Продаются роли! - Роман Шабанов

Скрипнула брезгливо дверь, и, не успев пропеть удручающий мотив, засов вернулся в прежнее отверстие, и два человека исчезли за зеленым букетом страдающей невесты, которая стала забывать о своем горе, так как наступал день, а днем все темные краски замазываются, оставляя естество для ночи.

Старик с Иваном прошли по щербатой насыпи, остановились около густого цветника, обменялись парой фраз, которые их развели в разные стороны – молодой человек пошел в сторону жалобного рева бегемота, гиканья и уханья обезьян и ржания зебры, которое, казалось, затеняло все вышеназванные звуки, доминируя над остальными.

Пройдя мимо Большого пруда, мимолетно бросив взгляд на островки, которые пучками расположились на этой щербатой глади, Иван подумал, что у человека обязательно должен быть островок, на котором он может перевести дух. Он понимал, что эти образования, выступающие из воды искусственны, на бетонных основаниях, и мы все живем в таких квартирах, неживых, мертвых материалах, которые были сперва убиты и потом превращены в состав, облаченный в крышу над головой, создающий иллюзию защищенности. Утки совершали свой заплыв, демонстрируя первому посетителю свои способности, как фигуристы на льду. Серые гуси пытались взлететь – они делали взмах крыльями, но не взлетали, лишь громко ударяли по воде, создавая неразбериху в радиусе двух метров для того, чтобы обратить внимание, привлечь посетителей. У каждого из этих, несколько похожих птиц был свой индивидуальный номер. Сухонос, пискулька, белолобый гусь и еще несколько разновидностей гусей – белошей, Магелланов, горный, казарка, лебедь-шипун, лебедь-кликун, лебедь-трубач – похожи. Крылья, перья, нос, плавают. И только поведение делало их непохожими друг на друга.

Иван бежал дальше. Он был похож на туриста, у которого осталось совсем немного времени до отъезда, а столько надо было успеть. Фламинго встретили его. Бледно-розовые огни вперемешку с алыми несли задор и веселье, энергию, от которой хотелось объединиться и тоже, как они, встать на одну ногу, как одна из форм индивидуальности этих птиц. Они кричали, скорее тарахтели, как мощный генератор, который покраснел от натуги. Иван, переступая с ноги на ногу, оставил за собой огонь, жар, цвет и только легкое дребезжание добегало до него, но становилось все реже и реже.

Он не облачился в робу как хотел. Лысый парень просто шел от одной клетки к другой, веря, что этот ритуал способен помочь вернуть былое состояние, которое еще сутки назад пребывало в голове и не паковало чемоданы. Он переходил от белых тигров к ягуарам, проснувшимся и лениво прохаживающимся по клетке, как творческие люди, облачающие утром себя в халат, и шествующие по зале взад-вперед, чтобы отогнать сон и схватить за хвост вдохновение, которое тоже в этой комнате-клетке, правда, тоже не сидит, а кокетничает.

Иван прошел к клетке со львом. Лев лежал, подперев голову, как человек и лениво открывал глаз. С каждым парень разговаривал и делился. Сегодня пал жребий выслушать его царю зверей. Тот еще спал или делал вид, что спит, но тяжело дышал, и выглядел более опасно именно ночью, чем днем, так как в спящем образе могли быть и агрессия, и кроткость, и все сразу, да и можно попасть не в настроение. Но у Ивана было внутреннее чутье, которое подсказывало ему, следует ли идти в эту клетку или следует пока повременить.

– Здравствуй, – произнес Иван, держась на расстоянии от клетки со львом примерно в полутора метрах.

– Ну, привет, – ответил лев. Конечно, он не мог произнести членораздельно: «При-вет», но его стеклянный глаз, ленивый взор говорили сами за себя.

– Не буду я ходить вокруг да около, – сделал шаг парень. – В общем, так, мне нужно с тобой поделиться. Я должен тебе сказать. Такая штука. И не спрашивай почему ты, просто ты и все.

Иван был похож на робкого влюбленного, признающегося в любви в первый раз. Этот маленький кусок словно был взят из пьесы, где главный герой окунается в пространство сцены, обволакивая всех взглядом и забывая текст, пытается импровизировать, говоря неточно, но по смыслу.

– Хорошо, не буду, – ответил он блуждающими зрачками, осматривая в руках молодого человека что-либо съедобное. – Только быстрее.

– Я не могу быстрее, – остро отреагировал Иван. – Это не та тема, которую можно обсудить и забыть. Это все намного серьезнее.

– Ладно, Ваня, – уступил царь. – Я тебя слушаю.

И вот, найдя правильную точку, вагон, сошедший с рельс, встал в нужную выемку и пополз, постепенно согласуясь со стальными вагончиками, тарахтя и уже не выделяясь на их фоне.

