Семейная тайна - Т. Браун

К той вернулось хорошее настроение.

– Ты просто душечка, Гортензия, благодарю тебя. Не хочу, чтобы бедную девочку встретили негостеприимно, но всякое пополнение среди слуг всегда чревато некоторыми проблемами, а она довольно необычна.

– Что вы имеете в виду, миледи? – Камеристка перехватила ее взгляд в зеркале.

– Она воспитывалась не как прислуга. Уверена, что бедняжке больше подойдет место за пределами Саммерсета. Может быть, ты и других слуг попросишь присматривать за ней?

– Конечно, миледи.

Леди Саммерсет наблюдала, как горничная ловко и быстро застегивает нижнюю юбку. Затем она села и откинулась на спинку кресла. Проворные пальцы колдовали над прической – у графини на глазах творилось французское волшебство. По взгляду камеристки леди Саммерсет поняла, что намек принят к сведению и объяснять в открытую незачем. Существование новенькой осложнится.

Она утаила от Гортензии одно: будущее семьи зависело исключительно от скорейшего выдворения этой девицы. И если супруг не сумел этого сделать, то действовать будет леди Саммерсет.

* * *

Приняв лекарство, которое помогало ей восстановить дыхание, Виктория невольно разгневалась – нет, испытала отвращение к собственной немощи, лишавшей ее сил в самый ответственный момент. Едва она выступила в защиту Пруденс, как приступ превратил ее в беспомощного ребенка. Как тут стать взрослой, если она не в состоянии исправить простейшую несправедливость?

Когда Виктория наконец смогла дышать, она вернула ингалятор Ровене.

– Прекрасно разыграно, девочки. – (Услышав язвительный голос дяди, Виктория вскинула голову). – Вы уже вынудили меня привезти Пруденс сюда, – продолжил граф. – Можете не надеяться, что и впредь с той же легкостью будете мной вертеть. Виктория, отправляйся в комнату и отдохни до обеда. Ровена, будь добра, проследи, чтобы вещи доставили в ваши комнаты. – Поджав губы, он развернулся и пошел прочь, не удостоив их взглядом.

– Почему ты его не остановила? – спросила Виктория, когда к ней вернулся дар речи.

Ровена стояла, оправляя юбку черного дорожного костюма:

– Ты не понимаешь. Пока мне не исполнится двадцать пять, все наше имущество находится в руках дяди.

– Значит, до тех пор у нас не будет денег? – нахмурилась Виктория.

– Да у нас их полно. – Ровена одарила сестру мрачной улыбкой. – Мы просто не можем к ним прикоснуться, а живем у него. Ты что, серьезно надеешься победить дядюшку в его собственном доме?

– Если Пруденс нельзя остаться со мной, я лучше вернусь домой, – проворчала Виктория.

Она оперлась на руку Ровены, выпрямилась и пошатнулась: мышцы сводило от долгой поездки в карете, а ноги еще дрожали от лекарства.

– Ох, Вик, – вздохнула Ровена и тихо добавила: – Боюсь, что сейчас нам не найти лучшего места.

Они стояли рука об руку, оглядывая величественный фасад особняка, где вырос их отец и многие поколения Бакстонов до него. Строительный камень, доставленный из Бата, выветрился и выгорел до теплого медового цвета, который больше подошел бы итальянской вилле, чем английской усадьбе. Высоко над парадным входом восседали горгульи, охранявшие дом от незваных гостей. Отец рассказывал девочкам, что горгулий звали Гог и Магог, и сочинял истории об их приключениях после захода солнца, когда они освобождались от несения службы.

Виктория любила в этом доме каждый уголок, хотя, как было сказано Пруденс, тот многих пугал.

– Может, и так… Но что будет с Пруденс?

Не успела Ровена ответить, как парадная дверь распахнулась и из нее выскочила модно одетая молодая женщина с золотисто-каштановыми волосами. Она легко пробежала по вымощенной гравием дорожке и стиснула Викторию в объятиях.

– Мне ужасно жалко дядю Филипа. Вы, наверное, убиты горем.

Виктория позволила себя обнять, затем отстранилась и потрясенно оглядела кузину:

– Элейн! Только посмотрите на нее, какая красивая и модная!

– Неужели мы не виделись больше года, – рассмеялась Элейн.

Виктория не могла наглядеться на кузину. В последнюю встречу Элейн была симпатичной пышкой с красивыми голубыми глазами и милой улыбкой, однако застенчивость превращала ее в невидимку. Нынешняя обновленная Элейн с очаровательно подвитыми локонами и стройной фигурой, подчеркнутой зауженным полосатым платьем, едва ли напоминала девочку, которая позапрошлым летом играла с Викторией в прятки.

– Идем. – Элейн взяла ее под руку. – Ты, наверное, устала с дороги. Не понимаю, почему папа отказался от машины. Он такой старомодный.

