На небо сразу не попасть (Нельзя сразу на небо) - Вильчур Яцек

Сегодня украинский полицейски ударил маму за то, что хотела подать кусок хлеба еврейке, которую везли в Белжец. Когда я вернулся домой, она оборачивала руку мокрыми компрессами. Юлек сказал маме, что её когда-нибудь за это застрелят и мы не будем даже знать, где её похоронят («po?oz.a;»).

В доме чертовски холодно, если не топим печку. Мама заботится о добыче топлива, но не всегда это ей удаётся. На протяжении последних дней мне не удалось стянуть ни угля, ни дров, и в квартире было холодней, чем на улице.

11 февраля.

За тонну угля хотят злотый или серебрянные часы. Люди уже сожгли много заборов и посрезали вокруг домов декоративные деревья. Разбирают даже веранды. Железнодорожники говорят, что этой зимы немцы в России не выдержат. Раненных привозят с каждым разом всё больше, а многие из них имеют отмороженные руки, ноги, животы и лица. Их стало уже столько, что их от нас вывозят товарными поездами, в которых ставят железные печурки.

17 февраля.

Зима в этом году очень суровая и многие люди не верят, что переживут её. Полиция всё суровее обыскивает селян, привозящих продовольствие. Немцы перестали цацкаться с украинским населением, и если поймают крестьянина с мясом, то бьют его независимо от того, какой он национальности [27].

21 февраля.

Возле фабрики Рукера на Замарстынове немцы расстреляли двух молодых священников за то, что пытались провести из города в стоящий неподалёку монастырь две еврейские семьи. Тела этих священников отдали людям, которые завези трупы на кладбище в Голоско [28]. Немцы объявили, что в случаях оказания помощи евреям со стороны священников полиция будет жечь костёлы, в которых эти священники правят службу.

Вечером в том месте, где расстреляли священников, справили службу, в которой приняли участие поляки и украинцы.

28 февраля.

Сегодня опять застрелили монаха, которых под убранством заносил пищу и деньги в еврейскую часть. Шуповец сказал ему задержаться, но монах убегал, и тогда он выпустил очередь из автомата. Полиция не хотела выдать труп полякам, а только проследила («poleci?a»), чтобы евреи похоронили его на территории своего участка. С той поры полиция стреляет в каждого, кто по первому приказанию не останавливается для обыска.

1 марта

Возле самого дома НКК лежат на подстилках и спят венгерские солдаты. Они все грязные, измазанные и заросшие. Их стянули во Львов с русского фронта, где они воевали в венгерской армии против русских. Украинцы, работающие в НКК, говорят, что эти венгерские солдаты являются по происхождению евреямии и после изъятия у них оружия и обмундирования они поедут на смерть в Белжец.

7 марта

Сегодня прицепился к нам какой-то маленький мальчик и просил, чтобы мы его взяли на заработки. Мы пошли на перрон к итальянскому эшелону, который тут задержался по дороге на фронт. Солдаты ехали в товарняках, в которых були установлены железные печурки. Поскольку сегодня было трудно заработать, то Миколай и тот новый свистнули у итальсянских солдат целый набитый рюкзак. Кто-то из солдат заметил это и погнался за парнями. Отобрал у них рюкзак и собщил об этом случае в итальянскую жандармерию.

Приехали на двух машинах и сильно на нас кричали, но никого не задержали. Потом всю нашу компанию отвезли в комендатуру итальянской полевой жандармерии, которая размещается на соединении улиц Сикстуской и Леона Сапеги [29].

Не нашлось итальянца, владеющего польским, так что переводили с польского и итальянского на немецкий язык.

Следствие было очень коротким. Мы сказали итальянским солдатам, что воруем их пишу и одежду, поскольку мы голодные и нам не во что одеться. Добавили также, что наши семьи живут только с того, что мы заработаем на вокзале или таскаем из итальянских и немецких складов.

Итальянцы нам даже не сказали, что мы поступаем плохо, обворовывая итальянскую армию. Посовещались между собой, потом подофицер выпроводил на на улицу и сказал нам идти отсюда.

14 марта.

Если один входит в вагон, то второй не в состоянии одновременно вытаскивать товар из вагона и следить, не идёт ли баншуц. Для этого мы создали группу, в которй нас четверо.

