Императрица Фике - Всеволод Иванов

Глава 2. Беседы у постели…

Софья взглянула на спящего супруга, тонувшего в жарком медведе, обвела взглядом бревенчатые стены повалуши этой, закрытой на крепкий засов. Много видели, много слышали эти стены. Здесь, у постели, стали решаться дела молодого нового государства, жадно и расчетливо хотящего дышать, жить, крепнуть!

Софья была умна и потому не позволяла себе подавать супругу советы впрямую — великий князь всегда оставался сам себе голова! Софья показывала лишь удобные случаи, помогала терпеливо ждать, пока их не было, а решить, как использовать эти случаи, — это было делом самого великого князя. И как стремительно с лука искусного стрелка срывается стрела, так энергично и точно действовал смелый и решительный Иван, устремляясь к цели, открытой острым умом Софьи, отточенным на камне навыков древней мировой империи.

Дальновидным, тонким расчетом заменял великий князь Иван костоломные прямые обычаи первых князей Московских, перенятые у Золотой Орды. Ордынские цари нуждались только в одном — в сборе дани с Московской земли, что граничило просто с грабежом. Не было им ни дела, ни заботы хранить государство, пестовать, строить, растить его. Кочевники жили одним днем, как травы в степи, пусть день этот длится хоть век. А для живой Москвы задача была уже не в том, чтобы грабить соседнего князя — Тверского или Верейского, — как то бывало раньше, а в том, чтобы жить с ними так, чтобы не мешать росту и в этой новой части. Москва у татар выучилась, как добывать эту власть, но строить государство приходилось иным, не лихим татарским обычаем.

Проезжая через Псков, Софья поняла, что та старая народная республика была Москвы богаче и сильнее, что там больше каменных городов, монастырей, палат, там зажиточные и смелые люди, вольные их навыки, зарубежные деловые их связи… Разве можно было зорить все это? Зачем? Все это надо было искусно перенять, пересадить целиком под высокую руку Москвы. Таков был Псков.

А у Москвы был еще другой соперник, куда посильнее Пскова — Господин Великий Новгород, входивший в Ганзу — в торговое объединение Северных приморских городов — с центром в Любеке, со своими широко разбросанными зарубежными факториями-представительствами — в Брюгге, в Лондоне, Бергене, Новгороде и др.

Вальяжно сидела на западных рубежах Руси эта богатая торговая республика, и не деревянной, еще бедной, худородной Москве было пока равняться с нею, с её вечем, с ее кремлем, с богатыми купцами, монастырями, храмами. торговлей, связями, богатствами, грамотностью, ее северными бескрайними землями, уходящими за Урал, в Мангазею, в Сибирь. Во что бы то ни стало надо было перенять на себя все возможности Новгорода и Пскова, чтобы тем усилить Москву. Однако сила Новгорода была уже в прошлом, а Москвы — в будущем. И против матерого тучного Господина Великого Новгорода выходил молодой, сильный, дерзкий, но пока что худой и легкий москвич. — Иоанн! — говорила мужу Софья нежным греческим выговором — она стала его звать по-гречески — «Иоанн», и это ему нравилось, звучало торжественней, чем Иван. — Иоанн! Призови Димитрия… Расспроси его сам! Он — великий мастер государственных дел. За старцем посылали, и, постукивая палочкой, византиец в мухояровом кафтане на потертых лисьих пупках брел в великокняжью спальню. Русских сапог он так и не мог никогда натянуть на свои больные ноги и ходили меховых легких туфлях. Димитрий усаживался в кресло, и острая, горькая, но нужная, как лекарство, мудрость, струилась в его тихом голосе.

— Новгород? — говорил Димитрий, а Софья переводила, — Не заботься, царь Иоанн, о Новгороде. Их вящие люди будто хотят передаться крулю Польскому Казимиру?

Не опасно! Новгород — крепко твоя держава, ведь новгородские люди — православные. Ты для них как солнце! Они не передадутся ни полякам, ни немцам, ведь и поляки и немцы — это Рим, разграбивший Царьград. Это враги. Новгородскую землю тебе не трудно держать в руках, она родня Москве и по вере, и по речи, и по обряду. Это их нравы, и только ты не перечь им в их нравах, в их правах. Пусть они дышат свободно под твоей охраной… Пусть по-старому будут стоять все их города, их вечи будут свободны и князья свободны… Дай им их мир, пусть они живут, как жили раньше, дай им еще твой мир, чтобы они жили крепче. Время пройдет, и такой народ все крепче и крепче срастится с Москвой… Кто в Новгороде тянет, к Польше, к немцам? Сильные люди, богатые люди. И ты тех, кто в Новгороде силен, кто хочет страной гнуть по-своему, — тех и помалу изымай оттуда. Твоя опора, царь Иоанн, — на слабых, со слабыми ты будешь силен! Сильные — одиноки! Слабых множество, а их множество — великая сила… Будь бдителен — заметишь, что сильные умышляют против тебя, — действуй быстро, как римляне: не давай врагам накапливать силы. Покажи слабым, что ты против сильных — они сами позовут тебя!

