Взрыв на макаронной фабрике - Фаина Раевская

Катерина назвала адрес. Жила она на улице Советской. За последние десять лет эта улица с пролетарским названием приобрела совсем уж капиталистический вид. В основном там строили элитарное жилье для очень богатых людей: трехэтажные коттеджи, двухуровневые квартиры с подземными гаражами и прочими буржуазными гримасами.

– За тобой заехать? – поинтересовалась консультантка.

Я сначала хотела было согласиться, но вспомнила, что теперь у меня тоже есть средство передвижения, и гордо отказалась.

– Отлично, – подвела итог Катя. – Значит, в восемнадцать я тебя жду.

Я кисло попрощалась и потащилась в ванную. Не знаю, кому как, но мне именно в ванной приходят в голову гениальные мысли. Однако сейчас что-то произошло с моей головой: она никак не хотела выдавать даже самых завалящих идей. Все мысли вертелись вокруг этой Катьки. Девушка была мне откровенно неприятна. Наверное, она это чувствовала, поэтому на праздновании годовщины даже не пыталась со мной сблизиться. Представляю себе ее удивление, когда я сама ей позвонила и предложила встретиться. Справедливости ради стоит заметить, что если она и удивилась, то ничем себя не выдала. В общем-то, признаюсь, я хотела ее использовать в своих интересах. Мне нужна была консультация ее папеньки – старого ювелира. Хотелось бы побольше узнать об алмазах вообще и о якутских, в частности, и показать ему свою находку. Тут мысли полностью переключились на камешки, и я с удовольствием погрузилась в мечты.

Телефонный звонок разорвал бриллиантовые грезы. Трубка радиотелефона лежала на стиральной машине. Я вытащила руку из ароматной пены и недовольно проворчала:

– Кто это?

– Женька, снова привет! – раздался голос Ленки Пономаренко. – Записывай адрес своего покойника. Ты была права: Феликсов у нас не много: вместе с твоим – всего трое. Правда, один сидит, а другой родился месяц назад… Тебе который нужен?

Ленка откровенно надо мной издевалась.

– Леночка, – терпеливо отозвалась я, – мне нужен тот, который умер. Покойники, знаешь ли, мне больше нравятся, чем младенцы и уголовники.

– Да? А живыми людьми интересоваться не пробовала?

– Пробовала – не впечатляет. Знаешь, перефразируя одного умного человека, «чем лучше я узнаю живых, тем больше я люблю покойников»!

– Шизофрения и некрофилия, – поставила диагноз Ленка. – Ладно, тебя, видать, даже могила не исправит. Записывай адрес. Только учти, жил он там пять с половиной лет назад. Так что кто там теперь – неизвестно!

Пономаренко продиктовала мне адрес. Самое удивительное, что покойный Феликс Петрович Круглов жил все на той же улице Советской. Впрочем, я не удивляюсь: богатому человеку только туда и дорога. Если бы меня кто-нибудь спросил, зачем я интересуюсь этим самым Феликсом, да еще убитым почти шесть лет назад, я бы точно не ответила. Вероятно, потому, что и Круглова, и женщину – тезку великой княжны, и странного азиата с бриллиантом и сорока рублями в кармане убили стилетом. Может, ключ к сегодняшним покойникам удастся отыскать в убийстве шестилетней давности?

До встречи с Катериной Шульц оставалась еще много времени. Чтобы как-то скоротать его, я решила прокатиться на улицу Советскую, по тому адресу, который дала мне Ленка Пономаренко. А заодно и новую машину опробовать.

– Рудик, – обратилась я к собаке, – ты не желаешь составить мне компанию? Будешь умницей – в кафе заедем!

Рудольф радостно тявкнул и впереди меня помчался к выходу. В этот момент раздался резкий звонок в дверь. От неожиданности я вздрогнула и, громко выругавшись, пошла открывать.

На пороге, привычно улыбаясь, стоял Рассел.

– Явился? – не слишком любезно поинтересовалась я. – Ну, проходи. Там в холодильнике покопайся. Должно вроде кое-что остаться от вчерашнего праздника, а мне некогда!

Американец сменил радостную улыбку на разочарованную:

– Я не хотеть есть остатки. Я приглашать тебя, Женька, в ресторан обедай…

Вот это подход! Чисто американский: не хочешь есть остатки – топай в ресторан.

– Рас, ресторан в России – это тебе не в Америке. Тут такие цены, что мало не покажется! На стоимость одного оленьего языка под грибным соусом у вас в Штатах можно неделю прожить, ни в чем себе не отказывая. Я уж не говорю о десерте!

– Не волноваться, Женька! Как это говорят у вас? «Офис платит!» – Доуэрти похлопал себя по нагрудному карману легкой курточки-ветровки.

