Капитан госбезопасности. Ленинград-39 - Александр Логачев

Опять в их беседу вмешался аппарат телефонной связи.

– Да! – схватился за трубку Нетунаев. И его бледное лицо сразу начало багроветь. – Да ты что! Немедля, немедля! Где, точно где? Кто поехал? Комиссару доложил? Подключай Звягинцева!

Дед вбил трубку в рычаги.

– Вот видишь! А ты тут сидишь рассусоливаешь! Взорвался паровоз, который формировал составы в депо Ленинград-Витебский! Диверсия и ничего другого!

– И опять бессмысленная! – Шепелев оторвал себя от стола, бросил карандаш к телефонам. И тоже повысил голос: – И не последняя! Вот ради чего я и пришел к тебе! О чем и говорю! Но зато, – капитан показал на телефон, – теперь легче будет тебя убедить.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь! – кричал Дед. – Я знаю – у нас враг, диверсант, его надо найти, задержать и разобраться!

– Не успеем разобраться! – перекричал капитан своего командира, потом помолчал секунду и заговорил нормальной громкости голосом: – Я могу сказать, как осуществили диверсию в депо. Взрывчатка, закамуфлированная под уголь, подброшенная в паровозный тендер. Заурядный диверсионный прием, которому обучают в абверовских спецшколах. Но чтобы его использовали в мирное время, слышу впервые. И сколько, как думаешь, мы будем искать сегодняшних диверсантов? А сколько у нас в запасе? Дай бог день имеется! Я нашел всего одно объяснение бессмысленной и поспешной диверсии с убийством. Оно в том, что должны быть еще и другие. И вот пожалуйста! И все вместе они подчинены одной цели – отвлечь нас, оттянуть на них наши силы. Я раскладывал пасьянс и так, и эдак. Не нахожу объяснения приемлемей.

– Товарищ Шепелев! – Дед высоко поднял голову, пощупал, застегнут ли на крючок воротник френча. Капитану стало понятно, что с ним сейчас будут говорить как с подчиненным, с соблюдением субординации и без обсуждения приказов. И он попробовал опередить Деда:

– Будут еще акции, Георгич, и, думаю, серьезней паровоза. Среди мелочей врагу нужна одна сильная, бронебойная акция. Скажем, покушение на товарища Жданова.

Дед вытаращил глаза:

– Да ты точно с глузду съехал, хлопец!

– Съехать я, может быть, и съехал, однако видишь, – капитан показал на телефон, – моя заумь подтверждается. Жданов еще не самое страшное, Георгич, – Шепелев правильно рассчитал, что упоминание секретаря ленинградского облисполкома заставит Деда слушать его дальше. – Вот от чего нас отвлекают, а? Где предполагается главный удар, по чему, ради чего затеяна свистопляска? Чья разведка старается?

– Ты представляешь, капитан, что будет, если ты прав? Если товарища Жданова…

– Дед, давай считать, что я прав. И мне нужна твоя помощь.

Старший майор Нетунаев устало обессиленно на стул.

«Надо было со Жданова и начинать, – капитан был собой недоволен. – Лучше надо строить разговоры».

– Что ты от меня хочешь? – Нетунаев сидел на стуле боком, повернувшись к капитану в профиль.

– Я должен заниматься той акцией, для которой готовится прикрытие. Вычислить кто, где и когда.

– Да тот же Алянчиков спросит…

– Для всех я работаю по диверсии на «Красной заре». Кстати, одного человека я на это дело действительно отряжу. След дохлый, но пробовать надо. Дед! Какой бы шорох и переполох у нас не поднялся, прикрой меня. Сделай так, чтоб обо мне забыли.

– Хорошо, – покорился Нетунаев.

– Но это не все, Дед.

– Чего тебе еще? – обречено спросил Нетунаев.

– Мне нужно, чтобы в случае необходимости, если я тебя попрошу, ты задействовал все наши мощности. Бросил бы всех и все, куда я скажу. Боюсь, без этого будет трудно. Ты со своего уровня можешь это обеспечить.

– И как я это объясню руководству?

– Оперативной необходимостью. Я понимаю…

– Ничего ты не понимаешь, – устало перебил Нетунаев. – Если ты ошибешься или напортачишь, или ничего не добьешься, то потом начнут разбираться и меня…

– И меня, Георгич, тоже, еще раньше.

– Постой, постой, хлопчик! – вдруг оживился Дед. – Ты гуторишь, что отвлечь хотят, да? А ведь враги ж не дураки, поймут, что мы еще бдительнее станем, землю рыть начнем, город переворачивать, удвоим зоркость, доппроверки, усиленный режим.

– Вот, – хлопнул себя ладонью по колену Шепелев. – Это то, что меня самого сбивало с толку, рушило мою версию. Но, кажется, я нашел верный ответ. Враг знает, как мы работаем в чрезвычайных ситуациях, знает наши слабости. Он как-то хочет использовать чрезвычайщину себя на пользу. Как – сказать пока не могу. Враг собирается убить двух зайцев: отвлечь нас от основной операции и извлечь выгоду из нашего переполоха.

