Ученик философа - Айрис Мердок

Поскольку в дальнейшей истории участвует множество разных Маккефри, я думаю, что мои вступительные заметки будут неполны без краткой истории этой семьи. Маккефри, как я уже упомянул, когда-то были квакерами с торговой жилкой. (Фамилия, конечно, шотландская, но у нас нет никаких сведений об их родственных связях к северу от границы.) Прапрадедушка Джорджа, Уильям Маккефри, унаследовал деньги и какое-то ремесло по выделке кожи от отца, который, как говорят, был седельником. Уильям открыл торговлю кожей, преуспел и основал фабрику по производству обуви и перчаток, которую передал своему сыну Альберту, а Альберт (в менее цветущем состоянии) — своему сыну Джеральду, деду Джорджа. Отец Джорджа, Алан Маккефри, не интересовался семейным делом, а посему Джеральд продал фабрику Ньюболдам, англиканской семье, связанной с церковью Святого Павла в Виктория-парке. (Перчаточная фабрика до сих пор существует, и Ньюболды принимают участие в управлении.) В зрелые годы Джеральд Маккефри бросил свою жену и уехал к любовнице-датчанке в Копенгаген, где, как говорят, «проиграл семейное достояние». По правде сказать, он оставил Алану неплохое наследство. Но некоторые мрачно замечали, что Алану достались от отца не только деньги, намекая, что он унаследовал довольно скверный характер. (Обычно при этом употреблялось слово «шалопай».) Алан стал врачом, заслужил хорошую репутацию и во время Второй мировой войны служил полковым врачом. Довольно молодым он женился на Александре Стиллоуэн, чьи родичи, тоже из Эннистона, были методисты, когда-то промышленники и торговцы (связанные с ныне давно закрытой фабрикой твида), а ныне преуспевающие специалисты разного рода. Алан был умен и хорош собой, Александра — темпераментная красавица, и брак устраивал всех, хотя и предсказывали, что она «еще оплачет этот день». Старый дом Маккефри на Полумесяце к этому времени продали семейству Бэрдет, и счастливая парочка въехала в Белмонт, дом отца Александры, куда сам он, преуспевающий адвокат, переехавший в Лондон, наведывался лишь изредка. В положенное время родились два сына, сначала Джордж, затем Брайан. В свое время также выяснилось, что мрачные пророчества сбылись. Алан был беспокойный человек; поговаривали, что он интересовался другими женщинами (хотя до откровенного скандала ни разу не дошло). Александра, по слухам, скрывала, что несчастна. Однако жизнь в Белмонте шла своим чередом, мальчики росли. Они достигли отроческого возраста и вышли из него, но ничего особенно заметного не случилось. Существуют различные теории по поводу того, как и когда именно этот брак распался окончательно и как это соотносится по времени с появлением Фионы Гейтс. Справедливости ради следует сказать, что к моменту явления Фионы Алан и Александра уже были друг другу чужими и собирались подать или уже подали на развод. Опять-таки история Фионы Гейтс ходит в нескольких вариантах, и я собираюсь пересказать тот, которому больше всего верю.

Фиона выросла в Ист-Англии[11], в семье обыкновенных здравомыслящих родителей (отец семейства был банковским служащим). Восемнадцати лет от роду, на фестивале поп-музыки Фиона прыгнула на заднее сиденье мотоцикла, принадлежавшего какому-то подростку, с целью (каковой и достигла) сбежать из дому. Она сбежала с сумочкой, но без куртки. Юный похититель довез беглянку на мотоцикле до Эннистона, где после ссоры бросил. Первый попавшийся Фионе прохожий был Алан Маккефри. Она провела ночь с Аланом (где — история умалчивает) и там же, тогда же (как утверждает легенда) зачала ребенка. Этот ребенок, вызвав поначалу у родителей немалое отчаяние и растерянность, решительно двинулся в жизнь, родился в установленный срок и скоро стал известен как Том Маккефри. Алекс (отныне я буду звать ее Алекс, как называют ее все близкие) развелась с Аланом, и он женился на Фионе, в которую, кажется, был по-настоящему влюблен. Шальная Фиона, как ее прозвали, была, должно быть, весьма обаятельна. «Безголовая девчонка», — говорили люди и при этом снисходительно улыбались. И еще говорили, что у нее «счастливый характер». Однако ее счастье было недолгим — Фиона умерла от лейкемии, когда Тому было три года. Говорят, когда она умирала, Алекс вошла в комнату и унесла ребенка. Но это неправда. Зато правда, что вскоре после смерти матери Том с разрешения Алана отправился в Белмонт, чтобы жить с братьями. Алан, явно убитый горем, покинул Эннистон и отправился работать в Гонконг, где и умер три года спустя в результате загадочного происшествия в лаборатории, так и не увидев снова своего младшего сына.

Том, конечно, был намного моложе Джорджа и Брайана, которые к этому времени уже выросли. Говорили, что Алекс трясется над маленьким приемным сыном в ущерб родным детям, из-за чего у последних зародилась глубокая ненависть к мальчику. Другая версия утверждает, что Алекс, хоть и обожала Тома, не могла преодолеть страстной привязанности к своему первенцу, Джорджу. Возможно, Джордж в самом деле ненавидел Тома, но у Брайана зародилась покровительственная, отеческая любовь к новому члену семьи. Следует заметить, что тем временем и Джордж, и Брайан были заняты устройством собственных семей. Джордж женился на Стелле Энрикес — она была не из Эннистона, дочь английского дипломата, еврея-сефарда. Говорили, что Стелла ученая и ужасно умная, хотя она бросила учебу, выйдя замуж. Брайан женился на Габриель Боукок, кузине Перси Боукока, заправляющего большим магазином (Боукоки тоже квакеры). Следует упомянуть еще двух Маккефри: Адама Маккефри, сына Брайана и Габриель, и покойного Руфуса Маккефри, сына Джорджа и Стеллы. Руфус погиб в раннем детстве в результате какого-то домашнего несчастного случая. Те, кто склонен прощать Джорджу его «темперамент», приписывают его поведение запоздалому шоку от этой потери. Другие, менее терпимые, толкуют смерть ребенка в более зловещем ключе. Во время, к которому относится мой рассказ, Алекс было шестьдесят шесть лет, Джорджу сорок четыре, Брайану сорок один, Тому двадцать, а Адаму — восемь.

