Солнцебыкъ. Иллюстрированная книга - Виктор Телегин

— Пошли.

Кюхля на цыпочках проследовал мимо кроватей с храпящими холмами.

— Спят, — вонюче засмеялся в ухо Сашеньке, — А мы ебаться идем.

Вышли из опочивальни, прокрались по коридору мимо директорской, мимо столовой и вшивой людской. Скрипнула дверь — и мальчишки на улице. Бррр! Прохладно. Даром, что июль. Жуки носятся над газовым фонарем. Перестукивает где-то вдалеке лошаденка запоздалого ваньки.

— Сюда.

Кюхля потянул Сашеньку к флигельку.

— Там дворник живет… И Сонечка.

При слове «Сонечка» на толстых губах Кюхельбекера мелькнула слюна.

— Тише, обезьяна.

Под ногой Сашеньки скрипнул камешек.

— Я не обезьяна.

Вот и флигилек. Сашеньке вдруг стало страшно.

— Кюхля.

— Чего тебе?

— А дворник?

— Что дворник?

— Дворник где?

— Дворника намедни выпороли, и сослали в деревню на три дни. За то, что к лошадям приставал.

— А.

Кюхля подкрался к двери дворницкой. Толкнул. Дверь заскрипела.

— Не заперто, — радостно зашептал Кюхля.

Заглянул.

— Ого!

— Чего там? — нетерпеливо Сашенька.

Искаженная похотью рожа Кюхли возникла перед ним, губы шевелились, как червяки — выползни.

— Там она, Сонечка. На кровати лежит. Срака голая.

— Срака голая?

— Ну, да.

Кюхля дернулся было в дверь, но Сашенька его задержал.

— Постой. Можно… я.

Вильгельм посмотрел на Сашеньку. Цыкнул зубом.

— Лады, хуй с тобой. Иди. Засади ей.

Сашенька на цыпочках — к двери. Не соврал Кюхля. В лунном свете белела жопа спящей Сонечки с черной дыркою промеж двух округлостей. Черная дыра. Простынка спала с плеч мальчика. Он плюнул на ладошку и обслюнявил поднявшийся хуй. Вот так. Подкрался к Сонечке. За печкой в дворницкой играл на скрипке сверчок. Пахло здесь щами и водкой.

— Аааа! Разъеби твою душу мать. Пиздаебаныйхуебань!

Сашенька пулей из флигеля. Кюхля понесся вслед за ним.

Вопли дворника звенели в ушах.

Через несколько минут и Кюхельбекер и Пушкин лежали в своих постелях. Да вот беда: простынка Кюхли была на месте, а вот Сашенькину держал в своих грязных руках голый и страшный дворник.

Гл. 12 Дознание и после

Выстроились лицеисты перед директором Малиновским. Страшно всем. А больше всего — Сашеньке. Потому что в руках у Малиновского — простынка Сашенькина. А рядом с директором — дворник. Мрачнее тучи. В носу пальцем ковыряет. Вынет соплю, да и в рот.

В шеренге рядом с Сашенькой — Кюхля. Тот спокоен. Лыбится.

Пущин, Дельвиг, Бакунин, Кукольник, Броглио, Вольховский, Горчаков, Гревениц, Данзас, Есаков, Илличевский, Комовский, Корнилов, Корсаков, Корф, Ломоносов Сергей, Мясоедов, Ржевский, Саврасов, Стевен, Тырков, Юдин, Яковлев. Все в сборе.

— Господа лицеисты.

Голос у Малиновского грубый, похож на лай простуженного пса.

— В нашем беспримерном учебном заведении произошло вопиющее преступление. Вот этот человек, — директор кивнул на дворника, жующего козявку, — пострадал от рук. Вернее, не от рук…

Директор побагровел, мучительно подыскивая слова.

Сашенька со страхом покосился на Кюхлю. Кюхля едва сдерживал смех.

— Не от рук, — кашлянул Малиновский. — В общем, кто-то из вас совершил… Вернее, не кто-то, а владелец сей простыни…

— Василий Федорыч, — подал голос дворник. — Можно я скажу? По-свойски?

Директор взглянул на дворника.

— Валяй, Сидор.

Дворник Сидор взял из рук Малиновского простынь, потряс ей в воздухе, как флагом.

— Слушайте, гниды.

Директор поморщился.

— Один из вас ночью забрался ко мне в каморку и выеб меня в сраку.

Лицеисты захохотали.

— Господа, — строго одернул директор. — Ведите себя подобающе.

— Вы, суки, думаете, просто дворник, можно драть в очко, а я здесь пораньше этого петуха, — дворник кивнул на директора.

— Сидор, — просительно промолвил Малиновский.

— Заткнись.

Дворник распалялся. Глаза его метали молнии. Он воистину был страшен.

— Вы думаете, маленький человек, права не имеет, тварь, поди, дрожащая? А я здесь двадцать лет мету. Царица, сама царица с дочками мимо проходит. «Метешь, Сидор?». «Мету, ваше анпираторское величество». И поцалует меня в макушку императрица. А потом приходит в дворницкую. Тело белое, царское, простыми лапами не щупаное.

