Под навесами рынка Чайковского. Выбранные места из переписки со временем и пространством - Анатолий Гаврилов

верят.

В нашем городе дождь. Нужно выпить. Завтра – собрание. Необходимо доложить о работе над квантами.

Сегодня куда-то хотел пойти, но не пошел. А вот Евгений Попов хотел пойти и пошел, но только не туда.

Дятел имеет дерево, дерево имеет дятла, поэт имеет текст, текст имеет поэта.

Два часа ночи, ни дятлов, ни квантов, только окно, диван, одеяло, подушка и нужно продолжать спать, но что-то не спится, и снова мысли о дятлах, квантах и медведях, которые водятся в наших лесах, в связи с чем выпил водки и лег спать. Евгений Попов сказал, что кванты скоро запретят. Кванты под подозрением.

Ничего нового. Сентябрь. А потом будет октябрь, ноябрь, и декабрь, и будет мороз и снег, а потом наступит весна.

Он с балкона приветствует всех проходящих, кричит советские лозунги и поет про желтые листья, а потом его уводит жена и укладывает спать.

С этого дня ввожу в своей семье военное положение, пожизненно.

Работаешь, скажем, на железной дороге сцепщиком вагонов, а в свободное время сцепляешь слова, или, скажем, работаешь аппаратчиком на химзаводе по отжиму и сушке хлопка, а в свободное время отжимаешь и сушишь слова.

В поезде нормально, скоро Красноярск, скоро встречусь с Эдуардом Русаковым, но, кажется, я не туда еду. Как же так? Почему? Кто возместит мне расходы?

Птиц бояться не нужно, даже если орлы. Люди, осы, пчелы, медведи – это другая тема, на которой мы еще остановимся. Впрочем, мы уже говорили. Остается смотреть в окно, за которым ничего нет.

Пасмурно, холодно, ветер. Пожалуй, лягу. Познавать уже, собственно, нечего. Особенно себя. Тем не менее все может быть. Так что лежи и молчи.

Вольфрам тверже молибдена, сосна мягче дуба, дуб мягче чугуна… Нарколог говорит, что водка тверже всего.

Глина, пыль, ветер. Подготовка, формовка, отжиг. Вот и готова очередная партия кирпича. Наш кирпич пользуется спросом. К нам за кирпичом приезжают издалека. Кирпич, деньги, кирпич. Впрочем, пора исчезнуть. И он исчезает с деньгами кирпичного завода.

Когда из темного поселка ты уезжаешь, и долго едешь, и волнуешься в ожидании праздника, и возвращаешься домой.

Хотел поехать в Мариуполь, но передумал. Подумал про эвтаназию и кремацию. Устранил неполадки с газовой колонкой. Вспомнил ушедших людей. Вспомнил тех, кто еще не ушел. Что еще? Пожалуй, ничего.

Вот гаражи железные, и листья желтые, и черная машина, и кошка рыжая, дождя и ветра нет, пожалуй, нужно выйти. Легко сказать, ну, дескать, выйти. Но выйти не так-то просто. Конечно, проще выпить. Но не об этом речь. Уж сентябрь на дворе. А лисички взяли спички и море Азовское сожгли. Тем не менее собираюсь в Мариуполь. Хочу пройтись по улице Резервуарной.

Живу в своем доме. Все удобства. Город металлургический. Смог. Море отравлено. Выращиваю огурцы, помидоры, занимаюсь пчеловодством. Дети уехали в другие города. У жены признаки деменции.

Кончилась картошка. Нужно пойти. Погода нормальная. Солнца нет, но видимость есть. Ты знаешь, где она продается. Ты пойдешь туда и купишь. И больше ничего не будешь покупать. И придешь домой. И теперь у тебя есть картошка. Жизнь, конечно, больше картошки, и все же.

Она еще ходит. И я пока еще хожу. Иногда встречаемся в квартире, о чем-то говорим. Сегодня смотрели «Поминальную молитву».

Сентябрь, плюс двадцать, бабье лето. Вынес мусор и заплатил за квартиру. В холодильнике пусто. На рынке есть закусочная, где можно и выпить, и пообедать, но лучше туда не ходить. Все надоело – водка, собутыльники, пьяные откровения, прочее. Лег спать. Проснулся ночью. Что делать дальше? Сна нет. Водка для меня – снотворное, но ее нет. Сходил в ночной магазин и купил водку, и выпил, и написал стихотворение: «Ночь, улица, фонарь, ночной магазин. Сентябрь уж на дворе. Уж роща отряхивает листья. И гений чистой красоты». Выпил еще и уснул.

Жизнь продолжается. Дом – работа – дом. По утрам молюсь в сторону церкви, где когда-то венчался изгнанный из Москвы Герцен. Господи, прошу я, избавь меня от спиртного и тягостных воспоминаний.

Пасмурно, прохладно, возможен дождь. Сосед подарил два ведра антоновки. Продолжаю работать над квантами.

Вчера, в сумерках, идя в магазин и думая о чем-то отвлеченном, увидел полицейского, который явно направлялся ко мне, и я подумал о наркотиках, к счастью, это был сосед.

А вот уже и гимн РФ звучит, и за окном темно, но есть еще музыка техно, а также сухари, кофе и прочее.

Погода успокоилась, появились птицы и прочее. А дальше продолжу работу над романом по заказу издательства, которого уже нет.

– Ты помнишь это место?

– Да, но помнить об этом не хочется.

– А все-таки?

– Ну, было время встреч, общения, спиртного.

– И это кончилось?

– Да.

– Что сейчас?

– Ничего. Все кончилось. Даже то, что и не начиналось.

Не выходи на улицу. Там ничего нет. Пей минеральную воду, лежи. Нового ничего нет и не может быть, впрочем, жизнь продолжается.

День проходит в трудах и заботах, наступает ночь, настоящее постепенно уходит, наступает прошедшее, и чаще всего его не хочется видеть.

Когда-то я выращивал картошку, а теперь приходится ее покупать, я без претензий, сейчас пойду и куплю.

Он все знает и умеет. Дарил ей что-то. Вернее, обещал. Разочаровался. Теперь один. Он говорит, что миром правит хаос. Впрочем, срезал умершую рябину, что мешает жить ели. Устранил неполадку с электричеством. Что-то еще. Много чего еще. Главное, говорит он, душа.

Шесть утра, дождь, нужно ехать на железную дорогу, где, в отличие от вас, работаю сцепщиком вагонов, в то время, как вы забавляетесь разговорами про искусство.

Никак не могу пойти за картошкой, что-то смущает, это пройдет, и ты купишь картошку.

Погода сегодня не очень. Она то очень, то не очень. Впрочем, не до погоды. Нужно сосредоточиться и закончить повесть, которая никому не нужна.

Мне уже много лет. И я знаю, что ничего не знаю. Остается повседневность. А дальше – известно что. Хотя кто его знает.

Не пью, не курю, питаюсь овсянкой, по вечерам играю на гитаре и что-то пою.

Продаю подержанные кванты. Дешево.

Каждый