Сучья кровь - Сергей Красильников

Удар.

Удар.

Удар.

Гулкие, тяжёлые удары часов. Витя насчитал шесть. Шесть вечера.

Пора.

Он встал с кресла, сложил плед вчетверо и повесил его на спинку. Помыл кружки, оставленные друзьями, почистил трубку, пепел высыпал в мусорник. Отправился в комнату.

Чёрные брюки — идеально выглаженные. Белая рубашка, чёрный галстук. Полторы минуты на завязывание галстука. Чёрный пиджак. Белые носки. Чёрные ботинки, купленные в строительном магазине — с металлическими вставками в носах. Идеально вычищенные. Широкополая шляпа.

Витя некоторое время наблюдал самого себя в зеркало. Повернулся, поправил пиджак. Шляпу поправил. Ни единого упрёка. Ни пылинки, ни пятнышка. Не придерёшься.

В старом деревянном сундуке его ждали стилеты — шесть штук. По два в каждый рукав, и два запасных. Остро наточенные штыковые ножи — по одному к каждому голенищу на специальных застёжках. Кастет для левой руки — в карман. Массивное кольцо с черепом — на безымянный палец правой руки. Серебряные заводные часы на цепочке — в нагрудный карман. Маленький, в твёрдой чёрной обложке, сборник сочинений Пушкина — в карман пиджака. Белый платок — в другой карман.

Длинный чёрный кожаный плащ.

И у дверей последнее — крепкая узловатая дубовая трость с серебряным набалдашником, сделанная специально на заказ.

Десять минут седьмого. В путь.

В случайном порядке автобус — троллейбус — автобус, не запоминая номеров. Каждый раз в новое место. Витя всегда ехал наудачу, и удача пока ни разу не подводила его.

На этот раз он попал в спальный район. Многоэтажки, бабушки в супермаркетах, усталые люди с работы домой возвращаются. Паркуют машины, тыкают в кнопки лифтов, зажигают свет на кухнях, кидают полуфабрикаты в микроволновки.

Медленной, степенной походкой Витя прошёл по тротуару вдоль узкой улочки и оказался возле местной школы. Уроки давно закончились, пустые окна глазели перевёрнутыми кверху ногами стульями. Рядом, недалеко от входа — две скамейки, две клумбы, берёза, мусорник. Витя протёр платком скамейку, присел и раскрыл книжку там, где лежала закладка. Посмотрел на часы. Почти семь.

Они появились через девять минут. Они всегда появлялись независимо от места. Где-то раньше, где-то позже. В разных количествах, в разной степени опьянения, разной степени тупости и озлобленности. Но всегда, всегда появлялись. Не было ещё ни одного такого места в городе, где бы их не оказалось.

— Ты, бля, кто нах такой? — сиплый злобный голос вопросил над самым Витиным ухом. — Я тебя на нашем районе, ннннах, не видел ещё.

Витя закрыл книжку и осмотрел пришедших. Четыре гопника, один лысый, вытатуированный; остальные чуть поскромнее — коротко стриженые, в куртках, двое — в джинсах, двое — в спортивных штанах. Один поигрывал ключами на длинной цепочке. Один курил.

— Чё за нах, бля! Давай, бля, отвечай! — лысый грубо толкнул Витю в плечо и сел рядом. — Или ты не знаешь, кто я, бля, такой, а? Да я Паша Гирутский, ннааах. За меня, бля, полрайона встанет, нннаа…

Витя выждал паузу. Не просто молчал, а именно выждал паузу — оглядел пришедших холодным, непроницаемым льдом своих глаз.

— Позвольте представиться, — сказал он и поднялся со скамейки. Положил Пушкина в карман и элегантно перекинул трость в левую руку. — Виктор Алексеев, странствующий актёр и фокусник. Даю представления за деньги.

— Чёёёёё, бля? — потянул лысый. — Чёёё ты там даёшь? Деньги?

Гопы дружно заржали.

— Представления, — ничуть не смутившись, продолжал Витя. — Я даю представления. Правда, умею я пока довольно мало и показываю только «избиение червей». Но и это интересный номер, смею вас заверить…

— Червей, бля, да? Понтуешь тут, да?

Тот, который толкал Витю в плечо, встал со скамейки и подошёл к нему вплотную, вцепился своими звериными глазами и попробовал давить взглядом.

— Чё, ннааа? Чё? А? Чё?

— Видите, уважаемый — осень. Черви выползают под дождём из своих норок. Если вы готовы уплатить, то я могу продемонстрировать свой увлекательный номер — «избиение червей».

— Давай, покажи, бля! — крикнул кто-то из гопников. — П…к, бля, какой нашёлся. Это же бля, в натуре, Паша Гирутский!

— П…ц тебе, — согласился другой.

— Дай свою палку, нах, — потребовал Паша Гирутский. — Дай, бля, свою палку!