События нашего городка

Холодным весенним днем в саду Белмонта пела птица. Небо с одного края сияло, с другого было свинцовым. Вдруг засияла радуга и тут же погасла.

В камине гостиной пылали дрова. У камина стояла Александра Маккефри, née[12] Стиллоуэн. У двери — ее старая служанка Руби Дойл. Руби только что спросила Александру о пенсии; так и сказала: «А как насчет моей пенсии?» Алекс не поняла. Она платила Руби хорошие деньги. Это что же — Руби хочет уйти? Она поступила на службу к Алекс, когда той было шестнадцать лет.

— Ты хочешь уйти?

— Нет.

— Ты не хочешь больше работать?

Алекс иногда задавала этот вопрос для проформы, но ей и в голову не приходило, что Руби действительно этого хочет; она здорова, да и чем она будет заниматься, если перестанет работать?

— Нет.

— Или работать меньше? Я же тебе говорила, я могу пригласить женщину, чтобы приходила днем.

— Нет. — Руби всегда ревниво отвергала идею пригласить поденщицу.

— Если бы ты перестала работать, я бы платила тебе пенсию, — сказала Алекс, — но зарплата ведь больше пенсии. Ты понимаешь? Тебе не нужна пенсия. Так не бывает, чтобы человек получал одновременно зарплату и пенсию.

— Пенсию.

— Постарайся понять, что я говорю, — сказала Алекс, — Забери поднос, пожалуйста.

Она вылила остатки чая из собственной чашки обратно в чайник, как всегда делала, чтобы Руби могла выпить чаю из той же чашки, уменьшая количество грязной посуды.

Руби приблизилась и взяла поднос, легко держа его одной рукой.

— Я опять видела ту лису.

— Я же тебе велела не говорить про лис.

Служанка была высокая крепкая женщина с сильным мрачным лицом. Руби была смуглолица и смотрела на мир с бесстрастным критическим любопытством. Она была одного роста с Алекс. Квадратное лицо, четкий профиль, прямые, лохматые, почти черные волосы. Грубая смуглая кожа сильных рук напоминала рыбью чешую. Кто-то когда-то сказал, что Руби похожа на мексиканку. Сравнение было нелепым, но все нашли его очень выразительным. Она была молчалива и носила юбки до полу. Поначалу ее считали дурочкой, но потом люди принялись говорить: «Руби не дура, она очень проницательна». Сама Алекс во всеуслышанье называла Руби загадкой. Однако до недавнего времени Алекс не чувствовала, что это правда; она не верила по-настоящему, что Руби — реально существующая, отдельная от Алекс личность, со своими, скрытыми от хозяйки, мыслями и страстями.

Заявление Руби насчет пенсии казалось Алекс бессмысленным. Может, это просто очередное упрямое заблуждение, у Руби такое бывает — она порой что-нибудь понимает совершенно навыворот. С другой стороны, может быть, Руби сказала это с определенной целью; вполне возможно, она имела в виду что-то совсем другое. По правде сказать, Алекс, обдумывая разговор задним числом, была уже почти уверена, что Руби говорила о Другом, о чем-то таком, что Алекс не нравилось. Она вспомнила мир крахмальных белых фартуков и наколок, чрезвычайно длинных скатертей из негнущегося Дамаска, покрытого едва заметными серебристыми цветами. Она едва вышла из детского возраста, когда ее отец, Джеффри Стиллоуэн, как повествует семейная легенда, «нашел» Руби в цыганском таборе за общинным лугом — табору он помогал, будучи филантропом, — и нанял ее в горничные своей дочери. Руби была двумя годами старше Алекс. Выглядела она так же, как и сейчас: смуглая, жесткая, сильная, плотная, словно покрытая темной коркой. Она и Алекс были связаны давно и взаимно. Была ли это любовь? Вопрос неуместен. Скорее, роковая неизбежность, словно они сидели вместе в тюрьме. Иногда Алекс казалось, что присутствие Руби в доме невыносимо, но это ощущение быстро проходило. Обычно такого чувства не было, была лишь связь. Из чего она состояла? Может быть, в основном из приказов. Они легко и непринужденно говорили о покупках, о домашних заботах. Они касались погоды, иногда — телепередач, но общения в этих разговорах не было. «Чтобы слуги были хороши, с ними надо работать», — говаривала мать Алекс. Алекс никогда не работала с Руби. «Я не виновата, — подумала Алекс, — Руби вполне разумна, нельзя сказать, что у нее не все дома, она просто неразговорчива». Они никогда не ели вместе. Они никогда не касались друг друга. Алекс прожила жизнь, наполненную победами, провалами, замужеством, детьми и мыслями. У Алекс было богатое прошлое и живое, интересное, опасное будущее. Руби жила по другим законам. Алекс не считала себя старухой и лишь недавно пришла к мысли, что Руби — старуха. Интересно, задумывается ли Руби, кто за кем будет ухаживать в старости — служанка за хозяйкой или наоборот? Но сейчас речь шла о чем-то гораздо менее рациональном.