Жернова истории 3 - Андрей Колганов

— Вы что же, отрицаете необходимость руководства коммунистическими партиями классовой борьбой, ведущейся против буржуазии собственных стран? — Бухарин прямо-таки возмущен.

— Да с чего вы взяли? Вовсе не отрицаю! Ведь союз с социал-демократами именно для такой борьбы и нужен. Неужели вы всерьез верите, что большинство рабочего класса идет за социал-демократами, а не за коммунистами, по глупости или недомыслию? Нет, сейчас рабочему классу их политика больше по душе. Пока нет революционного кризиса, позиции реформистов неизбежно будут сильнее. А без союза с большинством рабочих никаких серьезных ударов по буржуазии не нанести, да даже и серьезного нажима не организовать. Взгляните, наконец, правде в глаза. Или "тьмы низких истин нам дороже нас утешающий обман"?

Николай Иванович кривится:

— Предлагаемый вами компромисс приведет к тому, что социал-демократия задавит коммунистических рабочих своей мелкобуржуазной психологией численно и идейно.

— Иными словами, вы не верите в правоту коммунистического дела, и полагаете, что коммунистическая идеология может уцелеть только внутри изолированных сект? — тут же парирую его довод. И, чтобы не дать его минутной растерянности перерасти в обиду, перевожу разговор в другую плоскость:

— Еще раз повторю: на данном этапе единственным железным аргументом в пользу коммунистических идей для рабочих капиталистических стран будут успехи социалистического строительства в СССР. Вот на каком поле мы можем и должны переиграть социал-демократию! А для этого надо заставить не только ее, но и буржуазию Запада играть по нашим правилам.

— Как это у вас получится? — скептически роняет Бухарин. — Так они и взялись плясать под вашу дудку!

— Не под мою дудку они будут плясать, а подчиняться логике отношений в мировом хозяйстве, — должен же Бухарин, как к экономист, прислушаться к такого рода аргументам. — Нам сейчас необходимо наладить нормальные экономические отношения с ведущими капиталистическими державами, чтобы получить от них самую современную технику и специалистов, ее освоивших. Политическое же обеспечение таких отношений должно состоять в том, чтобы не запугивать капиталистов ультрареволюционной фразой. Тогда они гораздо охотнее продадут нам ту веревку, на которой мы их повесим.

— Что же, мы должны публично отречься от своих революционных целей, раскаяться, попросить прощения и заверить, что мы больше не будем? — голос Николая Ивановича полон сарказма.

— Глупости не надо городить! — позволяю себе вспылить. — Наша позиция должна состоять в том, что мы, во-первых, уверены в перспективе мировой коммунистической революции; во-вторых, считаем, что революцию ни в одну страну нельзя экспортировать извне. Поэтому, не отрекаясь от солидарности с партиями Коминтерна, и не отказываясь от их поддержки, занимаем позицию полного невмешательства во внутренние дела тех стран, где действуют эти партии. Более того, поскольку программные цели РКП(б) и этих партий различны – ибо мы уже совершили свою революцию, а они нет – нет смысла объединяться с ними в одной организации с единой программой. Тем самым мы только облегчим этим партиям ведение революционной борьбы, вырвав из рук буржуазии возможность причислять их к "агентам Москвы".

— Что-то вы, дорогой, какую-то странную логику исповедуете, — не поддается на мои аргументы Бухарин. — Сплошные софизмы: разрыв с компартиями как лучший способ их поддержки, надо же!

— Да не разрыв! — стараюсь сдерживать себя, чтобы не начать кипятиться. — Выход из Коминтерна должен носить в большей мере формальный, нежели фактический характер. Я же ясно написал об этом в записке!

— Казуистика все это! — машет рукой Бухарин. — Лучше вам этакие завиральные идеи оставить, а то найдутся партийные товарищи, которые на это взглянут куда как строже, чем я.

И ведь он прав – найдутся. Уж если милейший Николай Иванович встретил мои идеи в штыки, то уж наши левые загибщики такое кадило раздуют – упаси бог! Может быть, надо было сразу зайти с другого конца – с хозяйственного? Пережду немного – и надо будет попробовать.

Очередной рабочий день начался для меня неожиданно – с вызова к председателю ВСНХ СССР. Феликс Эдмундович, поздоровавшись со мной, спросил:

— Как вы смотрите на преобразование Главного экономического управления в Планово-экономическое управление? В связи с назревающей разработкой перспективного плана развития народного хозяйства вам предстоит немалая плановая работа, в том числе на создание общесоюзного плана развития промышленности, согласование его с союзными ведомствами через Госплан, и на руководство плановой работой ВСНХ союзных республик. Тем более вы являетесь одним из инициаторов перспективного плана.

