Быль. Небыль. Возможно будет - Анатолий Герасимов

Я согласился. Так я впервые попал на Шаболовку, 38, где тогда находился телецентр. Все передачи шли тогда в прямом эфире без записи. Прорепетировав пару раз в павильоне, где был смонтирован ринг, я счел себя готовым.

Передача началась. По знаку режиссера я вошел в павильон и вначале растерялся от неожиданно резкого света юпитеров, но тут же взял себя в руки и автоматически отработал эпизод. Все прошло удачно. Перед прощанием я сказал Орлову, что начинаю подумывать над поступлением в театральное училище. Он одобрил мои намерения, но предупредил, что занятия боксом придется бросить, чтобы сберечь лицо, возможно, и мозги.

Я запомнил его слова, а один неприятный случай вскоре помог окончанию моей боксерской карьеры. Дело в том, что я начал понемногу покуривать, что категорически запрещалось тренером. Приходилось делать это в туалете, тайно. Однажды после тренировки я принял душ, расслабился и закурил в раздевалке. Натягивая брюки, я поднял голову и увидел над собой злое лицо тренера. Я похолодел. Ужас и стыд объяли меня с такой силой, что я не мог выдавить ни слова и даже не думал оправдываться. Тренер тоже молчал и багровел. Наконец, он показал рукой на выход, повернулся и ушел, не сказав ни слова. Больше я в секции не появлялся.

1957 – 1958 гг.

Поездка в Киев. Театральные институты. Стройка. Ресторан «Националь». Школа водолазов. Мотоцикл. Поездка в Курск. Мединститут. Снова телевидение. Моя любовь. «Новый свет». Винные подвалы. Спартакиада.

Закончив десятый класс, я стал размышлять, куда податься дальше. В школе старые преподаватели посоветовали ехать поступать в Киевскую высшую радиолокационную академию. Непосредственно к летной работе она не имела отношения, но все же была связана с авиацией. В конце концов я согласился и, снабженный рекомендательными письмами бывшего моего командования, поехал в Киев. Там меня хорошо приняли, разместили в общежитии и поставили на довольствие. Экзамены я сдал успешно и был принят. Но тут мне стало известно, что первые два года надо будет ходить, стриженным наголо. Откровенно говоря, я и так уже стал сожалеть, что ввязался в это дело. К точным наукам у меня душа не лежала. Плюс к этому – казарма, муштра, кирзовые сапоги, отсутствие летных ощущений и свободы, да еще и «потеря лица» в дополнение. Это была та спасительная ниточка, за которую я ухватился. Я написал рапорт, забрал документы и вернулся в Москву.

Ни к чему конкретному у меня стремления не было, и мы с приятелем пошли на Кузнецкий мост в приемную КГБ, где предложили свои услуги. Седой представительный мужчина, внимательно выслушав нас, посоветовал вначале кончить, какой-нибудь институт, а потом уже приходить к ним. После такого совета я решил поступать туда, куда полегче. Таким «легким» мне показался «рыбный» институт, который, кстати, заканчивала мама. Но я его явно недооценил и срезался уже на первом экзамене. Тогда я вспомнил свою телевизионную практику и подал документы на актерский факультет ВГИКа. Конкурс там был астрономический, несколько сот человек на место, а набрать должны были лишь пятнадцать. Абитуриенты вначале должны были пройти три тура конкурса по мастерству, а затем уже сдавать общие экзамены. Но это уже было чистой формальностью. Я подготовил басню, стихотворение и монолог из спектакля и пошел на первый тур. На следующий день я обнаружил свою фамилию в списке прошедших на второй тур. После второго в списке осталось всего человек пятьдесят, и опять там была моя фамилия. Я напрягся. Когда после третьего тура в списке осталось семнадцать человек, и я вновь обнаружил себя среди них, то стал сомневаться в реальности происходящего. Вокруг меня визжали от счастья или рыдали в три ручья. А у меня было состояние ступора. Вскоре все стало на свои места. Через пару дней, когда я пришел узнавать расписание общих экзаменов, то на стене висел окончательный список прошедших конкурс из пятнадцати фамилий, среди которых моей уже не было. В приемной комиссии извинились за техническую ошибку и отдали документы. Позднее я узнал, что были приняты без формальных экзаменов, сразу несколько человек, из действующих актеров кино, но не имеющих специального образования. Я, почему-то, не так уж и расстроился и пошел сдавать экзамен по проторенной дорожке в другой театральный институт. Благо, во всех этих учебных заведениях приемные экзамены по времени не совпадали. Таким образом я пробовал счастье в Щукинском, Щепкинском училищах, ВГИТИСе. Везде срывался на втором или третьем турах.

Признаться, что никогда позднее я не жалел, что не стал актером. Там надо быть либо действительно талантливым и выдающимся лицедеем, либо не быть им совсем. Вдобавок, постоянная зависимость от творческого видения режиссера, его настроения и расположения. О кино и говорить не стоит – там лотерея.

Я думал, что навсегда распростился с «подмостками», однако, довольно скоро я вновь столкнулся с ними. Но об этом позднее.

