминая старика герцога.

Пран Лазаль из Дома Черного Единорога правил Аркайлом без полутора лет полвека. Хорошо ли, плохо ли… Люди разное говорили. Кому-то не нравились порывистые и на первый взгляд бездумные поступки герцога. Другие восхищались его умением предугадывать развитие событий и отношений между державами.

Следовало отдать герцогу должное, при нем Аркайл почти не воевал. Вначале он вовсю расхлебывал последствия недальновидной политики своего отца, отвоевывая утраченные земли и возобновляя влияние державы. Усилил армию, почти из ничего создал флот, пусть не самый сильный на восточном море, но вполне способный противостоять притязаниям браккарцев. Потом враги утихомирились. Последняя серьезная заварушка на границе с Трагерой утихла лет двадцать назад. Пиратские наскоки островитян продолжали донимать купеческие суда, но гораздо реже, чем в минувшие годы. Немало тому способствовали непрестанные переговоры его светлости с королем Ак-Орром тер Шейлом из Дома Белой Акулы. Если бы полтора года назад Ланс альт Грегор не заколол сына посланника Браккары на дурацкой дуэли, то отношения могли бы перерасти в подлинно дружеские. Сейчас острова затаились – не выказывая открытой враждебности, не спешили проявлять особую приязнь.

Но, как бы то ни было, правление Лазаля чаще вспоминали добрым словом, чем дурным.

Перед глазами Регнара, прослужившего придворным магом-музыкантом без малого десять лет, встало лицо его светлости – худое, а в последние годы костистое, с заострившимся носом и обтянутыми сухой кожей скулами, блекло-голубые старческие глаза, седая бородка, кустистые брови.