Социальная юриспруденция. Юридическая психология. 1 том - Константин Пронякин

Человек живет в социуме (или – в племени), опять же, потому что, до социума, и до племени, у него a priori есть право жить. Точно также, есть право умереть. Ниже, как раз на этом, не понятном, как «категорический императив» Канта, праве, заложенном в каждой, не только человеческой, но и божественной «голове», мы остановимся подробнее, чтобы проиллюстрировать нашу еретическую мысль, что социальная юриспруденция суть порождение социальной медицины. Сначала —конкретными примерами.

Лорд Байрон ненавидел свою мать не зато, что она родила его уродом (он картавил, у него не было ахилловых сухожилий, и поэтому он вынужден был ходить на цыпочках, как балерина, у него были неразвитые мышцы обеих рук и чрезвычайно узкая грудная клетка с впалой грудиной, отсюда – с неразвитыми легкими; но он был – гений, и, прежде всего – воли!). Байрон ненавидел мать за то, что она «не спросила его, хочет ли он быть рожденным!» Мать – католичка, понимая страдания своего дитя, особенно в подростковом возрасте, признавалась ему, что «у нее, католички, не было права убить его в зародыше». Она тяжело переносила беременность, тяжело рожала и «знала, что родит урода». Байрон только в 30 лет простил мать. Но, сначала написал оду эвтаназии.

В том, что человек рождается не по своей воле и заложено его a priori право жить. Если следовать логике (а, основные труды, насколько нам известно, по юриспруденции, следуют формальной логике даже тогда, когда ее отрицают, сводя источники права к эмоциям, иррациональному, комплексам, микро-социуму, общественному договору, той или иной «конституции» римских императоров, или судебному прецеденту) a priori права жить, имеет симметричное ему право умереть. Смерть – категория социальной медицины, порождающая категорию смерти социальной юриспруденции. Все очень просто, если не от лукавого! Смерть бывает… нет, не только «естественная» и «насильственная». Эти категории весьма абстрактны для социального врача и социального правоведа. «Естественная» смерть: А) От старости (но, кто скажет, в каком возрасте человек умирает от «старости»? Б) От болезни (но, любой врач с небольшой практикой скажет, что можно не умереть от самой тяжелой и неизлечимой болезни, а – от «сопутствующей патологии»). В) От врожденного дефекта (например, от разорвавшейся аневризмы). Кто определит, Г) смерть от систематического недоедания или переедания – естественная или насильственная смерть? Д) смерть от систематического переутомления, недосыпания – естественная или насильственная смерть? Ж) смерть от оскорбления, «…чинимого безропотной заслуге…» – естественная или насильственная? Мы можем продолжить список, например, понятием «несовместимых с жизнью повреждений». Это понятие предложил Гиппократ. «До Пелопонесской войны медицина находилась в зачаточном состоянии. Гиппократ создал ей популярность. Она – ему известность на века» (Монтень). Сергей Петрович Боткин – русский врач-терапевт, создавший учение об организме как о едином целом, подчиняющемся воле, будучи участником Крымской (1855) и русско-турецкой (1877) войн, таким образом свел практически на нет все, «несовместимые с жизнью» гиппократовские синдромы (оставим в стороне их клиническое описание). Но, только война США и Вьетнама показала, когда и почему прав Боткин, а не Гиппократ! Для того, чтобы понять, как это имеет отношение к социальной юриспруденции, поясним, что в каждом из перечисленных «случаев», когда смерть наступает не в лечебном учреждении, а дома или на улице, возбуждается уголовное дело. И, за статьей УК прячется право.

