Чернь и золото - Адриан Чайковски

Глаза молодой мушидки приходились почти вровень с глазами сидящего Сальмы. Кожа у нее была голубовато-серая, на форменной черной куртке сверкала круглая бляха Курьерской Гильдии.

— Наши отделения, сударь, есть и в Драм-Ио, и в Шон-Форе, а оттуда я легко доберусь до Ро.

Сальма сложил письмо, заклеил мастикой, выдавил ногтем большого пальца стилизованную маленькую печать. Выглядела она просто, но вероятным перехватчикам пришлось бы здорово попотеть, чтобы подделать ее.

— Ответа не требуется, — сказал он. — Меня может не оказаться на месте.

Мушидка поклонилась, вскочила на подоконник и мигом скрылась из виду.

Сальма перевел дух. Отдав письмо, он ступил на путь, с которого уже нельзя повернуть назад — но у него по крайней мере есть спутники. Его губы искривились в улыбке. Не заняться ли своим любимым делом, не позлить ли Танису?

По стуку она поняла, что это Сальма и что он пришел поразвлечься. Ответить или притвориться, что ее нет? Другие молодые люди приходят к ней с цветами, с разными безделушками, приносят стихи — хорошие чужие или плохие свои, — но Сальма является, только когда ему скучно, и ей это уже надоело.

С другой стороны, он вызывает интерес как раз тем, что стойко сопротивляется всем ее взглядам, улыбкам и нежным словам. Кроме того, он князь. В Коллегиуме полным-полно сыновей политиков, промышленников и торговых магнатов, но князя ни одного нет. На Нижних Землях они просто не водятся.

На Танисе было любимое шелковое платье, оставляющее плечи открытыми — то, что подходит для будуара. Другие мужчины много бы дали, чтобы увидеть ее в таком туалете, но Сальма сразу плюхнется на кушетку и не обратит на него никакого внимания.

— Ну, входи, раз уж ты здесь, — с деланным раздражением сказала она. Мысль, что развеять скуку он приходит именно к ней, помогала слабо. И не скажешь ведь, что он равнодушен к девушкам — в городе он перебрал чуть ли не всех студенток, но к ней относится как-то иначе.

Он вошел, небрежно скинув свой плащ на руки истомившемуся слуге.

— О, шедевр, я вижу, близится к завершению. Не прерывайся — люблю наблюдать за работой художника.

Она повернулась к нему лицом, вызвав легкое удивление.

— Ай-яй-яй. Как это вышло?

Она потрогала синяк, занявший всю левую щеку.

— Сам догадайся — ты же так хорошо изучил нас.

— Не может быть, — закатил глаза Сальма.

— Не может? А откуда ж тогда это взялось, ваше княжеское сиятельство? — Она опять повернулась к зеркалу, арахнидскому, как все хорошие зеркала. Арахниды-зеркальщики не то чтобы искуснее здешних — они просто влюблены в свои отражения не меньше Танисы.

— Пирей. — Сальма наконец соизволил пасть на кушетку.

— Я ведь говорила, чего хочу от него. — Таниса, пользуясь широким спектром арахнидской косметики, расставленной перед ней, прошлась по лицу двумя разными кисточками.

— Ну и?..

— Ну и заявила, что хочу с ним сразиться, а он меня высмеял. Окинул надменным взглядом, как истинный мантид. Я же арахнидка, презренное существо, и драться со мной противно.

— Что, так и сказал?

— Дал понять. Зато я за словом в карман не лезла, и в конце концов он согласился встретиться со мной на Форуме.

— И все прошло превосходно, — сухо заметил Сальма.

Таниса оглянулась через плечо.

— Он побил меня, да. Побил всухую, два — ноль. Есть еще один синяк, на боку — не такой обширный, как этот, зато с настоящим букетом оттенков. Хочешь посмотреть? — кокетливо предложила она.

Он пожал плечами, водя рукой по стене.

— Я не хирург, но если тебе так хочется… Ты действительно думала, что сможешь его победить?

— Я хотела вызвать его, вот и все. — Таниса взяла третью кисточку. — Это как медаль, полученная авансом за все мои грядущие войны.

— Арахнидские войны.

— А у вас разве не играют в такие игры?

— Возможно, — засмеялся он (очко в ее пользу), — но арахнидов еще никто не мог превзойти. Даже тех, кого воспитывали жуканы, как мы видим. Это, вероятно, у вас в крови.

— В крови. Это наше Наследие, — согласилась она. — Я просто должна была знать. Должна была обрести уверенность после того, как Стенвольд поговорил со мной откровенно.

— Для женщины, украшенной синяком размером с озеро Сидерита, ты очень в себе уверена.

