Капитан госбезопасности. Ленинград-39 - Александр Логачев

– Наше с кисточкой, Митрич, и двадцать с огурцом, – по лестнице прогрохотали башмаки, и помощник Кирюха вбросил себя в кабину, с силой оттолкнувшись от поручней.

– Ты бы шутку сменил, Кирюха, – привычно отозвался Митрич, надкусывая хлеб с салом.

Помощник, он же кочегар, хмыкнул, снимая с котла брезентовые рукавицы.

– Жениться тебе надо, Кирюха, – завел обычный разговор Митрич, попутно пережевывая сало. – Пора. Самое время. А то ходишь как охламон. Нечесаный вон.

– В армию вот-вот загребут, Митрич[21]. Жену опасливо одну оставлять, – откликнулся Кирюха, сдергивая с вешалки картуз. – Лучше уж потерпеть до демобилизации.

– Ну, терпи, терпи, – машинист скомкал бумагу, бросил ее к топке, смахнул с колен крошки и с зычным кряхтением поднялся. – Пары давай разводи, бездельник.

Митрич снял с гвоздя закопченный чайник, сделал несколько внушительных глотков, крякнул, будто не вода была в чайнике, а что-то в самом деле серьезное, утер губы рукой и огладил небольшие усы. Усы мастерового, как их называли в то время, когда Митрич только пришел на железную дорогу и еще не знал, что случится революция и что она ничего не переменит в его жизни. Как катался по чугунке, так и дальше будет кататься.

– Вчера котел, небось, кое-как продул, – сказал машинист Митрич, потягиваясь. Было известно, что он скажет потом: – Смотри, Кирюха, дождемся пережогов.

Кирюха поднял с пола лопату, пристально осмотрел черенок, нет ли трещин, а то сломается в неподходящее время, стервоза, и остался доволен осмотром. Насвистывая мелодию, прицепившуюся вчера в кинотеатре «Искра» на просмотре кинофильма, куда он водил Дусю, деповскую «башмачницу», Кирюха стал готовить топку к работе.

– Опять вчера на собрании подбивали, чтоб я ходил под большим клапаном, увеличил форсировку аж до сорока восьми килограммов и гонял тут, как наскипидаренный, – бурчал Митрич, осматривая основание дымогарной трубы и почему-то качая головой. – Нет уж, дудки. Как давал сорок километров, так и буду давать. Вот уйду на слом, тогда становись машинистом, называй паровоз комсомольским и жарь все пятьдесят в час. Пока не навернешься на кривой.

А среди сочно-черных осколков угольных пластов, приготовленных для топки, был сегодня один особый. Большой. Но больших и без него хватало. Иногда даже попадались такие здоровые кусманы, что их приходилось крошить кувалдой на металлическом полу кабины. Только опытный глаз мог бы отличить этот особый кусок от подлинного угля. По отсутствию антрацитового блеска и граням, более округлым, лишенным той безусловной резкости граней настоящих угольных камней. Да и то заметить что-либо можно было, лишь взяв его в руки, да вглядевшись, да вдумавшись. Но никто, понятное дело, не вглядывался и не вдумывался. Вместо этого бесполезного занятия в уголь вонзилось наточенное железо совковой лопаты, подхватило, что легло на совок, и швырнуло в разогретую топку. Большой, неправильный кусок на лопату не попал, он лишь чуть сместился. И продолжал смещаться дальше в такт взмахам лопаты. Когда наступит его черед сгорать в топке, сказать было затруднительно. Но должен был настать рано или поздно, должен…

Глава пятая

По пропуску и без пропуска

Бригада нас встретит работой,И ты улыбнешься друзьям,С которыми труд, и забота,И встречный, и жизнь пополам.

Песня из к/ф «Встречный» (1935)

С той стороны ворот лязгнуло раз, лязгнуло два, железные черные створки с рельефами звезд разошлись, и грузовик, в кузове которого в такт колесам покачивались серые солдатские шинели, зажатые между ног винтовки и синеверхие фуражки, въехал на территорию завода «Красная заря». Вслед за ним вкатила «эмка», но в ней сидел один шофер. Те же, кто вместе с шофером проделал в «эмке» путь от Литейного проспекта до проспекта Карла Маркса, уже прошли на завод через проходную. Они покинули автомобиль перед заводским КПП. Вошли, толкнув дверь с сильной возвратной пружиной, прогрохотали по доскам узкого прохода, невольно заставлявшим людей двигаться гуськом, и напугали вохровцев через окно контролера своими удостоверениями и приказом открыть ворота для пропуска двух служебных машин. Потом один за другим они преодолели снятую для них со стопора «вертушку». Из домика КПП выбежал, застегивая на ходу пуговицы синей вохровской куртки, упитанный мужчина с кривыми кавалерийскими ногами.

– Начальник караула Дятищев. – Вохровец козырнул и щелкнул каблуками сапог, а взгляд его забегал по прибывшим в поисках старшего. Взгляд, понятно, обеспокоенный. А вдруг что-то произошло по вине вверенного ему караула? Не приведи господи…

– Капитан госбезопасности Шепелев, – кивнул ему среднего роста человек, единственный из прибывших, кто был в гражданской одежде.