– Ой, хлопец, что-то сложно у тебя выходит.

– Ты можешь мне поверить, Дед? Тут можно только опередить. Если этого не сделать, то враг доведет дело до конца и будет уже поздно что-то исправить.

– Ладно… – Дед махнул рукой. – Я знал, что пропаду из-за тебя. Раньше, позже – без разницы. Иди, мне комиссару звонить треба…

* * *

Он понял, что его так сильно раздражает. Он ждал другого. Нет, он, разумеется, не рассчитывал очутиться среди хаоса и запустения, он знал, что Сталин в промышленных центрах, в крупных городах создал показное, фасадное благополучие. Магазинные полки не пустуют, нет перебоев с продуктами, исправно работает транспорт. Он знал, что весь город покрыли трамвайными путями и троллейбусными линиями, переплели автобусными маршрутами. Знал, что город строится и мог в этом убедиться, глядя в окно троллейбуса.

Они подъезжали к окраине города, к Нарвским воротам. Вокруг стояли возведенные недавно дома, а рядом вовсю продолжалось строительство. Вот она воочию, сталинская архитектура, подумал Навроцкий. Громоздкость, прямолинейность, настраивающая на невозможность компромиссов и примирения, а также некоторая помпезность и основательность – мы здесь встали на века.

Все это он себе примерно так и представлял. Улицы вылизаны. Совсем нет нищих на улицах (а он помнил, сколько их здесь сидело и бродило до переворота – в лохмотьях, с закатанными рукавами и штанинами, обнажающими гнойники и язвы, с железными кружками в руках). Да, верилось как-то, глядя вокруг, что уличная преступность задавлена, выкорчевана и по ночному Ленинграду бродить безопасней, чем по ночному Петербургу. Все это он себе примерно таки представлял.

Но люди… Людей он ожидал увидеть иных. Думал, что в глазах у каждого советского человека обнаружит затаенный страх. Уловит токи угнетенности, забитости. Ему казалось, он разглядит на шеях советских граждан невидимый свинцовый шар, а в глазах надежду когда-нибудь сбросить его. Однако он ошибся. Люди как люди. Будто то, чем они живут и есть нормальная человеческая жизнь. А они живут как ни в чем не бывало, решая какие-то свои частные проблемы. Даже жизнерадостны. Довольны. Вот прямо перед ним сидят две девушки и щебечут, хихикая, доносятся мужские имена. Кто-то сзади обсуждает футбольный матч, а там спорят, нападет ли Англия на Германию или наоборот.

Он вспомнил, как зачитывался в детстве книгой Джованьолли о восстании Спартака, как переживал неудачу, постигшую взбунтовавшихся рабов. Фантазировал о том, как было бы, если бы рабам удалось одолеть Рим, вот бы счастливую жизнь они построили, царство справедливости. Что ж, он может любоваться на воплощенные детские фантазии. Вот оно царство победивших рабов. Когда рабы – все. Да, да, именно так. Рабы недовольны своей жизнью тогда, когда их держат в скученности, тесной клетке. Но когда клетка настолько огромна, что не видно прутьев, а с той стороны ее не бродят свободные сытые, смеющиеся граждане, пробуждающие тоску по иной жизни, то рабы чувствуют себя вполне уютно. И уже обидятся, назови их кто рабами, или, вернее, не поймут тебя и сдадут первому же постовому.

Навроцкий вышел из троллейбуса. Ему предстояло осмотреться на месте. Там, где все и произойдет…

Глава седьмая

«В воздухе пахнет грозой»…

Эх ты, доля, злая доля,Доля Колчака!Тяжела ты, безотрадна,Тяжела, горька!Не твою ли диктатуруЛенин пошатнул,Не тебя ли, узурпатор,Он в дугу согнул?

Народная песня, созданная партизанами Восточной Сибири в 1919–1920 годах в перерывах между боями.

Капитан взял со стола ежедневник, просмотрел записанные рядовым телефонограммы.

– Сергей, позовите лейтенанта Лезина, – сказал капитан.

Минаков сорвался из-за стола – грохотнул стул, вздрогнула трубка на рычаге.

– Лейтенант Лезин, к товарищу капитану! – рядовой открыл дверь в соседнюю комнату.

– Андрей, – капитан положил ежедневник на стол Минакова, повернулся к вышедшему лейтенанту. – Звонил Нестеров из Сталинского УГРО. Им удалось что-то выяснить по убийству фрезеровщика Вершинина. Свяжитесь с Нестеровым и подключайтесь к расследованию. Пройдите по этому пути.

– Андрей, – обернулся капитан, взявшись за дверную ручку соседней комнаты. – Две просьбы. Первая – не забывайте отзваниваться сразу по любой мелочи, какая попадает в руки. И вторая. Не геройствуйте.