Суккуб - Дарья Еремина

Все…

Завтра начну блевать овсянкой.

9

Вряд ли я осознанно могу сказать, что помню этот вечер целиком. Он спрашивал, зачем я пью при гастрите. Почему я довожу себя до такого состояния. Спрашивал такие банальные вещи, что хотелось смеяться. Я сидела и ждала, пока боль чуть уймется, чтобы вернуться в общагу. Я не могла ответить ему на эти вопросы.

Заглотнув вчера левомецитин я проснулась бы в красных пятнах. Они сошли бы еще до сдачи первого зачета. Но никакая реакция не ограничивается внешними признаками. Я предпочитаю контролируемый спуск.

Анька смотрела на меня как на будильник.

— Ты ходила.

Отведя взгляд, я кивнула. Спасибо.

Это еще одна особенность моего организма. Я сомнамбула. Я старый добрый лунатик.

И я не хочу об этом говорить. И не хочу об этом думать…

Позже она расскажет, что я делала. Но сейчас, она знала, я не хочу этого слышать.

Вернув взгляд к Аньке, я смотрела, как она поднимается. Одевается.

Я боялась увидеть на ней следы своей возможной агрессии. Она одна знала об этом. Она не говорила даже Максу. В большинстве случаев у нее получалось удерживать меня в комнате. Иногда ей доставалось. Но она молчала…

Она просыпается от любого шороха, который я произвожу во сне или наяву. Она просыпается и смотрит на меня, пытаясь понять: в себе я или нет. Потому ее взгляд всегда испуган. Я научила ее просыпаться в страхе…

Мы стояли на остановке. Анька курила. Я вдыхала ее пошлый никотин и старомодный ментол. И смолы. И ее горечь в словах. Я вдыхала и думала о том, что отдала все деньги охранникам. Чтобы они вмешались.

Наверно, я выкупила себя у Лешки.

И он не узнает, как дешево я себе обошлась. И как дорого стоил один его поцелуй.

Кивнув на сигарету Аньки, я протянула два пальца. Анька вскинула брови и выдохнула густой белый дым.

— Чего это ты?

Кашляя от ворвавшегося в легкие дыма, я не могла ей ответить. Почему я не привыкла к нему, вдыхая день за днем то, что она выдыхала? В голову ударил самый натуральный дурман. Во рту стало горько. Я пошатнулась и поморщилась. Анька наблюдала с усмешкой. Вынула сигарету у меня из пальцев и вздохнула, давя ее об урну.

Впереди был еще один зачет.

— … Девчонки! — Галька и ее голосовая судорога. — … там такое! — Она будто задыхается перед каждой фразой. — …Он его убьет…Дай закурить…Ань.

Я оборачиваюсь туда, куда все еще указывает худющая Галкина рука. Она в белой рубашке, и кисть кажется землисто-коричневой на фоне манжеты.

— Кто и кого? — С ленивой желчью спрашивает Анька, открывая пачку сигарет. Она сдала экзамен по философии на удовлетворительно и это ее не удовлетворяло.

— …Урода…Я не знаю…дылду.

Кинув взгляд на Аньку, я пошла к калитке.

Меня это не касается. Его постоянно кто-то бьет. Но возможно, Дрону нужно спустить пары после вчерашнего. И он нашел на ком отыграться. И тогда… Если так…

Увидев толпу, я сначала ускорила шаг, потом побежала. Я не должна вмешиваться. Ребята могут его остановить.

Уже протискиваясь сквозь орущие тела, я слышала рекомендации наблюдателей, за что лучше ухватить Дрона, чтобы остановить. С ним никто не хочет связываться. Как и с уродом. Но у каждого есть своя черта.

Я увидела Дрона, его спину. Двух ребят, висящих на плечах. Там было много народу. Потом взгляд нашел урода, сжавшегося в комок на земле. Когда увидела, один из ребят отлетел в мою сторону. Похоже, бугай не собирался останавливаться. Снова кто-то повис на руках. Вдалеке послышался голос преподавателя. Наверняка с ним был охранник. Они отволокут.

Прижав запястье к желудку, я сглотнула. Как медленно все происходило. Слишком медленно. Я видела размах ноги. Так замахиваются футболисты, когда бьют по мячу. Им никто не мешает. У них никто не висит на плечах. Стало страшно. Очень страшно. Вжав кулак в желудок, я сказала: замри.

В окружающем гаме меня никто не слышал. Никто, кроме бугая. Он замер, опуская ногу на землю. Я сказала: отойди на два метра. Стой.

Впереди зачет.

На нем не будет урода.

Его наверняка не будет и завтра. Но это мелочь по сравнению с тем, что я опять это делала. Опустив голову, я пошла сквозь толпу. Челюсти сжимались от злости. Когда свело горло, я тряхнула головой и увидела Аньку. Об этом не знала даже она.

10

Это случилось на выпускном одиннадцатых классов.

Нарыв, что прорвался в ту ночь, зрел три последних года. Тогда, взрослея, сначала мы перестали видеть друг в друге одноклассников. Девчонки поголовно стали чиксами и телками. Мальчишки — кадрами и перцами. Позже появились линии уважения. Тех, кого уважали, звали по имени. Иногда по имени-отчеству. Эти линии расползались видимыми лучами по классам, словно лазерная система сигнализации. И не дай бог, кто-то прервет луч…

Меня звали Лидой. Только так и никак иначе. Меня все любили. Меня все хотели. И все пытались сидеть ближе ко мне.

Мое поведение не было заранее выстроенным планом. Все срасталось по ходу учебы. Мне не нужна была ни их любовь, ни их дружба. Все что мне нужно — это желание. Постоянное, неиссякаемое, мучительное. И если краем глаза на какой-нибудь перемене я видела, что парень отворачивается с таким видом, будто собрался в туалет подрочить, день прошел не зря.

День за днем, час за часом я провоцировала взгляды, мысли и страсти.

Я, даже, не смотрела на них.

А они не прогуливали потому, что в школе — Лида.

Но это лишь вершина айсберга. Основное блюдо было недоступно ни для их понимания, ни для зрения.

Лида всегда великолепно выглядит. Ей четырнадцать — пятнадцать — шестнадцать лет, но она кажется взрослее. Подростки хотят и пытаются выглядеть взрослее. У Лиды есть на это средства.

Я прихожу в ночной универмаг: побольше и посолиднее. Работает всего три кассы. Одна из кассирш — моя сегодняшняя жертва. Все что мне нужно, я покупаю на десять рублей. Когда у меня нет наличности, мне дают сдачу.

Я, даже, вслух не говорю.

Даже если мои знания не достаточны для высшего бала — я его получу. Мои ближайшие планы — золотая медаль в школе и красный диплом в ВУЗе. Я уже знаю, что закончу факультет журналистики. Мне нужна максимальная аудитория. И она у меня будет.

В тот вечер, скрываясь от обожателей, в подпитии и укурке наседающих в столовке и актовом зале, я стою над раковиной в туалете. В самом дальнем туалете — на третьем этаже основного крыла школы. Я смотрю на себя и думаю, было бы все так просто, не одари матушка-природа меня столь соблазнительной внешностью? Мне шестнадцать и я думаю именно об этом. Возможно, я родилась такой именно для того, чтобы накапливать больше сил для больших дел? Их список из восемнадцати пунктов покоится у меня в памяти. Я тяну черный завитый локон под подбородок и отпускаю. Он пружинит до самого виска и успокаивается на щеке. Я улыбаюсь. Я люблю себя. Я чертовски соблазнительна. Я могу получить все, что пожелаю.