Рожденный с мертвецами - Роберт Силверберг

— Она не хотела тебя обидеть, — сказал Джиджибой после неловкой паузы.

— Что же тут для меня обидного?

— Та, кого ты любишь, выбрала для себя «ледяной город». Моя супруга выразила отвращение к этому пути, и это можно счесть недопустимой невежливостью.

— Она имеет право относиться к идее воскрешения как угодно. Мне только странно… — Кляйн замялся.

— Что именно?

— Неважно.

— Не стесняйся, мы же старые друзья.

— Мне хотелось бы понять, — начал Кляйн, осторожно подбирая слова, — не слишком ли тебе тяжело посвящать всю жизнь мертвым? Изучаешь, душу на них тратишь, ничем другим не занимаешься, в то время как твоя жена относится к обитателям «ледяных городов» с презрением и отвращением. Если мертвецы ей омерзительны, не отталкивает ли твоя работа вас друг от друга?

— Ну, если ты об этом… — Джиджибой явно успокоился. — Мне идея воскрешения нравится еще меньше, чем ей.

— Вот как? — Кляйн не ожидал такого поворота. — Если тебе противно, ради чего ты за это дело взялся?

— Не хочешь ли ты сказать, что для ученого обязательна преданность объекту изучения? — искренне удивился Джиджибой, — Ты вот, кажется, еврей, а диссертацию защитил, если я ничего не путаю, по истории Третьего рейха.

— Ладно, убедил, — поморщился Кляйн.

— Для меня как социолога субкультура мертвецов — неодолимый соблазн. Разве не поразительно, что на глазах у всех возникает абсолютно новая сторона человеческого бытия? Разве не потрясающее везение, что это случилось в начале моего профессионального пути? Для меня нет более благодарной темы. Однако я не имею ни малейшего желания когда-либо воскреснуть таким способом. Для меня и моей супруги — Башня молчания, жаркое солнце, всегда готовые служить стервятники и окончательное забвение.

— Для меня это неожиданно, если бы я знал получше теологию парсов, мог бы догадаться, что…

— Ты не понимаешь. Наше неприятие не имеет отношения к теологии. Во-первых, нам просто не хочется заглядывать дальше отпущенного срока. Это личное. Во-вторых, у меня есть серьезные сомнения насчет последствий практики воскрешения для общества в целом. Присутствие мертвецов среди нас порой приводит меня в отчаяние. Как частное лицо, я их побаиваюсь. Мне совсем не нравится культура, которую они создают. Мне отвратительно… — Джиджибой оборвал сам себя. — Извини. Слишком сильное слово, наверное. Видишь, как все сложно? Парадоксальная смесь влечения и отвращения. Вот меня и разрывает между двумя полюсами. И зачем я это тебе говорю? Если не расстрою, то уж точно не развеселю. Расскажи лучше про Занзибар!

— Ничего интересного, к сожалению. Две недели ждал, когда она появится, потом не смог даже близко подойти и вернулся обратно. Проследил до самой Африки, но увидеть не вышло даже мельком.

— Как печально, дорогой Хорхе.

— Она не вышла из номера. А мне не позволили к ней подняться.

— Не позволили? Кто?

— Ее, как бы их назвать, свита. Сибилла путешествовала в компании четырех других мертвецов. Трое мужчин и одна женщина. Она поселилась в одном номере с Захариасом — это бывший археолог. Он меня к ней не пустил, очень ловко. Вел себя так, будто Сибилла — его собственность. Может быть, так и есть. Что скажешь, Джиджибой? Мертвецы женятся? Можно считать Захариаса новым мужем Сибиллы?

— Вряд ли. Понятие супружества у мертвецов не в ходу. Между ними складываются те или иные отношения, но пары возникают крайне редко, а вернее всего — никогда. Зато они создают псевдосемейные группы из трех-пяти человек, которые…

— Хочешь сказать, все четверо — ее любовники?

— Кто может знать? — развел руками Джиджибой. — В физическом смысле — едва ли, но даже тут ничего нельзя утверждать. Захариас, судя по всему, связан с ней какими-то узами. Остальные компаньоны могут быть членами псевдосемьи, а могут и не быть. У меня есть основания полагать, что в определенные моменты каждый мертвец может объявить всех остальных своей семьей. Увы, мы их наблюдаем и воспринимаем, в лучшем случае, через тусклое стекло.

— Для меня и это было бы неплохо. Я даже не знаю, как Сибилла теперь выглядит.

— Наверняка не хуже, чем при жизни.

— Ты мне говорил. Только мне надо самому увидеть. Не представляешь, как нужно. Если бы ты знал, как больно…

— Ты хочешь увидеть Сибиллу прямо сейчас?

— Как увидеть? — изумился Кляйн. — Не хочешь ли ты сказать, что она…

— Прячется в соседней комнате? Нет, конечно. Но небольшой сюрприз у меня найдется. Пошли в библиотеку!

Небольшой кабинет от пола до потолка был заставлен книгами на разных языках: не только на английском, французском и немецком, но и на санскрите, хинди, гуджарати и фарси. Крошечная колония бомбейских парсов не расставалась ни с одним языком, попавшим в их поле зрения.

Отодвинув высокую стопку специальных журналов, Джиджибой вытащил обзорный куб, включил подсветку и вручил его Кляйну.

В центре ослепительно четкой голограммы, посреди бесконечной равнины, стояли три фигуры. Над гладким, без единого деревца, морем зеленой травы синело пустое небо. Слева Захариас возился с затвором тяжелой винтовки, не глядя в объектив. Справа стоял крепкий коренастый мужчина с грубым лицом, бледным по контрасту с черными волосами — густая борода до ноздрей. Кляйн его узнал: Энтони Гракх. Рядом стояла Сибилла в брюках цвета хаки и белой куртке. Гракх показывал пальцем куда-то за пределы поля зрения камеры, а Сибилла целилась туда из винтовки, почти такой же большой, как у Захариаса.

Кляйн повертел куб, разглядывая лицо Сибиллы с разных сторон. От этого зрелища пальцы его сделались неуклюжими, а ресницы задрожали. Джиджибой не обманул: она не утратила своей красоты. Но это была совсем другая Сибилла. Тогда, в гробу, Сибилла казалась безупречной мраморной копией самой себя. Она походила на статую и сейчас: маска лица, два таинственных омута, затянутых льдом, вместо глаз, загадочная, едва заметная улыбка на губах. Смотреть на такую Сибиллу, чужую и незнакомую, было страшновато. Может, она не казалась бы окаменелой, если бы не целилась так сосредоточенно. Поворачивая куб так и эдак, Кляйн разглядел наконец, куда она целилась: на самом краю голограммы топталась странная птица. Крупнее индюшки, круглая как мешок, оперение серое, хвост и грудь грязно-белые, крылья белые с желтым, а ноги короткие и смешные, в желтых чешуйках. Эта птица с огромной головой и черным коротким клювом выглядела важно и комично. Она не подозревала, что минуты ее сочтены. Еще одно отличие: старая Сибилла не стала бы никого лишать жизни ради забавы. Сибилла-охотница, Сибилла — богиня Луны, Сибилла-Диана.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});