– У нас говорят: «Фирма платит», – поправила я Рассела. – Никак командировочные получил? Что ж, это меняет дело! Пошли, меценат.

Подхватив собачку на руки, я первой двинулась к выходу.

– Женька, а с dog в ресторан можно? У нас собак не пускают в ресторан для человек…

– У вас и негров не во все рестораны пускают, – заметила я. – А у нас, между прочим, уже давно демократия – за деньги можно хоть корову привести! Дашь кому нужно двадцать баксов, и сиди наслаждайся…

– Двадцать доллар? – изумился американец.

– В общем-то, можно и рубли по курсу ЦБ или евро, опять-таки по курсу! А за полтинник метрдотель тебе персонально стриптиз спляшет… Ну что? Идем обедать или все-таки остатками не побрезгуешь?

Рассел упрямо наклонил голову, словно хотел забодать еще неизвестного, но уже ненавистного метрдотеля, и решительно прошагал к двери.

– Характер! – вздохнула я уважительно.

На улице я несколько раз обошла вокруг новенькой машины, прежде чем сесть за руль. Рудольф запрыгнул в салон и основательно устроился на переднем сиденье. Как-то сразу угадывалось, что никого на это место он не пустит. Доуэрти растерянно переводил взгляд с меня на собаку.

– Рудик, – обратилась я к таксе, – уступи место гостю! Рассел угостит тебя мороженым.

Рудольф что-то проворчал и неохотно переполз на заднее сиденье.

Наконец мы расселись, и я с замиранием сердца завела двигатель.

– Хорошая машина, – одобрительно кивнул Рассел, прислушиваясь к работе мотора. – Американская!

Я в некотором роде патриот своей страны, поэтому, немного обидевшись за отечественное машиностроение, заявила:

– Ничего, нормальная. Наши тоже научились делать. «Жигули», например. Или «Москвич»…

Сказав это, я густо покраснела и вспомнила, что в моей предыдущей машине, «девятке», все время что-то отваливалось, стучало и бренчало. Однако Расселу об этом знать было не– обязательно.

Всю дорогу я думала только о том, как бы расспросить Доуэрти о том, что он узнал в музее и о чем они беседовали с Вовкой. Ничего не придумав, я мысленно махнула рукой и решила, что в ресторане незаметно переведу беседу на убийство женщины и попытаюсь что-нибудь выяснить.

Ресторан, в который мы приехали, считался в городе чем-то вроде клуба бандитов. Однако основная масса братков приезжала сюда лишь под вечер, поэтому сейчас в полупустом зале сидели лишь несколько человек, полностью занятых поглощением бизнес-ланча. Моего песика метрдотель встретил как родного, чем вызвал немалое удивление как у меня, так и у американца. Кажется, только теперь он поверил, что в нашей стране на самом деле демократия. Нас усадили за столик возле фонтана, в котором плавали несколько рыбешек. Рыбки Рудольфу понравились. Он уселся на ограждение и принялся внимательно наблюдать за траекторией их движения.

Неподалеку от нас сидели два «бизнесмена» – читай: бандита – и о чем-то оживленно переговаривались. К сожалению, шум льющейся воды не давал расслышать их слова. Но судя по жестам, мирное застолье грозило в скором времени перейти в рукопашную: воздух в радиусе восьми метров был буквально пропитан ненавистью и злобой. Это обстоятельство, видимо, беспокоило Рассела. Он то и дело бросал в сторону спорящих настороженные взгляды.

Улыбающийся официант принял у нас заказ и удалился. Американец напряженно улыбался, а я решила, что настал подходящий момент, чтобы провести дознание.

– Да-а, – вздохнула я с притворным сожалением, – демократия демократией, а люди гибнут. И преступность растет… Вот взять, к примеру, вчерашнее убийство… Ты ведь знаешь, что женщина умерла?

Доуэрти кивнул.

– Можно подумать, – продолжала я развивать мысль, – что кусок хлеба не поделили! А то ведь какие-то бриллианты! Разве стоят они того, чтобы брать грех на душу? А ты, кстати, в музее чего-нибудь разузнал? Ты не подумай ничего такого… Просто чисто женское любопытство!

Рассел снова кивнул и, тщательно подбирая слова, ответил:

– Служащие музея приходить на работа со служебный вход. Поэтому они ничего не видеть. А проситель в это время еще нет. Мы с тобой быть первый проситель.

Я недоуменно уставилась на янки:

– Кто-кто? Проситель? А чего там, в музее, выпросить-то можно? Разве только каменный топор, да и тот не настоящий. Ты, вероятно, имеешь в виду посетителей?

– Да, да, посетитель! – обрадовался Рассел. – Я еще очень плохо знать русский слова.

– Ты не отвлекайся, – посоветовала я. – Давай дальше рассказывай.