Ровена не тронулась с места:

– Я присмотрю за вещами. Скоро поднимусь к вам.

Виктории снова стало трудно дышать. Она догадалась, что сестра собирается отделить чемоданы Пруденс, чтобы их отнесли в помещения для прислуги. Ошеломленная и подавленная, Виктория позволила кузине увести себя в дом.

У нее, как обычно, захватило дух при входе в длинную галерею, которая вела в Главный зал в виде ротонды с куполообразным потолком. Галерея располагалась в центре дома, напоминая о временах Средневековья, когда лорды и их супруги встречали в конце изысканно убранной галереи именитых гостей. В Главном зале высоко над головой вздымался сводчатый потолок с кессонами – жемчужина зала, украшенного позолоченными лепными розетками и являвшегося самым высоким помещением в особняке. В круглое отверстие по центру купола лился солнечный свет, плясавший и отражавшийся от мраморных колонн. Верхняя часть стен была расписана огромными фресками, где над жестокими батальными сценами безмятежно парили ангелы.

– Мама отдыхает, но обещала выйти к обеду. Ты, как всегда, будешь в Розовой комнате? Я перебралась в Покои принцессы, это рядом с вами.

Виктория не прерывала болтовню кузины. Долгое путешествие, приступ и тревога о Пруденс вымотали ее. Она почти не вслушивалась, пока не прозвучало имя Пруденс.

– Прошу прощения?

– Я говорила, пусть камеристка приготовит ванну перед обедом. Это же та самая девушка, Пруденс? Которая жила с вами? Я не знала, что она твоя камеристка.

Виктория застыла под натиском любопытства Элейн. У Виктории не было желания говорить об этом, но Элейн ждала ответа.

– Она не камеристка. Просто временно помогает нам.

– Но кто же она тогда, если не камеристка?

Виктории не хотелось объяснять.

– Ты только посмотри! У вас электричество? – Она указала на ряд ламп вдоль парадной лестницы в конце зала.

– Ну да. – Внезапная перемена темы сбила Элейн с толку. – Прошлым летом папа распорядился провести освещение на нижних этажах. В верхних комнатах его еще нет.

Девушки поднялись по лестнице, свернули налево, оставив позади гостевые комнаты, которые выходили в галерею над Главным залом, и направились в южное крыло, где располагались семейные покои. В конце коридора висел огромный портрет их деда, восьмого герцога Саммерсета. Невидимая аура, исходившая от полотна, создавала зловещую атмосферу. При виде его Виктория споткнулась и по ее телу пробежала дрожь. Элейн задержалась и заметила, на что смотрит ее кузина.

– Ах да. Отец велел перенести портрет из столовой. Сказал, что у него от одного взгляда на эту картину случается несварение.

Виктория недоверчиво распахнула глаза, и Элейн закивала:

– Когда я жалуюсь матери на строгость отца, она всегда говорит, что надо быть благодарной. Отец в тысячу раз лучше старого герцога.

– Жуть какая, – пробормотала Виктория, чем вызвала смех кузины.

Виктория говорила не о дядиных навыках воспитания, а о самом портрете. Как у большинства Бакстонов, у герцога были густые темные волосы, волевой подбородок и зеленые глаза. Но если у всех ныне здравствующих родственников глаза постоянно, как океан, меняли цвет, то художник запечатлел взгляд герцога таким, каким его запомнила Виктория. Неподвижный, как у ящерицы, без малейшего намека на чувства.

– Я видела деда всего несколько раз, в раннем детстве, и плохо его помню. Мне кажется, или он действительно был таким страшным?

Элейн придвинулась ближе и прошептала на ухо:

– Хуже. Когда он совсем ослаб, мама водила меня к нему. Забавно, что она не доверяла это ни няне, ни гувернантке. Она всегда делала это сама и ни на шаг не отходила. Деду не было до нас дела, как и нам до него, но мать хотела исполнить долг. И она, по-моему, никогда не навещала его в одиночку, что странно, если учесть ее амбиции. – Элейн взяла Викторию под руку, и обе свернули к Розовой комнате. – Никому не говори, но стоило матери подойти поближе, как старик не упускал случая ущипнуть ее за зад.

Виктория потрясенно расхохоталась, представив вдруг эту сцену, и выбросила неприятный портрет из головы, едва переступила порог своей спальни. На самом деле тут была не одна комната, а три: маленькая гостиная с просторной гардеробной и ванная по одну сторону и спальня по другую. Название комната получила благодаря расписному бордюру из голубых роз под изящнейшей лепниной на потолке. У задней стены, между двумя большими окнами, располагался туалетный столик в стиле ампир и резное зеркало, а перед маленьким белым камином стояли две полосатые сине-белые кушетки со спинкой в изголовье. Паркет покрывал мягкий аксминстерский ковер, на столиках стояли свежие цветы из оранжереи.