Звание подействовало, как бронебойный снаряд действует на танкетку – прошибло насквозь. Начальник караула почувствовал, что земля не такая уж устойчивая штука, что удержать тело на двух ногах – задача не из простых. Сердце колтыхалось так, будто в его стенки кто-то лупил, требуя выпустить.

– Проходная одна? – как глас из преисподней, прозвучал для Дятищева голос капитана госбеза.

– Еще ворота. Но там только… эти… машины… – не без усилия ответил за начальника караула его речевой аппарат.

– Утром никого не могли там впустить? Случается такое? Только честно, Дятищев. Мне наплевать на ваши мелкие служебные прегрешения, но, если вы мне сейчас соврете, то… – покачал головой дорогой незваный гость.

– Нет… никогда, тов-арищ капитан, – начальник караула волевым усилием заставлял слова покидать онемевшее горло. – Очень строго…

– Во сколько началась смена?

– В семь тридцать.

– Никто не пытался после ее начала выйти с предприятия? Под каким-нибудь предлогом?

– Нет. Мы бы… это…

Капитан не стал дожидаться, пока Дятищев закончит фразу. И так все ясно. Потому как обыкновенный режим предприятия, имеющего оборонное значение. В семь тридцать с началом утренней смены проход на завод прекращался, с этого момента опоздавших препровождали в караульное помещение, где у них отбирались пропуска, вызывался начальник цеха, в котором работал нарушитель труддисциплины, и составлялся протокол. Покинуть завод, начиная с семи тридцати, можно было только по увольнительной, подписанной начальником цеха. Получить же увольнительную рабочий мог, наверное, в одном-единственном случае – в случае внезапной болезни.

– Обеда еще ни у кого не могло быть, только без четверти девять, – повернулся он к сопровождающей его четверке. Потом снова к начальнику караула: – Хорошо. Возвращайтесь в караульное помещение и звоните в первый отдел. Скажите, кто приехал. Пускай захватят план завода и бегут сюда. Сами оставайтесь в караулке. Свободны!

И Дятищев, не сдержав облегченного вздоха, убежал.

– Значит так, товарищи, – капитан Шепелев оглядел своих подчиненных. – Омари и Тимофей – дуйте к грузовику. Поставьте по солдату ко всем входам-выходам каждого здания. Даже к нужникам на улице, если таковые имеются. Никого не впускать и не выпускать. Оружие держать в боевой готовности. Саперы пусть ждут в машине. Андрей, поговорите с вохрой здесь и на воротах, может, будет какая-нибудь зацепка. Лева, останетесь со мной.

Тимофей и Омари бегом рванули к грузовику, Андрей направился обратно на КПП, а Лева поправил на переносице пенсне и ждал распоряжений командира. Они последовали.

– Лева, встретите особиста и проследите, чтобы не мешал. Пускай дожидается в стороне, пока не позову.

Командир повернулся и пошел в направлении двери КПП, из которой рабочие попадали на завод и из который он сам только что вышел. Вот нынешние действия командира Леве были понятны. До поры до времени, а именно до поездки в «эмке» он, сержант госбезопасности, как и остальные ребята, пребывал в недоумении. Зачем они едут на завод, да еще в придачу в сопровождении взвода солдат с саперами? Что такого страшного случилось? Ну да, соглашался Коган с командиром, слушая его телефонные переговоры в комнате, есть странности в убийстве, но все они по милицейской части. Следа от вражеских разведок, простите, не видать. И Лева успел тогда огорчиться: вот значит и до их командира добралась шпионская лихорадка, теперь и они будут ловить призраков, видеть в каждом углу лазутчика. Жаль, подумал Лева, что командир – такой человек! – и тот не устоял.

Так он и продолжал думать, пока с переднего сидения «эмки» командир не разъяснил ситуацию. «Лучше перестраховаться, – сказал капитан Шепелев, – чем потом объяснять, почему ты не перестраховался. А убийство в Лесотехнической мне катастрофически не нравится. Смотрите сами. Решились на убийство хоть и пьяного, но молодого и сильного парня. Уже настораживает. Хотя легко объясняется тем, что парень был настолько пьян, что не казался страшным. Тогда зачем пускать в дело нож? Нестыковочка. Но едем дальше. Убийца, выходит, из тех людей, кто таскает в кармане финку. Вор на мокрое дело не пойдет. Блатняк помельче может зарезать из-за кошелька, согласен, может. Но не станет делать этого без необходимости. Потом не будет закапывать труп, а сразу смоется подальше. И документы утащит с собой только в том случае, если они в кошельке. На шпану совсем не похоже. Эти поодиночке не ходят и нож выхватывают из-за голенищ, когда не получается одолеть в драке. А драки не было. Может, нам следует искать простого, свихнувшегося от выпитого человека, случайно увидевшего кошелек с деньгами в руках покойного ныне парня и у которого завалялся в кармане ножик? Допустим. Но, товарищи, как я вам всегда говорю, предполагайте худшее и успокаивайтесь, если только факты опровергают ваши невеселые предположения. Вот почему и стал звонить в Угро, выяснять подробности. И вдруг слышу в телефонном аппарате от товарища Ивана Нестерова, что молодого человека убили с одного удара ножа точно в сердце. Очень умело убили».