Вне перемирия - Илья Эренбург

К Гушеку я попал на следующий день под вечер. Он находился в санатории. Врач сказал мне: „Половина одного легкого…“ Больные лежали на веранде. Их щеки были белыми или неестественно багровыми. Увидав меня, Гушек радостно засмеялся. Врач позволил ему сойти в сад. Он восторженно повторял: „Огромные успехи!..“ Он расспрашивал о Москве: „А как на Электрозаводе?“ Он говорил о парижских рабочих на площади Бастилии и о крестьянах Эстрамадуры, которые взяли землю. Задыхаясь, он рассказывал мне о Франтишеке, который ведет башмачников и батраков к победе. Я не слышал больше свиста, выходившего из его больной груди. Я забыл, что он умирает. Я спорил, рассказывал, смеялся. Садовник поливал газон и зеленая свежесть окружала нас. Гушек сказал: „Столько работы, а приходится валяться“ и сейчас же спохватился: „Ничего, вылечат“.

Зазвонил колокольчик, надо было расставаться. Я вспомнил, что Гушек женился и спросил: „Жена твоя где?“ Он спокойно ответил: „Мы разошлись. Когда я заболел… Она теперь с Кнапом“. Он смутно улыбнулся и помолчав сказал: „А Вайга здорово говорил — ты видел газеты?..“ Прощаясь, он весело хлопнул меня по плечу и в дверях еще раз крикнул: „Кланяйся нашим!“

Я вышел из ворот. Прямая белая дорога обдала меня пылью и пустотой. Мне вдруг показалось, что жизнь осталась позади, в горячей руке Гушека.

15

Фернандо шел по Гран Вие, неуклюже сжимая ружье. Сразу стемнело. Накаленные дома еще пылали и улица казалась душным ущельем. Рядом шли другие бойцы, в синих рабочих блузах, в полотняных туфлях. Рыжая девушка пела: „Мы идем в сьерру…“ Это была веселая воскресная песня, с ней обычно уходили в горы: за лачугами и пустырями начиналась сьерра, камни, ветер, эхо.

Они шли в сьерру. Их ждали пули белых, самолеты, падающие вниз, как ястребы, смерть. Фернандо поглядел на рыжую девушку, усмехнулся и подхватил: „Мы идем в сьерру…“

Ему было двадцать три года. Он жил просто и наобум, любезничал с девушками, на работе передразнивал мастера, в воскресенье лазил по крутым горам.

Вдруг отряд расступился: навстречу шел человек с белой палкой. Это был слепой. У него были глаза большие и ясные. Он тихо ударял палкой о мягкий асфальт. Двести человек в синих блузах молча обходили его. Он не знал, кто перед ним.

Согласно приказу коменданта все дома были освещены, окна раскрыты настежь. Город горел, как гигантская люстра. Распотрошенная жизнь вставала перед Фернандо: обеденный стол, детская кровать, старик в длинной ночной рубашке, круглая лампа, девушка возле зеркала. Он не мог оторваться от окон. Он ни о чем не думал, он жадно любовался жизнью.

Потом огни стали реже. До щек дошел ветер. В ряды людей втесалась темнота. Фернандо не видел больше рыжей девушки, он только различал среди других голосов ее голос, глубокий и полный. Ему хотелось пить. Он постучал в дверь лачуги. Старуха вынесла глиняный кувшин с ледяной водой. Фернандо пил медленно, причмокивая и наслаждаясь. Он любил воду и различал ее вкус. Старуха, вздохнув, сказала: „Убьют вас“. Он рассмеялся и догнал товарищей.

На главной площади Бургоса стоял отряд карлистов. Горбун-пономарь долго бил в колокол. Двери собора раскрылись, потянуло ладаном и сыростью. Медленно выползли священники в фиолетовых рясах. Они бормотали, глядя в крохотные молитвенники. Четыре краснокожих парня несли деревянную статую; богородица бессмысленно улыбалась. Денщик постелил малиновый коврик и генерал осторожно согнул свои скрипучие колени. В тишине было слышно, как лепечет вода, вытекая из пасти бронзового чудовища. Старуха с лицом накрашенным и блестящим, как эмаль, крикнула: „Да здравствует король!“ В ответ закричали нагруженные мулы. Карлик города, писарь Гомес, поднес крохотную сморщенную руку к малиновому берету. На грузовик взобрался монах. В его руке было тяжелое распятье. Красная краска стекала с ребер Христа. Монах сказал: „Благословляю вас, испанцы! Жизнь впадает в смерть и нет жизни вне смерти“. У монаха было лицо черное и длинное. Он распахнул рясу, под ней оказалась желтая восковая грудь. Генерал присосался бледными губами к отполированным язвам распятья, а потом равнодушно крикнул: „Шагом марш!“ Фернандо трясся на большом грузовике. Из темноты выступили угрюмые камни Эскуриала. Гробы королей Испании тлели, обдаваемые резким светом электричества. В большом зале был лазарет. Фернандо узнал наборщика Модесто. Его ранили в живот. Он тихо и неотвязно повторял: „Нене“; может быть, это было именем. Пахло карболкой. Люди в синих блузах жевали хлеб и гороховую колбасу. Фернандо вышел на пустой каменный двор. Было слишком много звезд для простых глаз человека. Холодный воздух гор изумлял. Фернандо вдруг вспомнил: мать говорила — „Не ползай на коленках! Ползают в пять лет, а в шесть не ползают…“ Смутившись, он подумал: „а что было в пять?..“ Потом он увидел рыжую девушку. Сам не зная почему, он запел: „Мы идем в сьерру…“ Девушка засмеялась и крикнула: „Ты что же первый петух?“ Он не знал, что ответить и радостно кивнул головой.

Они бежали вперед и пели. Песня росла, на нее откликались далекие долины. Их было двести человек, но казалось, что поет земля, камни, цикады, ветер.

Полуденное солнце не знало жалости. Вдали бухали пушки. Фернандо лежал, опершись головой о камень. Он задумчиво улыбался. Не будь пятна на синей блузе и легкой мути глаз, можно было бы подумать, что он загляделся на редкие тонкие облака, которые стремительно пробегали по небу. Вокруг его широко раскрытых глаз летали бабочки, сонные и тяжелые.

Вечером люди в синих блузах заняли перевал Альто де Леон.

ЧИТАТЕЛЬ!

Сообщите свой отзыв об этой книге,

указав свой возраст и профессию по

адресу

Государственное издательство

«Художественная литература»

Массовый сектор

Москва, Центр, ул. 25 Октября, 10?2

(бывш. Никольская)