Меч и Крест - Лада Лузина

— Ух, адреналиновое будет зрелище, — с вожделением произнесла цацочка. — Но я ведь так, любитель. Хотя десятого все равно на пластику иду, так что даже если б мне всю морду расквасили, не страшно, — засмеялась девица собственной шутке. — А вот на тебя многие хотят поставить. Я тоже. Но большинство все же на Динозавриху…

Лицо Кати напряглось еще сильней. В прошлом году Динозавриха — бой-баба крупных масштабов — разделала Катю на ринге под орех. И на секунду в Катиной голове вспыхнул красный огонь ненависти, но тут же был благоразумно погашен — сейчас у нее имелись проблемы поважнее.

В спортивном зале не было никого, кроме взъерошенной узкогубой блондинки, не слишком умело, но с нескрываемым наслаждением избивавшей «грушу» в виде мужского бюста.

— Вот тебе, вот! — радовалась блондинка. — Уже заканчиваю, — бросила она Кате через плечо и, стащив перчатку с руки, вытерла блестящий потом лоб. — У меня через двадцать минут конференция. Фу, полегчало. Честное слово!

Катя подошла к груше и аккуратно прикрепила к голове мускулистого резинового манекена обложку журнала «Лидер» с лицом Василия Федоровича и ало-красным заголовком «Веселый начальник налоговой». В развесистые щеки «веселого начальника» вонзились две длинные булавки…

— Ну, мужик, ты попал! В руки профессионала! — радостно захихикала блондинка.

* * *

— Так-с… Здесь мы поставим шалаши из веток. Здесь, здесь и подальше. От люди совратятся! По полной программе!

Даша Чуб ввинтила босые ноги в теплый приднепровский песок по самые щиколотки. Было классно. И праздник вырисовывался гениальный. А по выровненному прибоем берегу, у самой кромки воды прохаживался огромный и чопорный черный ворон.

— Тут и тут костры. У воды большой — Купальца, в центре дерево с ленточками… Толик, притащишь мне какую-нибудь вербу или вишню. Да любое тащи! Только не руби — жалко, — объявила она двум клубным парням, следующим за ней по пятам. — А с тебя, Мика, колеса…

— Колеса? — недоверчиво удивился тот.

— Ты дурной, — деревянные! От телеги! Их поджигают и с бура в речку катят. Они солнце символизируют. Купала ж — солнцестояние, «макушка лета»! Автором кострик — Краду — там. На нем крестьяне ведьму Марену сжигали, а мы, — с гордостью щегольнула она собственным ноу-хау, — будем сжигать чучело Инквизиции!

Низкий речной ветерок гнал по пляжу растрепанную газету, испуганно теряющую по дороге свои листы.

— Стой! Попалась! — Подскочив к ней, Даша быстро прихлопнула ту ногой и расхохоталась. — «Бульварчик» новенький… Ну и че там пишут?

Подхватив остатки расхристанного еженедельника светской хроники, Землепотрясная с любопытством оглядела обложку, фыркнула, увидав там вредное лицо певицы Вики, и от обиды с ходу перескочила на последнюю страницу.

— Че-че?

Она энергично почесала нос ребром ладони.

Эта дурная привычка проявлялась каждый раз, когда Даша интенсивно задумывалась о че-мто. А задумывалась она гораздо чаще, чем это можно было предположить, исходя из ее манеры одеваться.

— Где-где? На Андреевском? А че? Че бы и не? — с живостью вопросила блондинка с гоголевской фамилией Чуб реку, «которую Гоголь любил». И, очевидно, оценив вялотекущие молчание Днепра как знак стопроцентного согласия, вытянула из декольте два разнополых носка — один розовый, второй голубой. — Слышите, — обернулась Землепотрясная на ходу, уже устремившись в направлении драгоценных «джонидепповских» ботинок. — Все, короче, — обсудили! Если че, вечером еще пересечемся.

Глава третья,

в которой пути трех героинь неожиданно пересекаются

…в недрах «Белой гвардии» тоже скрывается свой дьявол — Воланд «киевского романа».

М. Петровский. «Мастер и Город»

Катясь по крутобоким булыжникам Андреевского спуска, мопед подпрыгивал под Дашей, как мяч. Да и сами булыжники, выложенные здесь в приснопамятные времена генерал-губернатора Фундуклеева, замостившего любимую улицу на собственные средства, словно бы подскакивали, пытаясь перепрыгнуть друг дружку, нимало не стремясь к приличествующим дороге равнению и единству. А высоко над ними в безмятежно лазоревом небе кружил черный ворон, ни на секунду не упуская из виду стремительное ярко-красное пятно.

Подобно воспетому московскому Арбату, Андреевский слыл в Киеве Меккой. В последний выходной весны — официальный день Города — народ наполнял спуск до краев, так что и соваться сюда было опасно: затолкают, замучат, сорвут с шеи золотую цепочку, порежут рюкзак… Но и в будни солнечный Андреевский взвоз, соединяющий змеиным зигзагом Верхний и Нижний Город, кишел оживленным народцем, приценивавшимся к развешенным на стенах домов картинам, глиняным колокольчикам и свиньям, украшениям ручной работы и разложенным прямо на тротуаре престарелым и потрепанным книжкам.

На них взирала свысока поднебесная, изумрудно-голубая Андреевская церковь, в которой непутевая Проня так и не повенчалась с легкомысленным Голохвастовым; чуть ниже возвышался гордый и прекрасный «Замок Ричарда Львиное Сердце», построенный через семьсот лет после смерти своего коронованного хозяина, в стране, где тот никогда не бывал; а у подножия горы Уздыхальницы пристроился дом «постройки изумительной», в два этажа на улицу, а со двора — в один…

Однако, присмотревшись, ты вдруг понимал: все это лишь разноцветные и веселые декорации. И на едва ли не самой знаменитой улице Города половина домов, низкорослых и грустно насупившихся, построенных еще до сахарно-строительной горячки 1880-х годов, стоят нынче пустыми и нежилыми и, обиженно повернувшись спиной к проклятой Горе, смотрят на мир безжизненными черными окнами. Пуст второй дом, и пуст девятый, и двадцать второй, закутанный до самой крыши в зеленую строительную сеть, и двадцать шестой, с покосившимся в многолетнем обмороке фасадом, и двадцать, и тридцать четвертые… Пуст вечно реконструируемый «Замок», и пустеет по ночам дом Турбиных, и «Музей одной улицы», и маленький театр «Колесо», и рестораны, и художественные галереи, и расходятся по домам приютившиеся на узких и крутых тротуарах торговцы. И того, кто на сломе веков хоть раз прошел в полночь по мертвому Андреевскому спуску, охватывало вдруг странное чувство, что улица эта нереальна — и не улица даже, а призрак улицы…

Притормозив у дома с многообещающей табличкой «Центрѣ Старокiевскаго колдовства на Подолѣ», Даша соскочила с железного «пони» и любовно похлопала его по лакированной «попе». Сдернув с плеч красную кожаную куртку, амазонка осталась в малозаметном топике, с трудом вмещавшем весьма заметную грудь, завешенную модной инсталляцией из проволоки, бисера, бус и стразов. Обилие грима на Дашином полудетском лице способно было насмерть испугать любого эстета. Впрочем, эстеты никогда не входили в число ее сексотипов — Даша предпочитала мужчин нестандартных!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});