Человек дейтерия - Олег Раин

Гриша улыбнулся. Другие рядом с ней тоже выглядели презабавно: кто-то отчаянно морщил лоб, другие улыбались, шевелили бровями, а то и нервно облизывались. Репины-Шишкины, блин! Гоголи малолетние… Хотя нет, Гоголь вроде не рисовал, это Пушкин там что-то черкал на листках. И все равно поэты с художниками в представлении Гриши все как один были бледными и худыми — совсем даже не такими, как парнишка, что стоял справа от Ульяны. И не парнишка даже, а целая тумба. Плечи начинающего штангиста, шея, как у ротвейлера, и маленькая головенка. То есть голова как раз самая обычная, но на такой шее и на таких плечиках казалась миниатюрной. Но тоже ведь сюда приперся! Кисть в руках как щепочка, а туда же — пыхтит, бумагу марает.

Вспомнив советы Веры Мартовны, Гриша попробовал пальцем изобразить кувшин-амфору. Орнамент на стенках, легкие обводы… Увы, получилось несимметрично и совсем даже не кругло. И вообще не кувшин получился, а, скорее, чье-то лицо. Вон та ручка-завиток — готовый локон, а тут и улыбку можно себе представить. Симпатичный такой смайлик…

Гриша прищурился. Он давно заметил, что при легком прищуре любая мешанина становится явью. То есть не то чтобы явью, но приобретает черты чего-то вполне реального. Посмотреть, скажем, на исцарапанный пол, прищуриться — и немедленно увидишь чью-то физиономию, звериный оскал или мультяшного героя. Так на мраморных стенках метро Гриша видел обычно персонажей с экрана — мишку Вини-Пуха, могучего спартанца в доспехах или обаяшку Чулпан Хаматову. А на самой большой плите сразу под вывеской с названием родной станции красовался Юрий Никулин — молодой и почему-то держащий перед лицом яблоко. Ну, прямо полная копия! Гриша даже рассудил тогда, что рисовать с таким прищуром — вещь не совсем честная. Потому что не рисуешь даже, а срисовываешь — все равно как через кальку с копиркой. Он и сейчас легко увидел в собственной мазне лицо девочки. И не абы какой, а Ульяны. Ну да вот же она — совсем рядом. И на рисунке она же. А если выгнуть этот мазок бровью, а здесь слегка притуманить, чтобы угадывался глаз, получится совсем похоже. Ну, просто суперски!

Гриша энергично заработал пальцами. Мизинцем здесь, указательным тут. Даже удобнее, оказывается! На каждый палец можно свою краску мазнуть. Правда, и образ на холсте капризничал. Видимая сквозь прищур Ульяна то и дело норовила выставить язычок, надуть губки, а потому никак не получалось поймать ее улыбку. Прямо Мона Лиза какая-то! Гриша и так пробовал, и этак, но что-то все равно ускользало. Какая-то важная мелочь. И Гриша метался вдоль рисунка, то добавляя воды, то вновь подтирая и подкрашивая. А нарисованная Ульяна продолжала дразниться и едва не смеялась. Гриша прямо извелся, пока рисовал. Взгляд, вроде, получался Ульянин, и мимика угадывалась, а вот с улыбкой ничего не выходило. Еще и вода в стаканчике стала совсем грязной. Гриша ведь толком цвет не угадывал, — макал себе пальцами наобум.

Когда же распахнул, наконец, глаза, то в голос ахнул. Кого же он нарисовал! То есть, если с прищуром, казалось, неплохо, а без прищура — хоть плачь. Суриков Фигован Фигофаныч!

Гриша даже за нос себя с досады ущипнул. И подбородок снова стал скрести ногтями. Потому что с холста на него глядело нечто пестрое, багрово-зеленое, совершенно не похожее на ладную картинку. Покажи такое Вере Мартовне — точняк бы хлопнулась в обморок.

— Время! — руководитель студии звучно хлопнул в ладоши. — Отмываем кисти, выливаем воду и складываемся.

Все вокруг зашевелились, потянулись с непроливашками и стаканчиками в туалет. Гриша взял свою посудину, нехотя поплелся за ребятами. Конечно, оказался последним в очереди. Да и пальцы заляпанные успели высохнуть. Когда дошла очередь, пришлось хорошенько повозиться. Отмывал каждый палец в отдельности.

— Лицо умой, — плечистый паренек, тот самый, что стоял по правую руку от Ульяны, кивнул Грише на зеркало. — Вон, какую бороду расчесал.

Он был прав. Пальцы — не кисть, и за минувшие полчаса Гриша успел перемазать все лицо. Но больше, конечно, досталось несчастному подбородку. Даже странно, что никто над ним не смеялся. А ведь должны были видеть. Или, как обычно, его попросту не замечали? Мало ли что там ходит-бродит под ногами — пусть даже с нарисованной бородкой. Мы ведь не обращаем внимания на муравьев. И выражения глаз у голубей не замечаем. Вот и с ним вытанцовывалась та же история…

Кое-как управившись с руками, Гриша умыл лицо, худо-бедно причесался. Платка, само собой, не хватило, так что ладони пришлось вытирать о брюки. Ну, да не впервой.

