Вельяминовы. За горизонт - Нелли Шульман

– Меня интересует только наука, которой я отдал всю жизнь, все силы… – зажав папку под мышкой, он набрал трехзначный номер местной ординаторской. Отдав ему кабинет, майор переселился именно туда.

Пора было готовить встречу ровесниц.

К неудовольствию профессора Кардозо, изоляторы в интернате не оборудовали записывающей аппаратурой. Начальник медчасти развел руками:

– Здание новое, оно сдано в ноябре, к годовщине революции. В случае соответствующего распоряжения, мы позаботимся о техническом оснащении комнат…

Они могли слышать звуки, через вентиляционное отверстие. Давид приехал в интернат с американской камерой, кодаком, снимавшим на цветную пленку. В изоляторе стояло особое, пуленепробиваемое стекло. Обитатели помещения не видели, кто находится за стеной, но снимки отсюда получались отличные. Давид, несколько раз, щелкнул бродящую по комнате Принцессу. Девочка, в восемь лет, больше напоминала подростка:

– У нее набухла грудь, появились первые волосы, под мышками… – Давид внимательно изучил данные последнего медицинского осмотра, – менархе не за горами. Придется переделывать таблетки, основываясь на ее гормональном фоне. Но фон еще пару лет будет скакать, в начале созревания он всегда неустойчив… – Давид вспомнил о статьях американского биолога Пинкуса и гинеколога Рока:

– В следующем году они начинают испытания противозачаточной таблетки. Мы еще до войны знали, что инъекции прогестерона подавляют овуляцию, у кроликов. Но одного прогестерона мало, нужны эстрогены… – обсуждая статьи с подчиненными, Давид, наставительно, сказал:

– Видите, индейское население Мексики веками употребляло дикий ямс, как естественный контрацептив. Они оказались правы, прогестерон синтезируют именно из дикого ямса… – Давид, мимолетно, подумал, что создателям контрацептивных таблеток не стоит ждать Нобелевской премии:

– За такие вещи премию не дают, контрацептивные исследования еще считаются аморальными. Косность, и больше ничего… – он сделал себе отметку о будущем разговоре с Москвой:

– Непонятно, для чего им понадобится Принцесса, но вряд ли они готовят девочку к роли матери семейства. Операция, все же вмешательство, она проходит под наркозом… – Давид собирался войти к руководству с предложением проверки на Принцессе контрацептивных таблеток:

– Их надо на ком-то испытывать. Москва, наверняка, заинтересуется возможностью обеспечить себя таким лекарством… – Давид не сомневался, что советским женщинам никакие оральные контрацептивы доступны не будут:

– Я видел здешние презервативы, – он усмехнулся, – их делают на фабрике противогазов. Либо они, либо аборт, другого варианта у женщин нет… – девушка, эндокринолог, надеялась на замужество и семью:

– Они все надеются, – зевнул профессор Кардозо, – но нам привозят настоящий товар, от «К и К», и вообще, я очень осторожен… – Давид каждый месяц делал себе анализы:

– Не хочу я больше никаких детей, от них одни хлопоты…

Принцесса явилась на рандеву, как смешливо подумал профессор, в плиссированной, серой юбочке, белой блузе и синем кардигане:

– У нас другая школьная форма, – объяснил майор, – не такая, как на большой земле, что называется… – Давид понимал, что здешних детей с ранних лет приучают к западному образу жизни:

– В интернате стоят цветные телевизоры, в библиотеке полно иностранных журналов и газет. Даже меню у них составлено по европейским и американским образцам. Оладьи они подают с кленовым сиропом… – он оборвал себя:

– Здесь готовят будущих шпионов, но тебе какое дело? Твоя забота, негритянка… – он шепнул майору:

– Проверьте оружие, на всякий случай. Будьте готовы сделать несколько холостых выстрелов… – начальник медчасти держал резиновый шланг:

– Впрочем, может быть, мы обойдемся только ледяной водой… – Давид, сначала, хотел, привести негритянку в комнату, где находилась Принцесса:

– У нее животные инстинкты, она будет защищать свою территорию, как на острове… – ему, однако, пришлось пересмотреть план:

– Негритянка мало двигается, а я там появляться не могу, это нарушит чистоту эксперимента. Будем надеяться, что Принцесса проявит агрессию, при виде незнакомки, пусть и на ее территории… – майор нажал кнопку.

