Смерть на выбор - Марианна Баконина

Максим тоже не был склонен серьезно относиться к рассуждениям о практическом востоковедении, он был человек конкретный.

— А кто карту нарисовал?

— Не знаю, она была тоже вшита между листами рукописи. Сам текст — ничего особенного, довольно поздний список поэмы Сулеймана Челиби «Мевлид-е Неби», и хранился он, вероятно, до того, как попал к нам в библиотеку, при мазаре аль-Бухари.

Максим устал. Мало того что он опять был вынужден сидеть в противоестественной позе, так еще его кормили байками о поздних списках. Сейчас его занимал один-единственный список — список дел на завтра.

— Это все понятно! Где искать эту реку?

— Это скорее всего не река, а какой-нибудь арык, и вообще, местность с начала прошлого века наверняка изменилась — какие там ориентиры? Деревья… дома… вряд ли что дожило до наших дней.

— Ясно, арык. Где? У мазара этого твоего аль-Зухри.

— Во-первых, не моего, а во-вторых… Кстати, очень может быть, что ты прав. В любом случае надо туда съездить: бекташийский шейх вполне мог поселиться там. Тогда становится понятно, откуда вакуфные реестры и прочие документы. — У Нины загорелись глаза.

Максим осознал, что больше ничего не добьется, хорошо хоть удалось уточнить один адрес.

— Ладно, спокойной ночи, завтра постараемся попасть в Бухару. — Он покровительственно потрепал девушку по щеке, с трудом разогнулся, вновь помянул проклятое средневековье и отправился спать.

Темная среднеазиатская ночь позволила ему незаметно вернуться в свою комнату. А тот, кто слышал весь их разговор от начала до конца, тоже поблагодарил темноту за помощь.

* * *

— Здесь все так же, как и было, слушай меня, — страстно простирая руки к Максиму и отчаянно вращая глазами, говорил представитель демократических сил, с которыми Максим встретился на следующий день. — Уже забыли о коррупции, о взятках. Очень многие сделали все, чтобы это было забыто, потому что интересы слишком многих завязаны, почти всех. Вот слушай меня, можно поступить в институт без взятки? Можно инженером стать, или врачом, или…

Максим и прогрессивный самаркандский демократ прогуливались вокруг обсерватории Улугбека, прогрессивного мыслителя века пятнадцатого. Спутник Максима был более чем радикальный, он носил футболку и джинсы, только тоненькие черные усики и узкие глаза выдавали его азиатское происхождение. Он скорее всего был ровесником Аскера, но тот был одет и выглядел гораздо солиднее, и рубашка на нем была хоть и европейская, но с неуловимым национальным привкусом.

— Понимаешь, — горячился он, — все связаны, и никак не удается перерубить этот канат, какой канат — цепь. Там за каждым тянется преступление.

Максим все это уже читал и слышал. Уже стояла кобра над золотом, уже лев прыгал и кусался. Уже пришла независимость.

— Но у тебя есть какие-то доказательства? — Этот вопрос он повторял уже в третий раз, и в третий раз демократ обижался.

— Какие доказательства, ты понимаешь, это одна система, которая не отпускает. Страшная и влиятельная. Мы хотели открыть филиал партии «Демократические реформы». Вроде демократия, почему нет? Никто не возражает, все «за», но кто пришел в нашу партию? Кто был раньше, тот и пришел.

Молодые люди гуляли уже два часа. Гуляли исключительно вокруг обсерватории: демократ почему-то считал, что тут безопасно и далеко от посторонних глаз. У Максима сначала кружилась голова, а потом он решил, что отупел окончательно, поэтому еще раз задал вполне, как он уже давно понял, бессмысленный вопрос:

— Но должны же быть какие-то доказательства, ты же взрослый человек, не можешь не понимать, что слова ничего не стоят.

— Вот мои доказательства, я потратил на это год, вот! — пылко выкрикнул демократ. Если учесть, что до этого он старался говорить шепотом, то ничего удивительного нет в том, что от крика вздрогнул не только Максим, но и туристы, тоже бродившие вокруг холма, благоустроенного для внука великого Тамерлана. Даже фотоаппарат в их руках вздрогнул.

Максим бегло просмотрел протянутые листы, больше всего это походило на таблицы из департамента геральдики, семейные древа, фамильные связи.

— Здесь все понятно, здесь все связи, — жарко шептал демократ, — ты смотри, а потом я тебе позвоню, где ты живешь?

— Я не знаю тамошнего номера телефона, это у знакомых Нины, — расплывчато ответил Максим, какой Нины, уточнять не стал.

