Кофе для истинной леди - Софья Ролдугина

Ведь я всего лишь скромный детектив Управления, не имеющий в своем распоряжении кофейни, где одна-единственная чашка кофе стоит добрых два с четвертью хайрейна. А потому выражаю надежду, что впредь вопрос оплаты моих услуг не будет ареной для Ваших упражнений в остроумии.

Впрочем, к делу.

С записками я ознакомился. Они мне еще понадобятся для проведения некоторых исследований. Разузнайте, в каком порядке получала их А., это важно. Также подробнейшим образом расспросите всех гостей и постоянно проживающих в доме членов семьи А. о необычных происшествиях за последние четыре месяца. Постарайтесь сделать это так, чтобы Вас ни в чем не заподозрили.

Все беседы записывайте подробнейшим образом. В таких случаях, как с А., любая деталь может оказаться решающей.

Рассчитываю на Вас и Ваш острый ум, мисс Э.

С почтением,

Эллис

P.S. Не обижайтесь, но леденцов я все-таки купил. Не люблю сладости, но эти, на палочке, напомнили мне Вас, мисс Э., поэтому высылаю Вам немного. На пробу.

Когда я прочитала письмо, мне стало стыдно. Действительно, мой годовой доход составлял около двадцати пяти тысяч хайрейнов. Меньше, чем у герцогини Дагвортской, к примеру, но больше, чем у многих графов и даже маркизов. Эллис же как детектив за двенадцать месяцев поистине изматывающей работы получал всего шестьсот двадцать пять хайрейнов. И то, что для меня было досадной мелочью, для него составляло четверть от месячного дохода.

Вот она, разница в социальном положении, во всей красе.

Впрочем, сейчас мое высокое положение должно было сыграть нам на руку. Графине гораздо легче расспросить родовитых и титулованных гостей, чем простому детективу. Даже у последнего из джентри может оказаться довольно гордости, чтобы отказаться от общения со служителем закона, особенно без просьбы главы Управления.

У меня же есть и положение в обществе, и умение разговорить почти любого человека. На память я тоже не жалуюсь, так что доклад обо всех беседах с гостями Эллис получит в наилучшем виде.

Тут мой взгляд остановился на пакете, к которому было прикреплено письмо. Ах, да, «сласти»…

Я аккуратно надорвала плотную бумагу. Внутри действительно оказались карамельки, по виду — самодельные, вроде тех, которые матери готовят для послушных детишек: сваренные из сахара, разогретого на сковороде и намотанного на длинную палочку. Только к этой карамели золотисто-коричневого цвета явно что-то добавили…

«Что ж, вряд ли Эллис станет меня травить», — подумала я и решительно сунула одну конфету в рот. В первую секунду она показалась мне приторно-сладкой, с легкой цитрусовой ноткой. Но постепенно вкус преобразился. В нем появились жгуче-перечные оттенки, и чем дальше, тем явственней.

В задумчивости я провела конфетой по нижней губе, чувствуя слабое тепло.

— Имбирь, — улыбка моя получилась мечтательной. — Эллис думает, что я похожа на имбирную карамель…

— Леди Виржиния? — удивленно откликнулась мисс Тайлер, отвлекаясь от книги. — Что-то случилось?

— Нет, Эвани. Просто только что мне сделали один из лучших комплиментов в моей жизни.

Ночь и день прошли без особых происшествий, а вот на следующий вечер Абигейл запланировала действительно интересное развлечение, включающее в себя фейерверки над рекой и небольшой фуршет. Это было своего рода открытие сезона — череды увлекательных мероприятий в честь дней рождения герцогини и ее сыновей.

На берегу, под загодя установленными тентами, разместились столы с легкими закусками и напитками. В трех больших чанах над кострами подогревалось вино со специями. Его разливали по старинным — или сработанным «под старину»? — кубкам слуги в средневековых нарядах. Явиться на берег надлежало в чем-нибудь зеленом или коричневом, а дамам — непременно с цветком, вплетенном в волосы.

Для меня и баронессы Вайтберри это представляло некоторые трудности. Если мои «перья» еще можно было украсить голубым вьюнком, будто короной, то Эмбер оставалось только одно — надеть венок.

А называлось все это действо «Ночь фей».

Я спустилась к реке со значительным опозданием, когда большинство гостей уже наслаждались экзотическим, по меркам светских развлечений, вечером. От жаркой дневной духоты не осталось и следа. С воды тянуло прохладой и тиной, от костров — дымом и пряным ароматом глинтвейна. На расчищенной площадке кружились пары под аккомпанемент нежного дуэта скрипки и флейты. Таяли в сиреневых сумерках негромкие разговоры и смех. Абигейл, по праву хозяйки вечера единственная из всех надевшая фиолетовое платье, звездой сияла в центре самой большой группы и, кажется, искренне веселилась.

