Рожденный с мертвецами - Роберт Силверберг

Когда дары заполняют гробницу целиком, жрецы подают новый сигнал. Жезлы поднимаются вверх, люди выстраиваются кругом по краю просеки, звучит ритмичный погребальный гимн. Захариас начинает подпевать без слов, у него неожиданно красивый оперный бас. Пораженная Сибилла смотрит на него почти с благоговением. Взяв Сибиллу за руку, Захариас внезапно требует:

— Ты тоже пой!

Сибилла нерешительно кивает. Голос ее сначала дрожит, потом она всерьез включается в ритуал. Голос Сибиллы крепнет. Ясное, чистое сопрано, сверкая, возносится к небу и перекрывает остальные голоса.

Приходит время последнего подношения: мальчики заваливают дом мертвых хворостом, толстыми сучьями — всем, что может гореть. Из дубовой рощи на просеку выходит обнаженная женщина с пылающей ветвью — точнее, девушка со светлой кожей и стройным телом, раскрашенным горизонтальными красными и зелеными полосами по груди, бедрам и ягодицам. Девушка бежит, длинные черные волосы развеваются плащом за ее спиной. Она подбегает к дому мертвых и погружает факел в хворост; танцуя, обходит гору сучьев, поджигая их то здесь, то там. Языки пламени неистово взмывают в небо; девушка бросает догорающую ветвь в самый центр погребального костра. Огонь быстро пожирает дом мертвых, опаляя лицо Сибиллы.

Землю начинают подносить, когда еще тлеют угли. Делом заняты все члены общины, кроме жрецов, стоящих по четырем сторонам просеки, и девушки, упавшей на краю вырубки, как брошенная тряпка. Землю берут из карьера за деревьями. Каждый, как может, несет крупные жирные комья: в плетеной корзине, в кожаном переднике, голыми руками. В тишине люди сбрасывают принесенную землю в пепел, потом идут за следующей порцией. Двигаются цепочками друг за другом, в торжественном порядке.

Сибилла смотрит на Захариаса, тот кивает. Вместе они вливаются в одну из цепочек. В карьере Сибилла захватывает тяжелый глинистый ком и несет его к растущему кургану. Возвращается обратно, еще раз, и еще. Курган быстро растет: два фуга, три, четыре. Круглый волдырь вспухает на глазах, ограниченный по сторонам неподвижными фигурами жрецов; тысячи пар босых ног плотно утаптывают землю. Сибилла думает, что смерть действительно нужно праздновать вот таким образом. Грязная одежда липнет к мокрой спине, но Сибилла продолжает ходить со священным грузом от карьера к кургану, чувствуя неземной восторг.

В какой-то момент чары разрушаются. Сибилла не знает, что случилось, но дымка рассеивается, солнце режет глаза, жрецы, строители и незаконченный курган исчезают. Они с Захариасом снова оказываются внутри каменного восьмиугольника. По полю вокруг бегают гольфмобили. Трое детей с родителями стоят в нескольких шагах и смотрят на них, не отрываясь. Мальчик лет десяти указывает пальцем на Сибиллу и спрашивает пронзительным голосом, разносящимся по всему Огайо:

— Пап, у этих людей что-то случилось? Они такие странные!

— Тише, Томми! — негодует мама. — Разве тебя не учили вести себя прилично?

Папа отвешивает сыну оплеуху и удаляется, таща Томми за руку. Семейство уходит на другой конец парка.

Сибиллу бьет крупная дрожь. Она отворачивается, закрыв глаза руками.

— Все хорошо, — говорит Захариас нежно, обнимая ее. — Откуда мальчику знать? Все хорошо.

— Уведи меня отсюда!

— Я еще хочу показать…

— В другой раз. Пожалуйста. Поехали в мотель. Не хочу ничего больше видеть, не хочу, чтобы кто-то смотрел на меня.

В мотеле Сибилла целый час лежит лицом вниз на кровати, судорожно всхлипывая без слез. Несколько раз она объявляет, что не готова к этой поездке и хочет обратно в «ледяной город». Ничего не говоря, Захариас гладит Сибиллу по напряженной спине, и ее отчаяние постепенно уходит. Их взгляды встречаются; Захариас протягивает руки, и они занимаются любовью, по обычаю мертвых.

3

Новизна есть обновление: ad hoc enirn venit, ut renovemur in illox[1] ; как в первый день, так и сегодня; herrlich wie am ersten Tag[2]. Реформация или ренессанс; возрождение. Жизнь подобна Фениксу, который всегда возрождается из собственного праха. Истинная природа жизни — возрождение. Всякая жизнь есть жизнь после смерти, вторая жизнь. Totus hie ordo revolubilis testatio est resurrections mortuommd[3].

Норман О. Браун. Тело любви

— До сезона дождей осталось совсем немного, господин и госпожа, — сказал водитель такси.

Машина быстро ехала по узкому шоссе в сторону столицы, города Занзибара. Водитель добродушно болтал, нисколько не опасаясь пассажиров. Должно быть, не понимает, кто мы такие, решила Сибилла.

— Начнется через неделю или две, — продолжал таксист. — Это долгий сезон. Есть еще короткий, в конце ноября и декабре.

— Знаю, — кивнула Сибилла.

— Вы уже бывали в Занзибаре?

— В каком-то смысле.

В каком-то смысле Сибилла бывала в Занзибаре много раз. Сегодня, когда зревший годами образ Занзибара соединялся с реальностью, Сибилла не трепетала и не беспокоилась. Сибилла больше не беспокоилась ни о чем. В прошлой жизни задержка в аэропорту привела бы ее в бешенство: как же, десять минут полета и вдвое дольше торчать на бетонке! Теперь она просидела все это время почти неподвижно, рассеянно слушая Захариаса; отвечала редко, будто посылала радиограммы с другой планеты.

И вот Занзибар, знакомый и уютный. В былое время Сибилла не уставала поражаться, когда что-то знакомое по уроку географии, фильму или рекламному плакату — Гранд-Каньон, небоскребы Манхэттена, Таос-Пуэбло — выглядело в точности как ей представлялось. Сегодня Занзибар разворачивался перед ее равнодушными глазами, как перед объективом кинокамеры, предсказуемый и неудивительный.

В теплом, душноватом воздухе сгущался и запускал осторожные щупальца в окно такси клубок экзотических ароматов. Не только неизбежная гвоздика, но и более деликатные запахи: по всей вероятности, гибискус, франжипани, джакаранда и бугенвиллея. Сезон дождей мог начаться в любую минуту.

По обеим сторонам дороги тянулись плотные стены зеленых пальм, среди которых попадались лачуги под жестяными крышами; за пальмами темнели непроницаемые таинственные заросли. Как обычно в тропиках, дорогу считали своей собственностью куры, козы, голые детишки и сморщенные беззубые старухи. Они стояли, бродили и бегали, не беспокоясь о том, что какое-то такси покушается на их преимущественные права.

Оставив позади невысокие холмы, машина приближалась к мысу, на котором стоит город Занзибар. Казалось, что температура растет с каждой минутой: влажная духота сжимала остров в кулаке.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});