Иван Васильевич, помолчав, с недоверчивой усмешкой спросил:

— А как же пал Царьград, если такая сила в вашем уме?

— Царь Иоанн, — отвечал старец. — Царьград пал потому, что в нем слабых не было, и все сильные люди дрались за власть над землями, где живут бедные люди, чтобы при помощи правды бедных победить друг друга. Царьград с его умом был словно херувим на иконе — одна голова! А государству нужно тело! Но и Царьград не погиб, как никогда не погибает человеческий ум, дай новое тело старому уму, и ты поставишь новый Царьград в твоей стране. Ум и сила — вот кто правит миром, но смотри как? Великая сила подымается теперь в Италии, и на севере ее, и в Риме. Но там сила ведет за собой ум, там встают народы. Пусть же у тебя ум ведет за собой силу. Ты создаешь великое царство могучего, охочего к делу и к правде народа!.. Будь пророком правды народу твоему, царь Иоанн, но помни и то, что только те пророки побеждали, кто был вооружен. Оружие — сила. Кто безоружен и только умен, кого мало числом — те погибали. Тот только пророк, тот не имеет власти — зови же малых многих людей к умной, простой правде и вооружай их! Крепи войско, царь Иоанн… Сам веди его! Твой ум даст тебе силу, оружие укрепит ее, правда поведет его… Сим победиши!

Пламя свечи на столе колебалось, в углах великокняжьей избы шатались черные тени, шевелились, грозили вырасти, загасить эту искорку золотого солнца, которую раздувал последним своим дыханием дряхлый византийский вельможа.

— В твоих руках, царь Иоанн, прежде всего православная церковь! — говорил старик. — Правда, она сейчас упала, но береги ее! Береги ее! Береги ее, как бережет путник в пустыне не золото, а связку сухих фиников! Это связывает вместе, она подкрепляет тебя, ведет твоих людей. Эта вера обороняет твою землю от врагов. Эта вера твоя граница, твоя стена с Запада и с Востока! От латинских рыцарей! И от кочевников! Не будет своей веры — твои люди сольются с другими, неразличимые, как облака тумана в море. Народ русский ищет прежде всего правды крепкой, правды своих отцов и от других вер отскакивает, как масло от воды.

Долгоносый, выставив черную бороду вперед, согнувшись в резном кресле, оперши подбородок на кулак, Иван Васильевич слушал перевод Софьи, неотрывно вперясь блестящим взглядом в восковой лик грека. Много прожил старец на свете, много знает, но он — обломок славной Греческой империи, не выдержавшей ударов судьбы. Да, он предтеча, прибредший умирать в московскую бескрайнюю пустыню, могучую, чтобы указать новые пути. И у следующего за предтечей — такие дороги впереди, что он, предтеча, и обуви разуть не достоин с ног того, кто идет за ним! У старика опыт, но судьба другая, он, Иван, идущий за ним в опыте, ждет новой своей судьбы!

И Иван Васильевич изредка косо взглядывал в лицо Софьи, — переводя, она горела восторгом. Знал Иван, чего она хотела, — воскресения Константинополя, о чем тогда пламенно рассказывал ей кардинал Виссарион, где бы на каждом шагу старое хватало бы за руки, где одичавшие сады давали ей кислые плоды, где люди, пережившие падение и раздавленные изгнанием, думали бы только о мести да о своей награде. Где царицей была она, Софья, или даже — царем шалопай Андрей.

— И еще другое дело, царь Иоанн, крепи войско… — говорил Димитрий. — Чем сильны против нас измаильтяне?[8] Конями! Чем побеждали вас ордынские цари? Конными ратями! Чем сильны среди славян и других народов рыцари немецкие? Конным своим железным строем! Твоя же сила, князь великий, в пешей рати. Конная сила быстрая, тяжелая, да нестойкая. Налетит, словно солома прогорит, — и нет ее. А в пешей рати каждый мужик у тебя воин. Русская пешая сила надежна. Русские леса — твои крепости, поля — непроходимые подступы, реки — стены, и сколько ни клюют вас конные воины, что птицы зерно, — склевать не смогут. Сила страны твоей во всенародной пешей обороне. Когда тебе, царь Иоанн, придется вставать в оборону своей земли, пусть с тобой подымаются все князья и все города, единым махом безотказно. Князья и города должны быть под твоей державой без своеволья. Утверждай свою державу, государь, утвердишь и силу. Если силен другой князь и сидит он в крепком своем городе, а к тебе не тянет — следи за ним. Как следить? Уж наверно у него есть недоброхоты. Ищи недоброхотов у врагов! На них обопрись, царь Иоанн! Опирайся на слабых, ищи слабых у твоих супостатов, переманивай к себе. А если у того князя есть дружина добрая — сделай так, чтобы та дружина мимо того малого князя на тебя бы прямо смотрела. Привлеки ее милостью, да величием, да правдой, да щедростью твоeй! Это твоя слава, а слава гремит издалека! Князь великий должен быть и славным.