Чикита - Антонио Орландо Родригес

ухом не повел, упрямо вглядываясь в долину. Не скрывая досады, Алексей развернулся и сел в карету губернатора Андриани.

Экипажи тронулись. Сирения выглянула в окошко, чтобы в последний раз увидеть карлика. Тот внезапно обернулся, одарил ее загадочной улыбкой и помахал на прощание. Сбитая с толку Сирения помахала в ответ.

— Какой он таинственный, этот Драгулеску, — заметила она, откидываясь на сиденье. — Ни с кем не говорил, всех откровенно обдал презрением, и теперь мы уехали, а он остался. Как он вернется в город?

Игнасио не разделял ее тревог:

— Так же, как приехал сюда. Наверное, верхом.

— Что-то я не заметила лошади.

— Это же русские, им без странностей никак, — заключил доктор, пропустив мимо ушей ее наблюдение.

Сирения кивнула и снова высунулась в окошко. От вида сгорбленной фигуры Аркадия Аркадьевича на фоне ясного голубого неба ее прошиб озноб.

Дон Мануэль Маи, миллионер и племянник бывшего генерал-капитана Кубы приготовил гостям обед, достойный не только великого князя, но и самого царя. Они с супругой Исабель предпочли не взбираться на Ла-Кумбре, а остаться дома и следить за подготовкой к пиру.

Когда все расселись за столом, Маи провозгласил тост за главного гостя, а тот, в свою очередь, осушил бокал за природу Матансаса, благородство здешних кабальеро и приятность «волн Юмури». После речей целая армия слуг принялась подавать на серебряных подносах разнообразные мясные и овощные деликатесы. Иностранцы воодушевленно приступили к яствам, в большинстве им незнакомым: тамали, жареные зрелые бананы, маниок с соусом мохо, окра… И все же особым успехом пользовался жареный молочный поросенок с хрустящей корочкой, приправленный чесноком и соком кислого апельсина и начиненный рисом с фасолью. Как почетному гостю Исабель Маи поднесла Алексею Романову поросячий хвостик, и великий князь — из учтивости или от чистого сердца? — объявил, что никогда не едал ничего вкуснее.

После сладкого и кофе все вышли в увитый цветами дворик, под сень фруктовых деревьев размять ноги. Сирения и доктор Сенда под перголой уговаривали домашнего какаду что-нибудь сказать, когда к ним подошел великий князь и отдал честь по-военному.

— Я хотел бы ответить на вашу любезность, — сказал он и извлек из кармана изящную алебастровую шкатулку. — Прошу вас, примите в дар для вашей дочери.

«Дочери! Дочери!» — вдруг зашумел какаду, радостно взмахивая крыльями. Сирения нерешительно глянула на мужа, заручилась его молчаливым согласием, взяла подарок и, сгорая от любопытства, открыла. Внутри оказалась тоненькая золотая цепочка, а на ней — золотой же крошечный шарик.

— Это талисман, — пояснил великий князь. — Шар означает мир, но σφαίρα также, с греческого, — бесконечность и совершенство. Если ваша девочка станет всегда носить его с собой, вселенная будет к ней благосклонна, удача от нее не отвернется, где бы она ни оказалась, и она проживет долгую счастливую жизнь.

Вернувшись домой, Сирения вошла в комнату, где Чикита играла под присмотром доньи Лолы и Минги, и показала им подарок.

— Я обещала великому князю, что мы никогда не будем его снимать, — сказала она, застегивая цепочку на шейке Чикиты, и веско добавила, глядя на рабыню: — Поняла, Минга? Даже во время купания.

— А ну как почернеет? — возразила Минга, подозрительно оглядывая талисман.

— Нет, вы только послушайте, что она несет! — возмутилась донья Лола и с напором продолжала: — Ты что думаешь, Романовы дарят всякую дешевку, дура? Это чистое золото из русских копей, а лучше этих копей в мире нет!

Указание выполнялось беспрекословно. Чикита так свыклась с шариком, что начала воспринимать его как часть своего тела. Лишь много лет спустя она узнала, почему великий князь решил сделать ей такой подарок. Это был вовсе не простой амулет, а нечто гораздо большее. Но всему свое время, и до княжеского подарка дойдет история.

В тот же вечер взглянуть на талисман явилась Канделария. Она-то и заметила крошечные знаки, нацарапанные на золотом шарике, сняла подвеску с крестницы и изучила при свете свечей.

— Это что, буквы? — полюбопытствовала Сирения, которая плохо видела вблизи.

— Скорее палочки и закорючки, — задумчиво протянула Кандела.

Об открытии рассказали Игнасио, он положил шарик под микроскоп, внимательно рассмотрел и объявил:

— Это иероглифы.

— Но что они означают? — настаивала Кандела.

Доктор пожал плечами. Он ни на йоту не верил в сверхъестественную природу талисмана, но разубедить жену не представлялось возможным.

— Ну, если уж он не волшебный, то, по крайней мере, очень странный, — сказала Сирения, и на том разговор и кончился.

Когда Игнасио удалился, Кандела кое-что рассказала кузине по секрету. Около полудня она прогуливалась с отцом возле театра «Эстебан». И кого же, вы думаете, она там увидела? Не кого иного, как секретаря великого князя! Под охраной двух солдат он стоял и любовался памятником Колумбу.

— Не может такого быть, — возразила Сирения. — В это время месье Драгулеску находился на горе Ла-Кумбре и осматривал долину.

— Я не только видела его, но и почувствовала его запах, — артачилась Кандела: когда она проходила мимо карлика, ее обдало волной как бы прокисшего лука.

— Ты, верно, обозналась, — сказала Сирения. — А ну-ка, опиши его.

— Безобразный, горбатый, с длинными седыми космами, — отчеканила Кандела. — При монокле и в синем сюртуке с золотыми пуговицами.

— Да, это он и есть, только ты никак не могла видеть его в это время и в этом месте, — в замешательстве произнесла Сирения, не желавшая сдаваться.

— Ну, так значит, или я сумасшедшая, или это было видение, — усмехнулась Кандела. — И, может, я и вправду рехнулась, но мой отец в здравом рассудке, а он его тоже видел. В общем, одной из нас явился призрак.

Загадка карлика, который, подобно Франциску Ассизкому или Антонию Падуанскому, видимо, обладал даром находиться в двух местах одновременно, так и осталась без ответа. Впрочем, кузины недолго пытались ее разгадать. У них нашлись и другие поводы для сплетен. К примеру, платье, выбранное Исабель де Маи для приема царевича.

На следующий день рано утром русские погрузились в особый поезд и отбыли из Матансаса. Ничто больше не удерживало их в городе мостов. Они посмотрели и сделали все, что хотели.

Когда Эспиридиона Сенда выросла (точнее, когда повзрослела, потому что ростом она мало изменилась за последующие годы), она часто задавалась вопросом: осмелилась бы она на месте родителей завести еще детей? А если бы по злосчастному стечению обстоятельств им снова досталась иголка в стоге сена? Но несмотря на медицинскую ученость Игнасио, вполне способного позаботиться о предотвращении беременности, его супруга произвела на свет еще четверых. Он лично перерезал всем пуповины и приветственно шлепал по попке, а помогали ему