— К-красиво, правда? П-просто сказка.

Я обернулась. Обладателем приятного голоса и забавной манеры слегка заикаться, спотыкаясь на согласных, оказался среднего роста немолодой мужчина с подкрученными кверху усами. Он был полноват, но не той нездоровой полнотой, которая бывает от переедания, а той, какую связывают с незлобивым характером и дружелюбием. Такие немного нескладные люди часто становятся сердцем или совестью компании; в трудную минуту у них всегда можно найти поддержку, а в момент триумфа они с легкостью отступают в тень, не мучаясь ни завистью, ни сожалением.

Мне показалось, что окликнувший меня мужчина принадлежал именно к этой категории людей, однако имени его я не знала.

— Добрый вечер, лорд…? — я сделала многозначительную паузу, и незнакомец поспешил представиться.

— П-простите, леди Виржиния. В-вероятно, вы меня не п-помните, но это неудивительно. Несколько лет назад я был п-представлен вам, как Д-доминик Огюст Синглтон, эсквайр. П-покойному герцогу Д-дагвортскому я приходился сводным б-братом, однако обстоятельства моего рождения т-таковы, что рассчитывать на какой-либо титул, к-кроме эсквайра, мне не п-приходится. К счастью, леди Абигейл столь д-добра, что п-позволяет мне п-по старой памяти жить в Д-да-дагворте.

— О, очень приятно встретить вас. Прошу прощения, что не узнала сразу — здесь довольно темно, — только и сумела вымолвить я в первую секунду.

Надо же, тот самый незаконнорожденный брат Стефана Дагворта! Действительно, я смутно припоминала обстоятельства нашего знакомства. Тогда, кажется, близнецы со скандалом выжили из замка очередного гувернера, и их воспитанием по просьбе рассерженной Абигейл занялся мистер Доминик Синглтон. На шесть долгих месяцев в Дагворте воцарилось спокойствие — ровно до того момента, когда «доброго дядюшку» на посту воспитателя сменил очередной выписанный с материка специалист.

— Леди Абигейл сегодня п-превзошла саму себя, — улыбнулся Доминик, положив полную руку на перила. Внизу, под скрипучими досками, плескались речные волны. — Может, п-пройдем к д-другим гостям? Там наверняка б-будет веселее, чем тут, в одиночестве.

— Пожалуй, — согласилась я и, решив, что начать выполнение задания Эллиса можно прямо сейчас, ненавязчиво продолжила: — Леди Абигейл, похоже, нынче просто блистает. Знаете, я рада этому, ведь в последнее время она была несколько подавлена. Думаю, это заметили и вы.

— К-конечно, заметил, — вздохнул мой собеседник, помогая мне сойти по ступенькам на берег. — Столько в-всего случилось этой в-весной… Впрочем, не будем о г-грустном. Хотите г-глинтвейна?

— Разве что немного. Становится прохладно…

Продолжая вести необременительную светскую беседу, мы приблизились к одному из костров. Слуга с поклоном вручил нам кубки. Я пригубила. Вино было слишком сладким, почти приторным.

Как раз во вкусе Абигейл.

А тем временем Доминик Синглтон разговорился. Под влиянием глинтвейна он стал куда как более словоохотлив и даже решился вернуться к «грустным темам». Но только-только начала вырисовываться передо мною занятная история о «шалости» близнецов, едва не стоившей Абигейл седых волос, как беседу нашу довольно грубо прервали.

— А вы, оказывается, сплетник, мистер Синглтон, — холодно произнес кто-то за моей спиной. Голос напоминал глубокий металлический звон — как у верхней гитарной струны, натянутой до предела. — Думаете, я не решусь вызвать на дуэль простолюдина? О, совсем вылетело из головы — вы же у нас эсквайр. Значит, формально я могу пригласить вас прогуляться на Королевскую площадь и там укоротить ваш болтливый язык.

Уже почти стемнело. Костры и факелы рассыпали рыжеватые отсветы по траве, деревьям, человеческим фигурам… Но даже в этом полумраке разглядела я, как страшно побледнело одутловатое лицо Доминика.

— П-простите… п-пожалуйста, простите… — просипел он, перепуганный насмерть. — П-поверьте, ничего, п-порочащего вас, я бы не п-по-посмел… Сэр Фаулер!