— Возражений у меня нет, но почему вы интересуетесь у меня, а не у Манцева? — задаю закономерный вопрос. И правда, почему этот разговор ведется без председателя коллегии ГЭУ?

— Василий Никитович переходит на работу в Наркомторг, заместителем наркома, — огорошил меня Дзержинский, и у меня в душе тут же зашевелились нехорошие предчувствия, получившие немедленное подтверждение. — А коллегии ВСНХ я полагаю предложить на пост начальника ПЭУ утвердить вас.

"Во влип", — тут же выдало испуганное подсознание – "как теперь все это разгребать?". Но отступать некуда, и разве же не я сам ставил перед собой ту гору задач, которую теперь можно будет решать несколько более эффективно, поднявшись на одну служебную ступеньку выше? А теперь что, от своих же собственных задумок увиливать, испугавшись ответственности?

— Постараюсь оправдать ваше доверие, — только и оставалось сказать в ответ.

Через несколько дней коллегия утвердила мое назначение. Приняв дела у Манцева и проводив его на новую работу в Наркомторг, сажусь в непривычное еще начальственное кресло и задумываюсь. Что делать дальше? Самым важным на новом посту видится мне разработка идеологии планирования, от которой будет зависеть и механизм контроля за выполнением плана, и в целом система управления экономикой. И пока Госплан, Совнарком, ЦК РКП(б) и все прочие не закоснели в своем видении планового управления, как всеобъемлющей иерархической системы командования сверху, надо протолкнуть иную идеологию. Общие черты ее я уже попытался сформулировать для себя в разговоре с женой во время поездки в Саки. Но чтобы убедить десятки и сотни специалистов, да и политическое руководство, нужно будет говорить на более конкретном языке и иметь серьезные аргументы в руках. Тут с плеча не руби, надо готовиться. И я решил готовиться – и заодно подкинуть верхам идею проведения всесоюзного совещания работников центральных плановых органов.

Мой помощник, Илюхов, был посажен за разработку весьма важного, не несколько более простого предложения – перевода трестов на систему заводского хозрасчета. Это можно было решить на уровне Президиума ВСНХ, но дебаты будут отчаянные – некоторые руководители трестов будут яростно противостоять идее повысить экономическую самостоятельность входящих в них предприятий. И в этом они найдут поддержку у многих директоров, которым выгодно прятать свою бесхозяйственность в общей отчетности треста. А ведь еще на XII съезде Троцкий с жаром говорил о роли отчетности и калькуляции себестоимости. У нас же до сих пор, несмотря на все мои старания расширить экономическую учебу хозяйственных кадров, иной директор до сих смотрит в листы с калькуляцией как неграмотный в газету. Введение заводского хозрасчета заставит их покрутиться, и лучше высветит, кто чего на самом деле стоит.

Не забыл я и о том деле, которое закрутил в начале лета – об организаций экспедиций по поиску алмазов. Разумеется, как мы и решили с Федоровским, засылка партий в Архангельскую и Иркутскую губернии шла под предлогом комплексной геологической съемки ранее не обследованных местностей – благо, что еще весной 1925 года (еще до моей авантюры с письмом) удалось пробить через Совнарком кое-какие ассигнования на геологоразведку в Якутии. А Восточно-Сибирскую экспедицию ориентировали еще и на золото.

Возглавлявший эту экспедицию Сергей Владимирович Обручев намеревался продолжить дело своего отца, Владимира Афанасьевича – известнейшего ученого, члена Ученого совета в институте Федоровского (а так же автора фантастического романа "Плутония", вышедшего только что, в 1924 году). Он, помимо преподавания в Горной академии, как раз и занимался в Институте прикладной минералогии планированием изучения богатств Восточной Сибири. Владимир Афанасьевич в свое время исследовал золотоносность бассейна Бодайбо, а его сын хотел продвинуться дальше на север – на Колыму и Индигирку.

Осенью 1925 года, после совещания, утвердившего в общих чертах план геологических исследований на полевой сезон 1926 года, Федоровский пригласил младшего Обручева к себе в кабинет. Как мы с ним и договорились, Николай Федорович намеревался приоткрыть "двойное дно" направлявшихся экспедиций только считанным, особо доверенным людям.