Есть огромный диапазон смертей (особенно в наше, оснащенное дистанционными орудиями, которые только помогают умереть, действуя на «слабые» звенья системы организма, по принципу «будильника»), которые не поделить на насильственные и естественные. Шопенгауэр, лишился рассудка, пытаясь убедить себя, что самоубийство как таковое не возможно! До него, академически спокойно, к этому выводу пришел Бальзак, современник Артура Шопенгауэра. Убийство – безусловно насильственная смерть? Оказывается, что нет! Почитайте основоположника виктимологии Brunon Holyst! К месту будут и слова Бисмарка: «Вся человеческая история убедительно показывает, что мирное время, даже без мора и массовых эпидемий, людей погибает в 2—3 раза больше, чем за такое же время в период самых жестоких и кровавых войн». Конечно же, Бисмарк имел ввиду, что есть огромный диапазон смертей, на одном конце которого смерть естественная, а на другом – насильственная… Драйзер в «Американской трагедии» задал криминалистам и криминологам не разрешенную до сих пор задачу: 1) Убил ли Клайд Грифитс Роберту Олден? Или она погибла в результате несчастного случая? 2) Было ли признание в убийстве Роберты Олден Клайдом Грифитсом своего рода самоубийством? Или – набожная мать, сильный суггестор прокурор, довели религиозного, легко внушаемого Клайда Грифитса до самоубийства, признанием совершенного им убийства Роберты Олден? (В фильме «Love that paid the severest of all penalties!» – режиссер Джордж Стивенс, США, 1951 г., эти вопросы предельно конкретизированы). Гений Драйзера здесь все поставил на свое место! Его роман – прекрасно иллюстрирует – юриспруденция по сути социальна. Только тогда право – охранная грамота, а не вердикт на электрический стул, полностью поддерживаемый религией…

Теперь вспомним Жан Жака Руссо. Правоведы всех времен и народов (мы допускаем, что «упрощаем», на первый взгляд, проблему) никак не могут преодолеть Кодекс Юстиниана и Общественный Договор Руссо. Почитайте Ю. С. Гамбарова! Два абсолютно противоположных «источника» права: «конституции императоров» и «молчаливое согласие» дикарей – за пределы, вбитого в землю деревянного кола ходить нельзя! И в этом суть основополагающая причина – право a priori.

Право, с создания Мира, во всех представлениях о мире – и «над головами», и в «головах», как цивилизованных людей, так и аборигенов – есть охранная грамота. «Пусть рухнет мир, но восторжествует закон», «Мы должны быть рабами законов, чтобы стать свободными», «Закон должен властвовать над всеми», «Кто живет по закону, тот никому не вредит», «Закон суров, но это закон». Короче – pereat mundus et fiat justitia. И все это верно, если закон (право) есть охранная грамота. В противном случае – чем больше законов, тем меньше совести. «Закон» ассоциирован со скрижалями, которые получил Моисей на горе Синае от Яхве. Моисей – великий человек, ибо лицо трагическое. История знает два имени, которые страстно боролись с «золотым тельцом» с помощью закона – спартанский царь Ликург и Моисей… Спасенные от рабства Моисеем люди разорвали его на части, которые разбросали по пустыне (читай: З. Фрейд «Моисей – египтянин»). Ликург бежал из Спарты и уморил себя голодом. Моисей действовал жестко, всем известно. Ликург – тонко (он, по словам Плутарха, запретил спартанцам иметь писанные законы: его законы были формулированы в виде кратких изречений, ретр, и заучивались наизусть). Деньги Ликург приказал делать не из золота, а из глины и каждая монета была такой величины, что осел мог увезти в телеге только две-три, которые по дороге часто разбивались. О Моисее поют песни. О Ликурге рассказывают анекдоты. Обоим – отказано в реальном существовании.

Деньги, как показала история цивилизации, никогда не обладали функцией «охранной грамоты» (не зависимого, кого на них изображали – золотого тельца, Президента США или основоположника советского государства). Митрополит Илларион противопоставил закон Моисея – благодати Иисуса Христа, написав «Слово о законе и благодати» (О Законе, через Моисея данном, и о благодати и Истине через Иисуса Христа явленной, и как Закон отошел, (а) Благодать и Истина всю землю наполнили, и вера на все народы распространилась, и до нашего народа русского (дошла). И похвала князю нашему Владимиру, которым мы крещены были. И молитва к Богу от всей земли нашей). Но и «благодать», как показало время, не избавляет ее служителей от власти «золотого тельца», и, отнюдь, не является охранной грамотой.