— Хорошо. Тогда ты позвони мне из автомата, не надо подводить людей. Позвони завтра с утра.

— Завтра мы собирались в Бухару. — Максима удивили логика демократа и местные законы конспирации. Но выяснять относительно законов не стал — не было ни сил, ни желания.

— Тогда позвони сегодня вечером, ты все поймешь. И будь осторожен. Вот ты сейчас, например, не заметил, что за нами следят?

— И давно следят? — усмехнулся Максим. Он потратил больше двух часов в Самарканде на параноика. С легкой руки Мурада. Надо будет потом сказать все об их доморощенном демократическом движении. А пока он вполне удачно и без особых потерь избавился от представителя наиболее передовой части местного населения. Точнее, сейчас избавится. — Ладно, пока.

— До вечера. Посмотрим, за кем они пойдут. — Демократ осторожно оглянулся и свернул в узенький проход. Хорошо, Максим без труда ориентировался даже в незнакомой обстановке и нашел дорогу обратно. Хвоста он не заметил.

* * *

— Зачем ты взял копии? — Нина была похожа на фурию, или на гарпию, или на горгону. Максим толком не знал, чем они друг от друга отличаются. Потревоженный в разгар послеобеденного сна и оторванный от приятных, полных приключений и побед сновидений, он отвечал грубо:

— Ты ошалела, какие копии? Иди лучше спать, мы вечером едем в Бухару.

— С воришкой лично я никуда не поеду! — Ученые очки сползли на самый кончик носа и мешали Нине говорить, но она, возмущенная столь низким поступком, не обращала внимания на мелкие неудобства. Девушка разъяренно потрясала маленькими кулачками и собиралась пойти в рукопашную.

Максим решил обезопасить себя заранее и схватил ее за руки. Крик превратился в визг:

— Ударь, ну давай, побей меня, ну, чтобы уж никаких сомнений не было, что ты есть такое!

Прогрессивного журналиста впервые назвали чем-то, а не кем-то. Это было не только обидно, но и неприятно.

— О чем ты говоришь? — Он окончательно проснулся и догадался, что без причины так громко не визжат. — Только, если можно, чуточку тише. Столько децибелов мои уши не принимают.

— Тише, ворюга! — Нина не только перевела его из воришек в более крупные преступники, но и предприняла отчаянную попытку высвободить руки. — Зачем ты взял копии? Ты же все равно ничего не прочтешь! Кретин!

Окончательно умственно неполноценным Максим все же не был. Сразу после лестного отзыва о его интеллектуальном потенциале, он сообразил, о чем идет речь. Еще он сообразил, что, раз ксерокопии не брал он (это он знал наверняка), значит, они понадобились кому-то еще.

— Успокойся, дурочка, не брал я твои драгоценные бумажки. — Видимо, слова его прозвучали достаточно убедительно, Нина утихла.

— Не брал? — Она резко, будто падая в обморок, опустилась на кошму. Максим подхватил ее и заработал пощечину. Скорее всего, его намерения не были верно истолкованы. Объясняться он не стал. Пощечина занимала его куда меньше, чем проявленный неведомо кем интерес к любимому кладу. Целую минуту он думал, Нина тем временем отползла в дальний угол комнаты, дабы обезопасить себя на случай очередных эротических поползновений. Максим пересел в другой угол, чтобы показать самоуверенной мышке, что помыслы его чисты и интересы целомудренны. Если можно назвать тщеславие целомудренным.

— Но кому еще они могли понадобиться? Ты, наверное, сама засунула их куда-нибудь.

Нина глянула на объемный ком шмотья в углу — Максим никак не мог приспособиться к отсутствию элементарного шкафа или хотя бы полок — и процедила:

— Если бы они пропали у тебя, я бы не удивилась, но я — «засунуть» не могла. Я прекрасно помню, куда положила их вчера.

— И куда?

— В ту же папку, откуда взяла.

— А папку?

— В портфель.

— И что, папка тоже исчезла?

— Да. — Оба грустно замолчали. Нина — потому, что была педантична и расстроилась из-за непорядка, Максим — из-за внезапно проснувшейся подозрительности.

— А когда ты последний раз видела папку?

— Естественно, вчера, я не имею привычки любоваться чем-то без нужды. И вообще, в моих вещах кто-то рылся.

Прогрессивный журналист вздохнул:

— Если не я, значит, кто-то из здешних, твой Аскер, к примеру.

Столь логичное предположение крайне возмутило Нину.

— Ты думай, а уж потом говори. — Она даже задохнулась.

— Тогда я не знаю. Видимо, тайные посланцы твоих бекташи. Духи, оставленные охранять клад.