И ухватился за трость. Ухватился довольно крепко, потянул на себя — но ничего не вышло.

— Если вы настаиваете на представлении, господа…

Договорить он не успел — Паша Гирутский попробовал дать ему бычка ударом характерно крепкого для гопников лба, но Витя увернулся и с силой крутанул трость двумя руками — так, что державшийся за неё Паша грохнулся на землю.

— Тебе п…ц, ннааа, бля! П…ц, ннаааа!

Удар тяжёлым ботинком по челюсти Паше — и он больше не кричит. Следующим движением Витя двинул по морде бросившегося к нему гопника дубовой тростью, и тот остановился, отшатнулся. Витя раскрутил трость — буквально два оборота, и ударил ещё раз — гопник упал на землю.

В этот момент на него налетели двое других — и повалили в осенние листья. Завязалась короткая потасовка, когда никто никого не бьёт, а только разве что душат, давят, пытаются выбраться и встать.

— Сука!

— Пидор!

Витя вскочил на ноги и вернул в рукава окровавленные стилеты. Один из налетевших держался за проткнутую ногу, второй-таки нашёл в себе смелость подняться и тут же получил удар тростью по голове. Не просто тростью, а именно её серебряным набалдашником. Голова отскочила со взбрызгом крови, как крепкий, но надтреснувший арбуз.

Ещё несколько ударов носком ботинка по лежачим. «Для профилактики», — отметил про себя Витя.

— Итак, господа, вот и всё моё скромное представление, — спокойно произнёс он, опёршись на трость. — А теперь дело за деньгами.

Гопники полезли по карманам. Все они, казавшиеся такими лихими парнями, в конце представления с удивительной честностью отдавали деньги. Один достал мобильник, но Витя сразу это действие пресёк: раскрутив в два оборота трость, метким ударом выбил телефон из руки.

— Э, нет, господа. Мобильные телефоны на время сеанса полагается выключить. Надо вежливо относиться к актёрам.

У гопника, который лежал без сознания, Паша Гирутский сам вытащил кошелёк и отдал Вите.

— Вам сейчас, наверное, вот что думается: что вы меня потом найдёте.

— Мы тття, нна, потом найдём… — пробормотал гопник с продырявленным коленом; куда-то в сторону пробормотал, в пустоту. — Ннна…

— Но я, господа, не ищу популярности и не повторяю своих выступлений, увы, — покачал головой Витя. — И потому скажу вам, что искать меня бесполезно. Вы ведь не слушали меня, когда я назвал своё имя?

Гопники молчали. Витя засмеялся, бросил им вычищенные кошельки, развернулся и медленно зашагал к остановке.

«Вот же какие… Какое поколение. Нет чтобы людьми стать, — думал он. — Так ведь даже самых простых истин — например, что после драки кулаками не машут, не знают…»

Он развернулся, размахнулся и ударил правой чётко в лоб догонявшего его гопника. Кольцо было заточено именно под это: оставлять печатку-череп на черепах гопов. Гоп взвыл и отскочил. Ну вот теперь точно — всё. Через пару месяцев заживёт, зарубцуется. Никаких витальных повреждений с обеих сторон. Главное, доехать до центра, оттуда до дома, а дома синяки залатать, ноги под плед, трубочку набить и чаю, чаю.

Тёплого чаю попить на ночь.

На тесной кухоньке Ксена было накурено. Воняло сигаретами, гашишом, сгоревшим ужином. Рута с тоской поглядывала на пустую миску. Ксен сидел за столом.

— Да люблю я тебя, люблю, — сказал он наконец Наташе. — Люблю.

Она доводила его своим молчаливым взглядом уже полчаса. Смотрела и ждала чего-то, а Ксен пробовал, говорил разное, но ничего не выходило.

— Ты не стоишь копейки, думаешь, а? Дешёвая шлюха… Да пока тебя не было, ко мне приходило сто тысяч женщин, одна красивее другой. Они тёрлись об меня своими грудями, они ласкали меня, вертели попками, они носили такое нижнее бельё, что тебе даже не снилось. Но я не трахнул ни одну из них, Наташа. Ни одну.

Она молчала.

— Совали… Совали свои соски мне в рот… Прикидывались моей мамкой, а? А мамка моя та ещё сука, ты знаешь. Мамка моя за границу свалила, знаешь. Свалила и пьёт дорогое бухло с тамошними богатыми шнырями. Мы же такой сучий народ — не можем, чтоб нас не трахали. Не можем, и всё тут. Раньше они к нам милосердно приходили — Наполеон, Гитлер. Приходили и имели нас. А теперь не приходят, ну а мы что — едем к ним туда, чтобы нас продолжали там трахать… Нам нравится, когда они нас трахают… Тебе, Наташа, нравится ведь, когда тебя трахают?

Ксен смачно затянулся сигаретой и хотел со злобы забычковать Наташе в лицо, но передумал, остановился на полпути — и опустил сигарету в пепельницу.