После всех этих неудачных попыток я, чтобы не быть обузой семье, пошел не стройку учеником сантехника. Строили огромный жилой дом на Войковской. Стояла зима. В продуваемых насквозь конструкциях было очень холодно. Монтировали батарее отопления, варили водопроводные трубы, ставили сантехнику. Моя задача, в основном, сводилась к «подать-убрать» и доставке в обеденный перерыв водки для своих учителей. В один из таких дней кто-то из них, приняв изрядно на грудь, что-то напортачил с установках для ацетиленовой сварки. Она взорвалась, и осколок угодил мне в ногу. Бригадир решил скрыть производственную травму, и меня уговорили отправиться до выздоровления домой, пообещав сохранить среднюю сдельную. Когда нога зажила, я решил, что жизнь дороже денег и туда уже не вернулся.

Приближался Новый год, и у меня возникла идея встретить его в ресторане. Отчим был командировке, старшая сестра собиралась встречать его со своими друзьями, а мы заказали столик в ресторане «Националь» и отправились с мамой и Розой. На улице валил густой снег, и в уличных фонарях закручивались гигантские конусы белых хлопьев. В ресторане вначале было тихо и чинно, люди разговаривали вполголоса. Постепенно все оттаяли и развеселились. Я потанцевал немного со своими, затем заметил за столиком неподалеку красивую черноволосую молодую женщину. Рискнул пригласить ее на танец. Она с улыбкой согласилась. После вальса последовало танго, затем фокстрот. Оркестр играл без перерыва и мы танцевали один танец за другим, не возвращаясь на место. Ее пожилой спутник благосклонно поглядывал на нас. После перерыва и некоторого отдыха оркестр заиграл незнакомую мне танцевальную мелодию. Густо запели скрипки и она отдаленно напоминала мне цыганский танец. Но я ошибся. Неожиданно, уже сама незнакомка подошла к нашему столику и, запросто, по-свойски, пригласила меня на танец. Говорила она по-русски с сильным иностранным акцентом, но довольно чисто. Рисунок танца был несложен, надо было просто в ритм переступать ногами. Но его темп все возрастал и возрастал. Наконец, он превратился в бешеный вихрь. В зале все перемешались, взялись за руки, образовав большой круг, который сходился, расходился, шел в одну сторону, затем в другую. Все взмокли, устали, женщины растрепали свои прически, но хохотали и хлопали в ладоши. От своей партнерши я узнал, что это был знаменитый еврейский танец «Семь сорок».

Через какое-то время от одного из столиков, стоящих у самого выхода, отделился мужчина и незаметно подошел ко мне. Он вежливо поинтересовался, знаю ли я свою партнершу. Я ответил отрицательно. Тогда он объяснил, что мужчина, который сидел с ней за столиком, ее муж и является временным поверенным Израиля в СССР. У нас в то время не было официальных дипломатических отношений с этой страной, и он как бы заменял посла. Действительно, на их столике был установлен небольшой флажок Израиля, на который я раньше не обратил внимания. Мужчина также вежливо посоветовал мне сменить партнершу, так как нетактично приглашать все время одну и ту же даму. Там не менее я станцевал с ней еще пару раз, и она, видимо поняв все, заявила: «Все, я устала, надо отдохнуть и поесть, Спасибо Анатолий. – и шепотом добавила. —Не надо дразнить гусей». Кого она имела в виду, мужа или посетителей ресторана, я так и не понял, но этот Новый год помню до сих пор.

Вскоре я узнал, что в районе Тушино идет набор в школу водолазов-спасателей. Я отправился туда, легко поступил и стал заниматься. Нас там не только учили, но усиленно кормили два раза в день. Освоив теорию и материальную часть легкого и тяжелого водолазного оборудования; четко поняв, что такое кессонная болезнь, компрессия и декомпрессия; мы перешли к практическим погружениям в Москва реку в районе речного порта. Там мы, по очереди, облаченные в шерстяные фуфайки и шапочки, залезали в большой прорезиненный скафандр. На голову надевали круглый шлем, который привинчивали к скафандру. Прикрепляли резиновый шланг для воздуха, подаваемого ручной помпой и страховочный фалл. В руки давали сигнальный конец и опускали в прорубь. Тяжелые свинцовые подошвы сразу тянули на дно. Надо было не забывать и нажимать головой специальный клапан, выпускающий выдыхаемый воздух из скафандра. Если забудешь, то он быстро раздуется, тебя перевернет вверх ногами и прижмет снизу ко льду; возись тогда с тобой. Подо льдом было темно, но надо было пройти в определенном направлении метров двадцать и вернуться назад. Я спустился на дно. Было относительно мелко, потому что шлемом я чувствовал нижний рыхлый слой льда. Отойдя, шагов на пять по маршруту, я уперся головой в этот слой и остановился. Идти дальше не очень хотелось. Поэтому я стал подтягивать на себя все, что за мной тянулось, создавая для стоящих наверху, иллюзию своего движения. Этой уловке научили меня в школе старшие товарищи.