Счастливые люди (сборник) - Борис Юдин

– Это чистая правда, – подал голос Афанасий. – Я в огороде был. Захожу в дом. Глядь, а дед на полу лежит и не дышит. Я бегом к соседям. Потому что у них телефон есть. Позвонил в Скорую. Ну, пока то да сё... Короче приехали через час. Фельдшерица Нинка посмотрела на деда и хайло своё раскрыла, что Скорая покойников не перевозят, что, типа, ложный вызов. Кричала, кричала, а тут дед встал и на кухню пошёл. Так эта Нинка, паскуда, до сих пор заикается.

– Так вот, Боренька, – продолжил дед. Такое мне счастье вышло. Ну, Афанас, пошли. А то прицепились к порядочному человеку.

Дед Никита подхватил свою сумку и они с Афанасием исчезли между серых заборов.

Я постоял, закурил и сказал мужику, пившему пиво напротив меня:

– Это ж надо? Действительно, счастливый дед.

– А чего ему быть несчастливым? – отозвался мужик. – Раскрутили тебя на бутылку, как лоха последнего. Идут сейчас и смеются. Они тут каждый день промышляют. Ищут кто почище одет и крутят. А горбатый этому деду никто. Называет себя внуком, чтобы правдивей вышло.

Я хотел было возразить, но подошёл паром и я побежал, чтобы на него не опоздать. Да и нечего мне было возразить.

Бизнесмен

В конце месяца у нас всегда busy. Это значит, что работы – не продохнуть.

Постоянных рабочих не хватает, поэтому босс берёт рабочих с «биржи» на разовую работу. Бруклинская «биржа» – это своего рода феномен. Фактически никакой «биржи» нет. Просто возле кладбища на Атлантик авеню собираются те, кому хочется заработать. Это и велфэрщики, и нелегалы, и... Бог их знает кто ещё? Раньше полиция на этих кучкующихся мужиков внимания не обращала. А потом стали приходить поляки. Эти уже к обеду умудрялись напиться в дым. И полицейские стали «биржу» гонять. Но не всерьёз. Просто, чтобы не забывались.

Но я отвлёкся. Я вовсе не про «биржу» хотел. Я про этого мужика хотел. Взяли мы в тот день одного. Сказал, что зовут его Валентин, и что он из Москвы. Ну, из Москвы, так из Москвы. Нам-то что?

Короче, приехали мы на семьдесят вторую в Манхеттен. Работаем и к новенькому присматриваемся.

Да! Я забыл сказать, что работали мы на перевозке шмутья из квартиры в квартиру. Здесь это называется moving, а как по-русски, я даже и не знаю. Работа тяжёлая, но работа. А то бывает, что никакой нет. Ни лёгкой, ни тяжёлой. Вот тогда погано.

Опять я заболтался.

В общем, присматриваемся мы к этому Валентину – мужик, вроде, неплохой. Не отлынивает, не хитрит. И опыт какой-то у него есть.

Уже когда закончили разгружать и бригадир пошёл за расчётом, выдалась минутка для перекура. Закурили. Я спрашиваю:

– Валентин. Ты где живёшь?

– В Гарлеме, – отвечает. И называет адрес – самый гадюшник, что ни на есть.

– Ну и как там? – спрашиваю. Хотя знаю, что в тот район белому человеку без базуки лучше не появляться.

– Нормально, – отвечает. – Нас там много. Русские там целый дом заселили. Сначала чёрные трепыхались, но потом привыкли. Теперь дружим.

– Дорогой рент? – стало мне интересно.

– А мы не платим, – смеётся. – За что там платить? За тараканов? Хозяин было волну поднял, но мы объяснили и он понял. Мне это удобно. Деньги собираю на брак. У меня выхода другого нет, кроме как на американке прижениться. По-другому мне не натурализоваться.

– Что ты маешься? – посоветовал я. – Подработай, возвращайся в Москву. Дело откроешь.

– Нет, – говорит. – У меня уже было там дело. Я водкой торговал. Бизнес не ахти какой, но трейлер водки в неделю я продавал. Всё было, как положено. Весь джентльменский набор.

– Наехали? – проявил я сочувствие.

– Кто? – удивился Валентин. – Я, как положено, крыше платил. Кто на меня наедет?

Он снова улыбнулся:

– Думал, что всё в порядке, а случилось так, как случиться не может. Гнал я как – то товар. И машину, в которой я сидел подрезал джип. Ну, мы его помяли малость. Выскочили из джипа крутяки. Кричат, что двадцать штук на мне за ремонт. И что деньги – завтра. Оставили адрес и уехали. Я и забыл про них. А через месяц звонят, что счётчик мне нащёлкал уже триста тысяч баксов. Я их снова послал по адресу.

Через неделю иду домой. В подъезде стукнули по тыкве. Очнулся уже в машине с мешком на голове. Короче, приволокли на хату, пристегнули к батарее. Всё, как в кино. Потом приходят. Смотрю – те самые, что в джипе были. Сели за стол. Меня тоже посадили. Старший ихний говорит, мол, так и так, мужик, хочешь быть живой подписывай дарственные на бизнес, на хату и прочее.