Прежде чем покинуть умывалку, незадачливый художник внимательно оглядел себя в зеркале. Чтобы чего не пропустить и не прошляпить. Все-таки первое занятие. Хотя, наверное, и последнее. Потому что кувшин не вышел и краски чужие извел, кисточку вон поломал. Хорошо, если молча выгонят, а то ведь и выволочку устроят. Прямо на глазах у ребят.

Грише стало себя жалко. На миг даже мелькнула мысль — не возвращаться в студию, а тихонечко шмыгнуть в раздевалку, схватить куртку и рвануть домой. От стыда подальше. Мысль показалась здравой, он уже двинулся было к раздевалке, но с ужасом вспомнил о портфеле. Вот же растяпа! Оставил в студии где-то у стены. Пришлось возвращаться.

Уже с порога Гриша рассмотрел, что ребята во главе с руководителем студии сгрудились возле его мольберта. Душа разом ухнула в пятки, мокрым ладоням стало невыносимо жарко. Значит, правильно хотел слинять. Жаль, не успел. Сейчас поднимут на смех, отругают, а после выпнут в сорок два пендаля.

— Вон он! В умывалке сидел…

Юные художники и художницы стали оборачиваться на Гришу.

— A-а… Идите сюда, молодой человек, давно поджидаем, — бородатый руководитель поманил рукой.

Опустив голову, Гриша побрел вперед. Все равно как за двойкой к школьной доске. Художники расступились, давая дорогу к эшафоту.

— Ну-с… А теперь, маэстро, посвятите нас в тайны своего творения.

Гриша продолжал смотреть в пол.

— Что же вы молчите?

— Он стесняется, — подала голос Ульяна. — Вообще-то он у нас в классе лучше всех рисует, только об этом никто не знает.

— Отчего же так? Страна должна знать своих героев. — Руководитель студии смешливо повел бровью. — Ну же, маэстро, объясните, какой кистью вы все это рисовали?

— Пальцем, — тихо признался Гришка.

— Пальцем? Каким пальцем?

Кто-то из студийцев хихикнул. Кажется, начиналось… Издевательство. Тут уже и Ульяна не спасет, не поможет. За испорченную бумагу, за кисть его с потрохами съедят.

— Указательным, — пробормотал Гришка.

— Указательным?!

— Ну и мизинцем иногда. Средним тоже… — Гришка покосился на свои руки, соображая, что бы еще сказать. — Безымянным пробовал, только неудобно. Толстый он какой-то…

— Толстый! — пискнул кто-то. Собравшиеся, не сдерживаясь, взорвались смехом. Гриша прикусил губу. Все шло, как он и ожидал.

— Безымянный — толстый!.. — народ заливался вовсю. Кто-то даже пристанывать начал. Гриша настороженно поднял голову. Что-то было не так. То есть да, конечно, они смеялись, но как-то непривычно. Вроде даже и не злобно совсем, и это настораживало даже в большей степени. Кстати, руководитель студии тоже хохотал. Не так громко, как остальные, но тоже не стеснялся.

— Да-а… Такое у меня впервые. — Бородач утер слезящиеся глаза. — Чтобы пальцами — и портрет…

— У меня кисть сломалась, — попробовал объяснить Гриша.

— А почему новую не попросил?

Он пожал плечами.

— Ладно… Только вот что, друг сердечный: получилось все равно замечательно. Даже очень. — Враз став серьезным, бородатый руководитель студии оглядел ребят. — Если человек пальцами рисует такое, представляете, что он нарисует хорошей кистью?

— А может, не получится? — предположил кто-то. — Может, он только пальцами умеет?

— Вот и проверим на следующем занятии. А вы, Григорий, вас ведь Гришей зовут?.. Так вот принесите мне, пожалуйста, какие-нибудь другие рисунки.

— Другие?

— Ну да. Вы ведь рисуете дома?

— В общем, да…

— Вот и приносите.

— А… С-сколько нести? Рис-сунков? — Гриша даже заикаться стал. Он все еще не понимал происходящего.

— Сколько есть, столько и несите. То есть все, что посчитаете нужным. — Глаза взрослого художника смотрели почти строго. — У вас дар, молодой человек. И мне бы очень хотелось, что бы вы отнеслись к этому серьезно.

Гриша не очень уверенно кивнул.

— Прогулять и профукать можно любой талант, — продолжал руководитель. — А можно приложить усилия и получить нечто большее. В каждом из вас таится свое крохотное зернышко, свой изумруд и свой жемчуг. Будете поливать, ухаживать и не лениться — в итоге вырастет замечательное деревце.

— С изумрудными листьями?

— Именно с изумрудными! — улыбнулся бородач. — С сердоликовыми желудями и агатовыми яблочками.