– Не знал, к кому обратиться, – произнес парень. – Не с фламинго же мне разговаривать. Их так много и они совершенно не умеют слушать. Они постоянно издают звуки, словно произносят монолог. Тысячи птиц и все говорят монолог. Ты представь, если люди стали бы произносить свои моноложищи. Одновременно. У меня сын-вундеркинд. А у меня сын-инвалид. А у меня нет сына, но есть дочь. Дура дурой. Поет весь день, не замолкает. И ту-ту. Ту-ту, весь день монологи. Но кому. Самому себе? Они же совершенно не умеют слушать, – повторил он с большим, нежели раньше, возмущением. А ты, ты не фламинго. Ты, другое дело.

Лев поменял свою подогнутую лапу с правой на левую. И, удобно примостившись около пустой миски, не желал двигать телом, если только не челюстями при каждом удобном случае и хвостом, который, казалось, жил какой-то своей посторонней жизнью – подметал полы клетки, как дворники на автомобиле, и иногда замирал, скрутившись, выражая свое недовольство, а может быть, просто каприз.

– Хватит лести, – произнес он. – Достаточно. Давай ближе к делу.

– Да, да, конечно, – торопливо сказал Иван. – Знаешь, у человека обязательно когда-нибудь наступает момент, когда он должен задуматься о том, что он делает. Не просто относительно этого года, места, где он находится, а нет, большего. Он должен понять, а нужно ли вообще кому-нибудь то, что делает, и заслуживает ли тот хлеб, который ест…

– Поменьше трудных слов, – прервал его царь зверей. Он уже отвернул голову и пустился глазами по тропинке, откуда обычно выходил парень с ведром парного мяса. – Я все же лев, а не академик.

– Да, извини, – сказал парень. – Меня ударили по голове, и я мало что помню, но, очнувшись сегодня, я, знаешь, пришел к какому выводу? Мне непросто об этом говорить, но я думаю, ты меня сможешь понять.

– Смогу, – резко вскинув голову лев.

– Мне так опротивели люди, – прошептал Иван. – Да, все человечество разом. Все особи. И женщины тоже. Они словно вышли из меня или я из них. Я взял лодку и оттолкнулся от берега и стал плыть, плыть…

– Ты же обещал, – повернулся на другой бок лев, при этом издав такой рык, что Иван, держась теперь за чугунные звенья, сделал шаг назад, но руки словно приросли, стал одним из элементов этой клетки, и его тряхнуло, как при высоком напряжении.

– Да, прости, – согласился парень. – Не мог сдержаться. Я же что здесь? Вот, попрощаться пришел. Наверное, мы больше не увидимся.

– Ты куда? – привстал царь. Он заинтересовано смотрел на странно одетого парня, но, так как много прошло посетителей со странными фасонами, этот не шибко бросался в глаза.

– Пока не знаю, – сказал парень.

– Может туда, где тепло? – предположил лев.

– Да мне не важно, – произнес Иван. – Пусть там будет очень холодно, градусник зашкаливает, но вот здесь…

Он стал бить себя в грудь, сомкнув зубы, напрягая шею и плечи в односложном сочетании.

– Вот здесь должно быть что-то недремлющее, неспящее, живущее, – прокричал он.

– А что люди? – спросил лев, наблюдая за этой жертвой.

– С виду добрые, а внутри черствые оказались, – ответил парень. – Ну и как дальше верить. Я не знаю.

В рядом стоящей клетке проснулись очковые медведи, издав сонный писк и рокотание. Наравне с этим звуком по дорожке с узорами из луж, утопая в некоторых наполовину, двигались лаковые туфли. Это был управляющий. На нем был оранжевый галстук. За ним семенил старик.

– Что за история? – спрашивал он у старика, а тот едва слышно произносил:

– Дело в том, – неторопливо говорил старик, – что я утром обычно хожу на обход, перед тем как вы приходите, так вот.

– Как он здесь оказался? – громко спросил управляющий и в его голосе послышался едва уловимый дефект.

– Так я что, – продолжал старик, пока они подходили к эпицентру происходящего, – Он ведь работает здесь.

– Ночью, – продекламировал мужик и обильное слюноотделение не оставило старика равнодушным, он закрыл глаза, – в костюме, в час, когда животные спят. Люди приходят, и что они должны видеть?

– Что должны видеть? – перепросил старик и стал тереть ухо, которое видимо дало о себе знать выстрелами и пальбой в ответ на внешний натиск.

– Вы работаете уже две жизни, а запомнить не можете, – сурово сказал он. – Люди должны здесь видеть дикую природу.

– В клетках? – спросил старик. – Дикую природу в клетках. Такое разве возможно? Дикая она другая.