Фавориты – «темные лошадки» русской истории. От Малюты Скуратова до Лаврентия Берии - Максим Юрьевич Батманов

Филиппа Никон получил предложение царя занять патриарший престол. Собор иерархов санкционировал, по традиции, царское решение. Никон отказывался, но лишь затем, чтобы получить неограниченные полномочия как в деле устройства церкви, так и в плане эксклюзивного влияния на ход государственных дел. Тогда царь в присутствии бояр и народа в Успенском соборе простерся ниц перед Никоном, умоляя его не отвергать соборного избрания. «Будете ли почитать меня как архипастыря и отца и дадите ли устроить церковь?» – вопросил Никон царя и народ. «Будем! Дадим!» – последовал общий одобрительный гул, и Никон милостиво согласился. 25 июля 1652 года он был интронизирован.

Все понимали уже тогда, что избрание Никона – это не просто замена одного патриарха другим, это коренная перемена в отношениях внутри высшей власти. «Никогда такого бесчестья не было, – шептались между собой бояре. – Выдал нас царь митрополитам!» – описывает реакцию приближенных царя историк Сергей Соловьев.

Никон потребовал, чтобы его величали почти таким же массивным титулом, как и самого царя, с перечислением всех уголков Российского государства. Но до поры до времени Алексей Михайлович смирялся перед величием этого неродного ему человека. Возможно, что он в самом деле почитал патриарха как отца: Никон был старше Алексея Михайловича почти на двадцать четыре года.

Заместитель царя. «Чума на Москве»

В 1654 году запорожские казаки, отложившиеся от Речи Посполитой, наконец-то получили согласие царя Алексея Михайловича и утверждение Земского собора на покровительство Московского государства. Это решение должно было привести к очередной большой войне с Речью Посполитой.

Стратегия дистанционного управления войсками, как это было принято в Римской империи или в Золотой орде, стала применяться только ближе к XVIII веку. А до того Московский государь командовал войском, находясь непосредственно при нем, разделяя с ним все опасности и тяготы похода, а не из безопасных и уютных кремлевских палат. Уезжая на фронт, Алексей Михайлович оставил «великого государя и патриарха Никона» гражданским правителем всего Московского государства.

Как раз на это время выпало новое тяжкое испытание. На Москве свирепствовала частая в те времена «моровая язва», по всей видимости, чума.

Распоряжения патриарха в этот период показывают в нем разумного, деятельного и распорядительного правителя. Но что могли в ту пору сделать люди против пандемии? Только расставить заставы на дорогах, чтобы ограничить сообщение между областями и разнос заразы.

Московский народ воспринял чуму по-своему – как кару Божью за начавшееся исправление церковных книг и обрядов. 25 августа вспыхнул бунт. Нашлись люди, которые начали уверять, что на святых иконах по патриаршему указу выскабливают лики святых. Дело усугублялось тем, что Никон, опасаясь чумы, сам в это время, как и царская семья, выехал из столицы в сельский монастырь. Мятежники требовали возвращения патриарха в Москву и запрета ему выезжать впредь до возвращения в столицу царя. Остававшимся в Москве дворянам удалось утихомирить бунт угрозами начальникам московских сотен – податных округов, несших круговую поруку за своих членов.

Осенью эпидемия пошла на убыль. Смертность составила от 30 до 85 процентов населения в зависимости от местности. Точные цифры назвать сложно. Приведем пример. Торжок – средний по меркам того времени русский город – потерял 45 процентов населения, в живых осталось 1500 человек. В крупной Казани умерло порядка 48 тысяч.

Начало реформы

И чума, и растущее народное возмущение не могли заставить Никона отказаться от начатого им сразу по избрании в патриаршество дела – исправления книг и обрядов. Еще в 1653 году, перед самым Великим постом, Никон разослал по всем приходам указ, что следует креститься не двумя, а тремя перстами. Правда, пока на ослушников не клали церковного проклятия.

Это вызвало в Русской церкви большое смущение. Ведь прошло всего чуть больше столетия с тех пор, как Стоглавый собор Русской церкви принял постановление, что нужно креститься только двумя пальцами. И ведь тогда при его вынесении тоже ссылались на древний обряд и на греческие книги! Когда же была допущена ошибка? Тогда? Или, может быть, теперь все делается неправильно, не по старине?

Мы уже говорили, какое подозрение вызывали на Москве все эти «справщики» церковных книг, киевские да греческие учителя. В них подозревали ересь, подкоп под святоотеческое православие. Соблазн умов усиливался по мере того, как Никон вводил одно новшество за другим, продолжая при этом ссылаться на некие древние образцы.

При содействии юго-западных монахов Никон, как пишет Ключевский, «ввел на место древнего московского унисонного пения новое киевское партесное, а также завел небывалый обычай произносить в церкви проповеди собственного сочинения. В Древней Руси подозрительно смотрели на такие проповеди, видели в них признак самомнения проповедника; пристойным считали читать поучения святых отцов, хотя и их обычно не читали, чтобы не замедлять церковной службы. Никон сам любил и был мастер произносить поучения собственного сочинения. По его внушению и примеру и приезжие киевляне начали говорить в московских церквах свои проповеди, иногда даже на современные темы. Легко понять смущение, в какое должны были впасть от этих нововведений православные русские умы, и без того тревожно настроенные. Распоряжения Никона показывали русскому православному обществу, что оно доселе не умело ни молиться, ни писать икон и что духовенство не умело совершать богослужения как следует».

При этом большинство таких нововведений были именно нововведениями, не имевшими никакой опоры в древней православной традиции, что русской, что греческой, а являлись прямым заимствованием из современной практики католической и униатской церквей, вроде проповедей и партесного пения.

Но Никону было безразлично обоснование этих реформ. Ему нравились эти новшества, они подчеркивали его власть. А Никон, если уж решил что-то сделать, то старался никогда потом не отступаться от сделанного. Кроме того, – и это, пожалуй, было самым главным, – его реформы, направленные на унификацию русского православного обряда с другими православными церквями, должны были подготовить почву для провозглашения патриарха Московского Вселенским патриархом, значимой фигурой во всем христианском мире (а потом, может быть, и для воссоединения всей христианских церквей под властью Московского патриархата).

Анафема крестящимся двумя перстами. Расправа над епископом Павлом

Весной 1654 года, до ухода царя на войну, в Москве состоялся Поместный собор. На нем Никон продавил свое решение немедленно исправить все богослужебные книги по греческим образцам, как тогда было принято выражаться. Никто не возразил. Коломенский епископ Павел II, входивший вместе с Никоном в «кружок ревнителей благочестия», уже тогда подозревал, что под предлогом исправления книг патриарх хочет ввести в церковную службу новшества, навеянные католицизмом. Он подписал постановления Собора, но добавил свое особое мнение, подчеркивавшее значение древних образцов веры и предполагавшее анафему для тех, кто станет добавлять что-то новое в православное богослужение. Но эта приписка не имела значения.

Мы уже видели, как народ во время эпидемии чумы