Я думаю – хрен с ним, с барахлом. Наживу ещё. А калекой оставят – так и на лекарства не заработаешь. Короче, согласился.

Привели нотариуса. У него уже бумаги готовы. Стал я подписывать – что такое? Все дарственные на мою жену.

Тут Виталий затоптал окурок и сразу же закурил снова. А затянувшись продолжил:

– Короче, подписал я всё, что им нужно было. Нотариус ушёл, а старший говорит:

– Знаешь, Валентин, мужик ты, смотрю, не плохой. Поэтому мой тебе совет – уезжай и ложись на дно на пару лет. Ты сам видел, что это твоя баба тебя заказала. Замочи тебя сразу, так начнётся делёжка наследства. Вот она и придумала, чтобы мамаше твоей ничего не дать. А замочить тебя велено только через полгода. Но мы сделаем так – сейчас ты попозируешь пацанам. Они тебя сфотографируют для предъявы и катись на все четыре. Да свечку в церкви за наше здоровье поставить не забудь.

Короче, поехали в лесок, лёг я под кустик. Полили меня кетчупом и сфотографировали. Одну фотку и мне отжалели. Ношу на память, как талисман.

Валентин порылся в бумажнике и достал фотографию. Хотел было мне показать, но помахал этой фотографией и снова спрятал.

– А дальше что?

– А дальше, – снова засмеялся Валентин, – Дальше я добрался до своей заначки, купил турпоездку в Нью-Йорк. И вот – курю с тобой.

– Доволен? – спросил я.

Он наклонился и прошептал:

– Я не доволен. Я счастлив. Я никогда ещё не был таким счастливым. Подумай сам – свобода. Я послал всё на хрен. Все традиции, приличия, законы... всё. Я живу в бомжатнике. Я хочу работаю, хочу нет. И никому нет до меня дела. Даже если я выйду без штанов на улицу, никто не удивится.

Он хотел было ещё что-то добавить, но подошёл бригадир и выдал Валентину заработанное.

Валентин тщательно пересчитал деньги, махнул мне рукой и исчез в Манхеттенской суете.

Брат

– Хотите я Вам, Коля, расскажу, как я чёрта видел? – неожиданно предложил Михаил Михайлович. – Я промолчал. Жизнь научила тактичности. Ещё лет этак десять тому назад я, безусловно, разработал бы эту благодатную почву. И вспахал бы, и посеял, и урожай собрал. Ещё бы! Мужик чёрта видел!

Но сегодня я промолчал.

– Спасибо, Коля, – оценил моё молчание Михал Михалыч. И тут же отвлёкся. Потому что по дорожке шла нетипичная для этих мест троица.

Тут я хочу пояснить, что сидим мы с Михал Михалычем на длинной скамье на Ocean parkway.

Да, да. На той самой улице, которую в Нью-Йорке называют Russian parkway.

Слева стороны у нас за спиной расположена ешива, с правой – nursing home. Богадельня по нашему. Это в ней живёт Михал Михалыч.

Перед нами – асфальтовая дорожка, за ней узкая полоска газона. А за газончиком – непрерывная лента машин.

Но, что интересно, пахнет свежескошеной травой, как в деревне, и подгоревшими бобами из nursing home. И совсем не воняют выхлопные газы.

Когда я только приехал в эту страну, отсутствие бензиновой гари меня очень удивляло. Но потом мне объяснили, что на здешних машинах фильтры какие-то специальные стоят. Тогда я перестал удивляться и теперь воспринимаю отсутствие вони, как должное.

Я многое уже, как должное, воспринимаю.

Так вот...

Я отвлёкся с этими запахами...

Да! Троица!

По дорожке шёл баскетбольного роста чёрный с шахматными часами в руке. По обеим сторонам от него семенили двое «наших». Они казались лилипутами возле Гулливера. Они в очередь жестикулировали и, видимо, что-то интересное рассказывали. Потому что чёрный время от времени недоуменно разводил своими лапами. Потом эти трое остановились как раз возле нас. Один из «мелких» азартно взмахнул руками и сказал:

– И тут этот мудак, вместо того, чтобы двинуть ладью, ходит слоном! Представляешь?

Чёрный опять развёл руками и ответил по-русски:

– Ну, это просто мать-перемать!

И они пошли дальше в поисках свободного столика.

На этой улице, думаю, что специально для «наших», кроме скамеек были ещё бетонные столики с мозаичными шахматными досками на каждом. Правда, «наши» играли в основном в «Петушка», но это уже их проблемы. Город проявил заботу о культурном досуге – это было сразу видно.

Везде люди... – задумчиво произнёс Михал Михалыч, закурил и продолжил. – Как ни крути, всюду люди-человеки. Вот моя соседка, старушка из комнаты 657, обычно каждое утро заходила и интересовалась моим здоровьем. И каждый раз упоминала, что евреи тоже люди, и лично она даже знала несколько очень порядочных. А я, дурак старый, взял как-то и сказал ей, что русские тоже люди... Теперь не ходит. А жаль...