Дверь, разделяющая изоляторы, откатилась в сторону. Они услышали звонкий голос Принцессы:

– Привет, ты новенькая… – девочка поскакала в сторону кровати, где сидела негритянка. Принцесса забралась на казенное одеяло:

– Меня зовут София, мне восемь лет. Я просто высокая, не обращай внимания. А тебя как зовут… – она, бесцеремонно, взяла руку девочки, – ты очень красивая. Ты теперь с нами будешь жить? Попросись к нам в комнаты, у нас есть место для кровати… – Принцесса оглянулась:

– У тебя нет собачки, или котика? У нас есть два мопса, они очень ласковые. Ты кого больше любишь, собачек или котиков… – Давид вздрогнул.

Губы, цвета спелых ягод, зашевелились:

– Она говорит по-русски, не могу поверить. Два года гипноза не прошли впустую. Принцесса не проявила никакой агрессии. Наоборот, она ведет себя, как нормальный ребенок… – смуглые пальцы девочки лежали в ладони Принцессы:

– Собачек, – тихо сказала негритянка, – у нас была собачка, я помню. Его звали Пират.

На кухню близняшки отрядили Павла.

Младший брат славился в интернате обаянием. Ему достаточно было, улыбнувшись, блеснуть белыми зубами, откинуть с высокого лба пряди рыжеватых волос, похлопать темными ресницами. Повара снабжали его и неурочным какао, и печеньем.

Брат выскочил в коридор, Аня велела мопсам:

– Гулять… – понизив голос, она шепнула Софии:

– Окна изолятора выходят на озеро. Бери коньки. Сделаем вид, что ты вышла покататься, а мы с тобой собрались за компанию… – София вернулась в актовый зал, где дети наряжали елку, только через час после вызова в медицинскую часть.

Надя и Аня, устроившись на паркете, ловко клеили бумажные гирлянды. От дерева доносился уверенный голос Павла:

– Совсем не сюда это надо вешать. Слушайтесь меня, и у нас будет самая красивая елка… – вдохнув запах морозной хвои, девочка нахмурилась:

– Странно, почему я опять слышу женский голос… – трепетали огоньки свечей, на половицах деревенского дома таял снег:

– Тата нам елачку прынёс… – она ощущала спокойное, уверенное тепло матери, – цяпер мы яе ўборы, Зосенька. Ісус нарадзіўся, сення ўсе святкуюць… – она помотала золотоволосой, коротко стриженой головой:

– Я волнуюсь, после разговора со Светой… – негритянку звали именно так:

– Она успела сказать, что у них жила собачка, и свое имя. Потом пришел доктор, поблагодарил меня, велел возвращаться в актовый зал… – забыв о далеком голосе, присев рядом с близняшками, София, быстро, все рассказала. Она всегда восхищалась решительностью Ани с Надей:

– Они даже не раздумывают, им сразу все понятно… – Надя отозвалась:

– Ее теперь пару дней не выпустят из изолятора, такие правила… – девочка закатила красивые, темные глаза, – надо ее поддержать, навестить, передать что-нибудь вкусненькое… – София удивилась:

– Но врачи не пустят нас в медицинский блок… – Аня четкими, уверенными движениями закончила гирлянду:

– Нам и не надо в медицинский блок, нам надо оказаться под ее окном… – Павел убежал на кухню в кашемировом пальтишке. Надя подхватила его ушанку:

– На улице похолодало, не надо, чтобы он ходил без шапки… – близняшки командовали братом, но и заботились о мальчике. София прыгала вниз по каменной лестнице, размахивая коньками

– Обо мне они тоже заботятся, а ведь я им даже не сестра… – она смутно помнила, что в Перми часто ночевала в одной кровати с близняшками или Павлом. Девочки объяснили Софии, что ей снились кошмары. Она, разумеется, не знала, что Аня и Надя строго сказали брату:

– Ни о чем ей не напоминай. Что было, то прошло. Она больше не воет, не кусается, и не прячется под кроватью… – Павел хмыкнул:

– Разумеется, не буду. Теперь она нормальная, как все мы. Хорошо, что мы ничего не говорили врачам, иначе Софию бы увезли. Так нельзя, она стала нам, словно сестра…

По дороге на кухню, он вспомнил своего китайского друга, Пенга. Китайских детей давно отвезли на родину. На прощанье, Павел получил от приятеля набор для игры в маджонг. Он хотел выучить китайский язык:

– У них очень интересные вещи, совсем не похожие на европейские. Может быть, мне удастся попасть в Китай, встретиться с Пенгом…

Пока Павел отыскал в библиотеке довоенный, растрепанный учебник итальянского, по которому мальчик занимался сам. Язык оказался несложным, Павел мог составлять простые предложения:

– Andrò a Roma e Firenze… – он улыбнулся: «Когда вырасту, конечно». Пройдя через пустынную столовую, постучав в беленую дверь кухни, Павел, умильно, попросил: