Папочкин Ангелок - К. А. Найт

от одного вида которых у девушек трусики становятся мокрыми. Тех, кто называл меня сексуальной прежде, чем красивой, и кто видел мое тело раньше моей улыбки.

Все кончено.

Разве я не должна быть расстроена?

Мы были вместе почти шесть месяцев. То были одни из моих самых долгих отношений за многие годы, и все же я не расстроилась. Я даже пожелала ему счастья, когда уходила. Джастин был расстроен, зол, и я поняла, что он пытается причинить мне боль, вывести меня из себя.

Знал ли он, что даже когда я лежала в постели рядом с ним ночью, я была далеко от него?

Что еще до того, как все закончилось, я одной ногой уже стояла за дверью?

Возможно. Я никогда не хотела причинить ему боль, но, думаю, именно это я и сделала, и когда я думаю о Джастине, я чувствую себя виноватой… и, ладно, немного обиженной. Он должен был быть хорошим парнем, черт побери, и даже если я чувствую облегчение, я злюсь, что он мне изменил. Джастин мог бросить меня, что угодно, но измена? Так поступают только мудаки.

Я несколько дней накручиваю себя по кругу, бросаясь из крайности в крайность — от дикого хохота до дурацких слез, от боли к счастью. И когда я выдыхаюсь, я понимаю одну вещь — я хочу отомстить, я хочу поквитаться.

Но только сегодня я понимаю, как это сделать. Сейчас я на сцене, посылаю воздушные поцелуи публике и подмигиваю, прижимая к груди перья. Мои светлые волосы идеально завиты, а под перьями на мне только жемчуг. Свет прожектора падает на меня, поэтому я не вижу зрителей в уютном клубе, но я их слышу. Их аплодисменты подобны раскатам грома, они топают ногами и радуются, требуя еще. Я снова кланяюсь, жестом указывая на группу, и свет прожекторов меркнет. Я поворачиваюсь, чтобы уйти со сцены, моя программа на сегодня закончена, но тут мой взгляд останавливается на столе, который стоит недалеко от сцены, но спрятан в тени.

Я замираю, переставая дышать, а сердце учащенно бьется, когда я встречаюсь с этими темными, знакомыми глазами. Они смотрят на меня, даже в тусклом свете, и сейчас они мне более знакомы, чем глаза его сына. Он в костюме, как всегда. Ноги Тайлера расставлены, а в руке стакан со скотчем. Пока я смотрю на него, он отпивает глоток, я же поспешно ухожу со сцены.

Тайлер.

Что он здесь делает?

Глядя на себя в зеркало, я быстро влезаю в платье и надеваю туфли на каблуках, готовая к продолжению вечера, но не могу оторваться от зеркала. Я вытираю капельки пота на своем загримированном лице, проводя рукой по подбородку, обводя контур губ, накрашенных красной помадой. Схватив ватную палочку, я протираю по линии глаз, на которые нанесены тени, и замираю. Я теряю время, откладывая неизбежное.

Трусиха, Лекси.

Повернувшись, я откидываю волосы на плечо и выхожу через дверь на сцену. Я направляюсь прямо к нему, зная, что если я этого не сделаю, то струшу, но я должна знать. Почему он здесь?

С каждым шагом, который я делаю, во мне нарастает сильное чувство, огонь, желание. Оно росло во мне с тех пор, как я впервые увидела Тайлера, и где-то внутри я знаю, что сегодня ночью оно вырвется наружу, взорвется.

Но кто останется на пепелище?

Гореть так ярко и чувствовать так глубоко, что это вызывает привыкание, но когда все закончится, последствия лишат тебя силы, разрушат тебя до основания. Тайлер Филлипс погубит меня. Я знаю это, я видела это в его глазах.

Но я хочу этого.

Я хочу быть разрушенной его руками.

Сломанной и переделанной.

Люди протягивают руки и поздравляют меня. Они говорят, но я их не слышу. Я улыбаюсь и иду дальше, пока не оказываюсь перед его столом.

— Ты великолепна, — хвалит Тайлер, упиваясь мной, как всегда, но на этот раз он закрывает глаза, пытаясь скрыть потребность во мне, когда натыкается на мой взгляд.

— Почему вы здесь? — спрашиваю я беззлобно.

Он отодвигает другой стул.

— Присядь, Ангел.

Я сажусь, а Тайлер кривовато улыбается. Он протягивает мне напиток, и я делаю глоток — джин, лед и лимон, мой любимый. Он вздыхает и оглядывается по сторонам.

— Хотел узнать, все ли у тебя в порядке. Я говорил с Джастином сегодня.

Облизнув губы, я тоже оглядываюсь по сторонам, не в силах встретиться с ним взглядом, не зная, что сказать. Тайлер протягивает руку и хватает меня за плечо, притягивая к себе. Я смотрю вниз на его большую ладонь, лежащую на мне, и провожу взглядом по его глазам, дрожа от интенсивности его взгляда, которым он смотрит на меня.

— Ты в порядке?

Я не отвечаю, я не в состоянии говорить под таким напором, а он почти болезненно сжимает руку, смотрит на меня, недовольно поджав губы.

— Ангелок, — предупреждающе шипит Тайлер.

— Да и нет, — шепчу я, чтобы слышал только он.

Тайлер молчит, просто смотрит на меня, ища во мне правду, и этого становится чересчур, слишком поглощающе, слишком неожиданно. Я дергаю Тайлера за руку, и он отпускает ее, прежде чем усесться обратно. Я задыхаюсь, когда он отпускает меня, и дрожащей рукой беру свой стакан, чтобы глотнуть немного. Облизываю ободок стакана, когда замечаю его взгляд.

— Так вот зачем вы здесь… Чтобы узнать, все ли у меня в порядке после того, как ваш сын порвал со мной?

Тайлер хмурится, но не отводит взгляд.

— И да, и нет, — признает он, и я киваю. Мы оба ходим вокруг неизбежной правды.

Причины, по которой он сюда пришел, причины, по которой он не уходит. Причины, по которой не ухожу я, причины, по которой я наклоняюсь к нему ближе.

Потребность.

Желание.

Желание узнать, будет ли это так же хорошо, как в моих фантазиях…

Запретный шепот связывает нас, что-то настолько неправильное, что это кажется абсолютно правильным. И когда я сжимаю бедра вместе, а его голодные глаза пожирают меня, я знаю ответ. Я собираюсь трахнуться с отцом Джастина…

Тайлер. Я собираюсь трахнуть его, попробовать его на вкус и удовлетворить это желание, а когда мне станет лучше и я буду чувствовать себя удовлетворенной, я уйду, и все это будет хорошим воспоминанием, о котором можно будет иногда вспоминать.

Опрокинув бокал, я успокаиваюсь, зная, что собираюсь сделать. Больше не нужно обходить острые углы, оставаться неудовлетворенной и пытаться подавить готовые сорваться слова. Сейчас или никогда. Отведя плечи назад, я улыбаюсь ему,