Она обратила к нему безупречное, без всяких изъянов лицо.

— О чем это ты? Кроме того, я с ним еще не покончила. Он получит свое, дай срок. Не у одних мантидов мстительная натура.

Чи медитировала. Во всех мало-мальски приличных домах Коллегиума для этого имелась отдельная комната, а в бедных районах строились общественные помещения. В портовом муравинском городе Вике жители, особенно молодые, наполняли огромные гулкие залы, в мантидских Этерионе и Нетионе были поляны и рощи, где никогда не обнажалось оружие — если не считать таковым разум.

Медитирующие никаким богам не молились. Даже в недобрые времена до революции, когда народ Чи покорялся волшебникам-шарлатанам, у него не было ни идолов, ни алтарей. Духов, в которых верили правители, Дети Ночного Мотылька вызывали и подчиняли их своей воле, но поклоняться им и не думали.

Чистая медитация — дело иное. Никто не сомневался в ее важности, видя вокруг наглядные тому доказательства. Она была Наследием Предков, общим для всех рас. Не медитация ли позволяла мушидам летать, а муравинам обмениваться друг с другом мыслями, не она ли делала арахнидов хитроумными, а мантидов быстрыми? Наследие обитало в каждой душе, дожидаясь раскрытия.

Чируэлл раскрытия пока не достигла. Не потому, что была тугодумкой — немного тугодумства ей как раз бы не помешало: ее быстрый ум слишком легко переключался с одного на другое. Стоило ей достигнуть в своих размышлениях некоего плато, оно тут же сменялось новой тропой, которая мгновенно возвращала ее к действительности — в точности как сейчас.

Дуэль не помогла делу; хуже того, она обещала преследовать Чируэлл до конца ее дней. Закрывая глаза, Чи видела перед собой Форум Доблести и Фальгера, крепко-накрепко зажавшего в кулаке свой меч. Юнец выглядел вполне безобидным, и Чи сознавала, что способна его победить.

Все смотрели на нее, и Чи это злило: она в отличие от Танисы не любила быть объектом пристального внимания. Но больше всего ее нервировали не зрители, а товарищи по команде, буквально сверлившие ей спину своими взглядами, и дядя Стенвольд, которому она так хотела показать себя в самом выгодном свете.

Ах да, медитация. Чи вернула контроль над разбегающимися мыслями. Ничего тут трудного нет: многие дети медитируют с восьми — десяти лет. Многие жуканы и представители других рас во всем мире сидят теперь, подогнув ноги, подобно ей, и приобщаются к идеалу. У дикарей есть боги, в недобрые старые времена существовали духи-тотемы, а мыслители-жуканы разработали Идеальную Форму. Все идеи, учат они, могут быть выражены в совершенном теоретическом виде, и Чи сосредотачивала свои мысли на Идеальном Жукане. Весь ее народ, как на Нижних Землях, так и за пределами их, тысячелетиями обосновывал, исследовал и усовершенствовал Идеал, с доисторических времен черпал из него свою силу.

Все, что от нее требуется, — это открыть свой разум, впустить этот Идеал в свою жизнь и принять дары, которые он предлагает. Не биться о недавнее прошлое, как муха между оконными рамами.

Может быть, раньше все было проще? Нет; от нее всегда слишком многого ждали, она всегда жила под давлением, не дававшим сосредоточиться. Всегда была пятым колесом, от которого все норовили избавиться. Никто не знал, что с ней, собственно, делать. Даже родители — и те быстро сбагрили ее с рук. Им, конечно, представилась замечательная возможность, но относилось ли то же самое к их ребенку? Отец был мелким торговцем в одном из пригородов Коллегиума. В их большой семье всегда ощущались нехватки — возможно, и потому, что отец держал марку в своей среде и одевался не как-нибудь, а по новейшей моде.

После долгого перерыва он возобновил отношения с братом, ставшим теперь мастером Великой Коллегии — Чи подозревала, что это обстоятельство и побудило отца восстановить семейные узы. В итоге восьмилетнюю Чи доставили в депо вместе с ее багажом.

Ей конечно же посчастливилось расти в доме мастера. Благодаря дяде она получила образование и положение в обществе, однако… однако этот шанс ей выпал не только вследствие их родства. У Стенвольда, как обычно, были свои мотивы. В то время он уже обзавелся приемной дочерью и был только рад, что для нее нашлась подруга того же возраста.

Сколько сплетен, должно быть, ходило об этой воспитаннице. Легко можно представить, о чем шептались в благопристойном Коллегиуме, когда Стенвольд Вершитель вдруг вернулся домой с арахнидочкой.

Но арахнидочка-то медитировала как подобает, не перебирая без конца старых обид.