Дворник закашлялся, с ненавистью глядя на воспитанников.

— Вот этими лапами, — Сидор воздел руки к небу. — Этими лапами щупал императрицыны сиськи и пизду.

— Сидор, — поморщился директор.

— Пасть заткни, — огрызнулся дворник. — Я ебал императрицу и дочек ейных. Да и сам царь моего уда отведал.

Сашенька почувствовал, что Кюхля дрожит.

— И вот нашелся из вас какой-то, из молодых, раб исканий, — дворник грязно выругался, сплюнул в траву сопли, — кто решил, что может выебсти дворника.

Сидор, держа в руках простынку, прошелся вдоль шеренги.

— Ты?

Заорал вдруг, остановившись около Кукольника.

— Никак нет-с, господин дворник, — пролепетал Кукольник, став белее той самой простынки.

Дворник продолжил свой обход.

— Ты?

Дельвиг успел промолвить: «Нет» и рухнул без сознания.

Дворник зашагал дальше. У Сашеньки сердце билось, билось, да и замерло. Боженька, пронеси, боженька, спаси.

Не пронес, не спас.

Вот он, дворник. Навис над Сашенькой, как гора. Сверлит Сашеньку черными глазами из-под бровей, похожих на кусты. Пахнет от него мочевиной и водкой.

— Ты? — хрипло, жестко.

Сашенька сглотнул.

— Ты, гнида?

— Это, это… он.

— Врет, — заверещал Кюхля.

Да поздно. Лапа дворника — цап Кюхлю за шиворот форменной курточки, да и выволокла в центр площадки.

— Кюхельбекер, не ожидал от вас, — скорбно покачнулся директор Малиновский.

— Это не я, Василий Федорович, — заливался слезами Кюхля. — Это обезьяна. Это Пушкин.

— Негоже на товарища клеветать, — сурово молвил директор. — Это лишь усугубляет вашу вину.

Малиновский покачал свое грузное тело, перекатываясь с пятки на носок.

— Ума не приложу, что с вами делать. По уставу телесные наказания в Лицее запрещены.

— Василий Федорович?

— Да, Сидор?

— Отдайте его мне. Временно, знамо.

Рука дворника прошлась по жопе Кюхли, пощупала яйца. Кюхля открыл было пасть для крика, да издал лишь тонкий стон.

Директор нахмурил лоб.

— Что ж, пожалуй. Бери, Сидор. Но вечером он должен быть в своей постели. В сво-ей постели, Сидор.

— Так точно, ваше благородие.

Дворник вдруг поднял Кюхлю, вскинул на плечо и направился в сторону дворницкой. У Сашеньки задрожали колени, когда он представил, что это могло приключиться с ним.

— Ну, что же, — директор вытер платком лоб. — Расходитесь. И не шалите больше.

* * *

А Кюхля и правда вернулся вечером. Волком взглянул на Сашеньку. Упал ничком на постель и остался недвижим.

Мальчишки до поры до времени с ним не заговаривали.

Первым, конечно, не вытерпел Кукольник. Павлиньим шагом приблизился к кровати Кюхли, дотронулся до него. Кюхля дернул плечом, взбрыкнул ногой.

— Вильгельм, а Вильгельм, — сладким голосом пропел Кукольник. — Как анальна кара?

Спальня взорвалась смехом. Все хохотали. А громче всех — Сашенька.

Кюхельбекер сел на постели, с ненавистью глядя на Кукольника.

— Отъебись, Нестор! Отъебитесь от меня. А ты!

Он повернул к Сашеньке башку, в которую были встроены метающие молнии глаза.

— А ты. Я вызываю тебя на дуэль, обезьяна.

Это вызвало новый припадок смеха. Кюхля снова улегся на постель лицом вниз и больше не отзывался на воззвания однокорытников.

* * *

А ночью Сашенька проснулся.

Кто-то лизал его яйца.

Испуганно сел на постели, увидел бледное личико, темные длинные волосы, грудь, высовывающуюся из ночной рубашки.

«Привидение» — мелькнуло в голове. Хотел закричать, да во рту пересохло.

— Не бойся, — шепнуло привидение. — Я Сонечка.

«Сонечка Мардушкова, дочка дворника. Сладенький пирожок. Сиськи, жопа», — вспомнил Сашенька мантры Кюхельбекера.

— Ой, — засмеялась Сонечка. — Смотрю, ты понял, кто я.

Сашенька взглянул вниз. Его хуй вылез из черных зарослей волосни и торчал, как восклицательный знак.

Сонечка потянула какой-то шнурок на ночной рубашке и оказалась голой. Бледненькая. Пизда мохнатая, сиськи вислые. Баба.

Сашенька подался вперед, припал губами к сиське. О, молочко.

Сонечка куснула его за ухо. Сашенька вскрикнул, но не отпустил сиську. Пальцы его нащупали пизду, проникли в мокрое лоно.

Мардушкова негромко застонала. Рука ее беспрестанно дрочила Сашенькин хуй.