Кроме товара, который можно унести домой или продать, есть и такой, который трудно забрать. На железнодорожных станциях, на боковых и пролётных ветках («na bocznych torach i na torowiskach przelotowych») стоят вагоны-цистерны с бензином. Почти через день мы сливаем бензин из цистерн. Откручиваем контрольные краны, срываем эти краны с цепочки, и бензин толстой струёй вытекает в землю. Если открутить краны в нескольких цистернах, то можно за час спустить пару тысяч литров бензина.

Лучше всех спускает бензин Брудас. Он родился и вырос возле вокзала, и о вагонах и цистернах знает всё. По несколько десятков литров этого бензина мы забираем, поскольку его можно пронести в гетто и там продать евреям. Немецкая администрация города прекратила поставку воды («pra;du») и газа в гетто, и вместе с этим, не даёт евреям ни угля, ни дров. Таким образом, евреи тайно покупают топливо. Этот бензин мешают с чем-то ещё и жгут в машинках («maszynkach» – непонятно, что это, возможно, примус - От переводчика ). В гетто можно в данный момент входить и нет стражи на границе арийской и еврейской части города. Хуже бывает, когда засады («tajniacy») ловят кого-то с товаром для гетто. Если поймаюл маленького пацана, то изобьют и отпустят, старших сажают или – если им чем-то не понравился – расстреливают.

19 марта

Сегодня вагоны-цистерны поставили недалеко от итальянской комендатуры вокзала. Мы с Брыдасом пришли под вечер, когда было ещё видно. Когда мы возились возле кранов, из-за дома вышел итальянский солдат. Времени убежать не было, а у солдата на поясе был револьвер. Мы перестали откруичвать краны, а он неспеша подошёл к нам. Потом внимательно прочитал немецкие надписи на цистерне и осмотрел краны. Потом поправил на себе ремень, кивнул нам головой и пошёл себе. Мы ждали пару минут, но никто не шёл и тихо было в доме итальянской комендатуры. Мы открутили попорядку краны в трёх цистернах. В одной цистерне мы взяли около 15 литров бензина, которое Брудас продаст сегодня в гетто.

21 марта

Слишком много народа уже знает о том, что у нас есть на продажу бензин. Это вина Миколая, который весьма неосторожен и когда хорошо примет и есть настроение, то хвастается перед пацанами на вокзале. Уже дважды приходили ко мне какие-то люди и предлагали мне, чтоб я продал им бензина. Встретил на вокзале железнодорожника, которым платит мне цену, какую захочу. Он сказал, что может я меня взать любое количество. Ходим теперь с Брудасом и Юликом каждую ночь и бензин приносим на улицу Гродецкую [30] недалеко от костёла св.Эльжбеты [31]. Путеец даже одолжил нам резиновые мешки, в которые мы сливаем этот бензин. Путеец платит нам в марках и злотых. Спросил его, что он с этим бензином делает, но путеец посоветовал мне этим не интересоваться. Нам сейчас так удобно, потому что не нужно рисковать, принося бензин в гетто. Наконец, путеец мне сказал, что долго туда нельзя будет носить товар, потому что евреев будет с каждым месяцем всё меньше. Путейца зовут Стефаном, и он ещё сказал, чтобы мы были очень осторожны, потому что за кражу бензина нас могут расстрелять. Сказал ещё, что после набора бензина в мешки мы должны закрутить на место краны так, чтобы никто не смог догадаться, что оттуда брался бензин.

Мне кажется, что путеец имеет виды на собственную выгоду и ничего его больше не касается. Юлек сказал, что он и так будет спускать бензин в землю, потому что это ничего не стоит.

23 марта

На Главный вокзал сегодня прибыл эшелон итальянцев. Охранаяти их только эсэсманы, которые били каждого, кто приближался к вагонам. Итальянские солдаты были без оружия и небритые. Всех их упаковали в машину и вывезли на пески около Винников. Когда их высаживали их открытыъ кузовов, солдаты кричали что-то по-итальянски, но невозможно было понять, что они говорят. Путейские работницы рассказывали, что это солдаты, которые не хотели помогать немцам в облавах на партизан в лесах под Равой Русской и Дрогобычем.