Ещё не Аюта - Владимир Осипцов

и Стхана друг друга встретят!»

И с молнийным блеском, под грома удары, вогнал он Акродху в средину поляны. Земля затряслась, раскалилась как печь — так горевал вогнутый меч. Деревья пожухли, обуглились травы — стала поляна озером лавы! Вихрь мощный поднялся чуть-чуть погодя — прозрачным стеклом застыла земля. Стекло, затвердев, не успело остыть — луч света ударил из центра в зенит! Туч он достиг раскалённой иглой — в них на полнеба он сделал окно. В первый раз звёзды на небе зажглись — планета с рожденья не видела их. Такой на прощание сделал подарок, Акродха-махайра, прощаясь со Стханой...

Стхана заплакал, часто дыша — ведь не привык он ходить без меча! Срок жизни у Стханы, увы, завершался — Господь попросил, чтоб он с ним расстался — и Стхана исполнил высшую волю, себе причиняя тяжкое горе.

Итак, утирая слёзы рукой, он с третьей попытки взлетел над землёй. И вскоре опять, спустя столько лет, ступил он на почву райских планет...

Знакомые Стхану не узнавали — смотрели с сочувствием вслед и печалью, ведь была незнакома немощь старенья, тем, кто добротой заслужил здесь рожденье.

Взял Стхана на время корабль быстролетный — сам дальше по звёздам шагать бы не смог он, и, засыпая под мерный шум крыльев, взял курс на Кайласу — к Господу Шиве.

Проснулся, лишь звёздное небо покинув. Сон краткий, не дав облегчения, минул. Глядит — уж скользят крыльев тени по зелени Леса Душистых Растений. Священное озеро сбоку сверкало, Кайласа-гора впереди вырастала — древом баньяна украсив вершину — одна из обителей Господа Шивы.

Там цветов красоте глаза покорялись, там птичьими песнями уши пленялись, там воздух наполнен был запахом дивным, там хвосты распустив, гуляли павлины, изредка голосом слух услаждая — их тучи Стхана спугнул, пролетая.

Ковёр из трав и цветов ароматных примял он, спускаясь, своим аппаратом. В руках держа Акродхи ножны пустые, на землю Кайласы священной ступил он. Замолкли вдруг птицы, притихли цикады, как будто визиту Стханы не рады. И третьего шага он не осилил, как за спиной раздался шум крыльев. Корабль, на котором он прилетел, крылья расправил и в небо взлетел — хотя никакой пилот в нём не сидел. И, очертив в небесах круг прощальный, исчез, улетел в другой край мирозданья.

И сразу цикады заверещали — чуть-чуть бы и Стхану они напугали. Он ножны Акродхи ненужные бросил, и к вершине побрёл, чтоб решить все вопросы.

Там, под древом баньяна, на шкуре оленьей, сидел Господь Шива — Бог Разрушенья. Беседу о Кришне и Нараяне вёл с гостем своим — справедливейшим Ямой.

Стхана их издалёка приметил — и, полдороги шагами измерив, в колени для силы рукой опираясь, (до ног добиралась немощная старость!), к Трезубец держащему, Тьмы повелителю, Внуку Всевышнего, Миров Разрушителю, к тому, кто на гнев скор и благоволенье, он крикнул с ходу, без уваженья:

«О Рудра, для смертных пример подражанья, о, бог, разрушающий мирозданье! Ты, что золою костров погребальных украшен, беседу прерви, для меня это важно!..»

Его перебил среди верующих первый:

«Уйди прочь, не испытывай нервы! Я вот возьму и сейчас изувечу, тебя, недостойный, за наглые речи, за грубость и неуваженье, прервавшие нашей беседы теченье!»

Пал Стхана на землю, моля о прощенье:

«Прости, о могущественнейший полубог, от старости разум мой стал недалёк. О, всемогущий сын Брахмы, прости, моя зреет карма, крепчают грехи... Я слепну от них и святость теряю, то, что помыслить не мог — позволяю. Убей — и исполни судьбы приговор, но, прежде, дай грешнику слово одно...»

Бог Шива вскричал, перебив его тут:

«Ты кем же считаешь меня, вишнудут?! Два раза подряд оскорбить — это слишком, я бог, или на побегушках мальчишка?! Акродху у Нитьи оставил ты зря — сегодня, он, может и спас бы тебя!»

«Да что ж за судьба у меня, за такая!» — вскричал наш герой, горько рыдая: «Ослушаться Бога, Нитью в это вовлечь, два раза подряд гнев Шивы навлечь, на голову глупую, и по заслугам — нельзя предавать лучшего друга! Я сам умереть поскорей бы хотел, пока новых бед натворить не успел!»

И Яма, и Рудра, услышав рыданья, в сердцах оживили ростки состраданья, угасла решимость творить наказанье, от слов таких горьких — слов покаянья.

И, чтоб успокоить несчастного Стхану, бог спрятал трезубец, готовый к удару, и тщательно выбрав слова ободренья, к нему обратился, забыв оскорбленья:

«Зря ты средь звёзд Нитью искал — совсем другим голосом Шива сказал: — Мы с Нитьей друзья, ты уже позабыл?! Зачем не ко мне, а к Арьяме спешил? Зачем ты в поисках тратил столетья, зачем не дождался от Брахмы ответа? — а Нитья был здесь, ты бы мог его встретить! Был грешен твой друг обидой на Бога, жаль, что помочь ему смог лишь немного — семью подобрав для него и эпоху рожденья, где проще начать к Небесам восхожденье...

Не плачь, вишнудут, я не так уж обижен, горько глядеть ведь, как ты унижен! Не за себя тебя я ругал, а в Нитьи беде виновным считал!»

«Да так ведь и есть! — прервал Стхана Рудру: — Я сам не прощу, себе не забуду, как Нитью — друга с начал мирозданья, своими речами вовлёк в злодеянья, в тьму ада отправил, в мучений скитанья!..»

«Отнюдь, — отвечал ему Шива с улыбкой — То, что вы свершили, не было ошибкой. Тот йог был достоин вашего гнева — мне Вишну только что это поведал. Ваш срок пребывания здесь истекает, на Вайкунтхе вас Господь ожидает, но перед тем, как туда возвратиться, вы в демонов оба должны воплотиться, и вместе, вдвоём, для душ поученья, достичь Сатьялоки кругами мученья.

Воистину, дело — под силу героям! Проси чего хочешь, мы с Ямой исполним!»

В поклоне ничком упал пред ним Стхана:

«Ничто мне не надо, ничто мне не надо, о, Шива-господь, о, Карающий Яма! Прошу лишь, пусть даже в новом рожденье, я Нитье бы стал опорою верной, и в воду и в пламя бы — без сожаленья, лишь ради того, чтоб пробыть с ним мгновенье, я шел бы, и пусть — я прошу, не сочтите за тягость, судьба моя будет — быть с Нитьею рядом!»

Шива и Яма заулыбались: