Знакомство категории X - Дидье Ковелер

— На какие больше похожи? — не унимается она.

Я наугад тыкаю в тот, что над кроватью.

— Ну уж нет, блин, это же до рождения ребенка! Они у нее сейчас меньше, как у меня! У меня вот какие! — орет она, неожиданно топнув ногой, и начинает колотить по фотографии слева от зеркала. — Скажи же, черт!

— Ладно. Да, правда, если присмотреться… есть что-то.

Она хватает меня за воротник рубашки и тянет к себе.

— Правда! Врубаешься? Мне нужна правда!

Я отстраняюсь, прошу ее отпустить меня: мы незнакомы, разницы я не вижу, и вообще мне наплевать. С криком «Шлюха» она бросается на стену, дубасит кулаками по плакату прошлого месяца, а потом и вовсе принимается срывать картинки со стен. В ужасе я пячусь в коридор. Мне доводилось видеть подобные приступы ярости в детстве, когда мы ездили за город играть около аэропорта против зулусов из Гугулету[6], которые нюхали краску с содержанием свинца. Иногда мы специально мазали по воротам, чтобы избежать драки. Еще минуту назад человек вел себя нормально и приветливо и вдруг в одно мгновение совершенно терял рассудок из-за какого-нибудь пустяка. Чаще всего нам удавалось вовремя смыться, и все удары ножом доставались мячу.

В замке поворачивается ключ, дверь открывается, ударяясь о стену. Входит Талья с пакетом, из которого торчат пучки сельдерея, обнаруживает мои цветы, ногой захлопывает дверь, нервно вздыхая. Я иду ей навстречу, извиняясь за то, что пришел раньше. Она сует мне в руки сумку с овощами и устремляется в комнату, откуда все еще доносятся ругательства и рыдания.

— Ты почему не у матери?

— Если хочешь знать, какой-то парень бросился под поезд в метро!

— Ты когда-нибудь оставишь меня в покое наконец?

— Он сказал, что у меня такая же грудь, как у Софи до родов!

— Надеюсь, ты не взялась за старое? Снова мешаешь экстази с «Ред Буллом»?

— Клево: я косячком заполировала, и хоть бы что…

— Да черт тебя дери, я тебя прибью, идиотка!

— Отпусти меня!

Три звонкие пощечины, и крики стихают. Появляется Талья, на спине она тащит всхлипывающую девушку. Я предлагаю свою помощь.

— И что же ты думаешь я делаю, когда тебя нет рядом?

Она проходит по коридору, открывает дверь плечом соседки и закрывает ее за собой. Я отношу сумку с провизией на кухню и, чтобы чем-нибудь заняться, начинаю доставать содержимое. Кроме сельдерея она купила помидоры, огурцы, двенадцать йогуртов, перец и кусок мяса, из-за которого все перемазано кровью. Пытаюсь понять, что из всего этого можно приготовить. Может, какое-нибудь украинское блюдо.

В тазу между пачкой ваты и бутылкой со спиртом лежит старая развалившаяся книга — словарь «Ларусс. Правила этикета». Серые стены украшены открытками с видами пляжей и надписью «Сен-Жан Мыс Ферра».

За стеной спускают воду в унитазе, заглушая звук рвоты. Эстафету подхватывает душ — трубы грохочут у меня над головой. Открываю холодильник, чтобы положить продукты. Кроме пары кусочков сыра, бутылки «Рикара» и молотка в нем ничего нет. Поскольку там теплее, чем снаружи, я захлопываю дверцу и складываю продукты обратно в сумку. Над раковиной, забитой посудой, висят ярко-желтые клеёнчатые шторы. Вид из окна жутковатый: подъемные краны и сортировочная станция. Железнодорожные пути тянутся, переплетаясь, до горизонта. С кальсон, свисающих с верхнего этажа, на подоконник мелким дождиком капает вода. Теперь я понимаю, зачем такие шторы.

— Налей себе чего-нибудь, — кричит Талья из ванной.

— Да ладно, время есть.

— Поставь какой-нибудь диск там, в гостиной.

То, что она называет гостиной, скорее похоже на склад размером три на пять метров, отгороженный китайской занавеской, куда уместились книжный шкаф, телевизор, небольшая стереосистема, три садовых кресла и какой-то пожелтевший цветок в горшке. Стены неравномерно покрыты красными пятнами: то ли абстрактное искусство, то ли йогуртом кидались. Включаю диск. Из колонок рвется техно-рэп.

— Выключи, это ее. Возьми в зеленом ящике.

В зеленом ящике опера, сладкое латино и весь Жорж Брассанс. Смотрю на его добродушное лицо с седыми усами, усталую улыбку умудренного жизнью человека. В руках он держит сиамскую кошку и словно что-то шепчет ей на ухо. Я улыбаюсь ему в ответ, ищу «Песню про жителя Оверни», один из моих первых уроков французского. Диск сломан пополам. Открываю другие коробочки: везде то же самое. Вероятно, дело рук соседки во время очередного приступа. Складываю все обратно в коробку. Любопытства ради заглядываю в розовый ящик с надписью «Аннук Риба». Все целехонькие. Талья, наверное, еще не в курсе.

Шум воды прекращается.

— Руа, тебя не затруднит принести мне полотенце? Третья коробка справа, в стопке, на которой лежат твои цветы. Кстати, спасибо. Как они называются?

— Протеи. Они растут в моей стране.

— Я очень тронута.

Когда я вхожу в ванную, Талья руками растирает плечи Аннук Риба, сидящей на полу в душе. Ее спина напоминает железнодорожные пути, которые видны из окна кухни.

— Не волнуйся, она больше не кусается, — говорит Талья, заворачивая ее в полотенце. — Подай мне «Лексомил» там, на умывальнике. И стакан воды.

Она заставляет ее проглотить таблетку, садится на корточки, поднимает за правую ногу и левую руку и относит в комнату вялое покорное тело. Я и представить себе не мог, что она такая сильная. Ее умение распределить вес, точные и просчитанные движения, как у опытного грузчика, не имеют ничего общего с той акробатической грацией, которую я наблюдал, занимаясь с ней любовью.

— Так нам будет спокойней, — говорит она, укладывая девушку.

— Ну как, они возьмут меня? — бормочет Аннук Риба.

— Конечно, возьмут, — успокаивает ее Талья строгим голосом. — Как же они обойдутся без тебя?

— Не злись на меня… Я стараюсь, ты знаешь.

— Знаю.

— Я позвонила по поводу холодильника… А еще старик принес тебе книжку… Я ее продезинфицировала.

— Давай засыпай.

Она поправляет одеяло, легонько подталкивает меня к выходу и закрывает за нами дверь. Мы идем по коридору на кухню, там она падает на стул.

— Ты не представляешь, как меня достало тянуть эту лямку. Вначале был простой расчет — везет мне на такие дела… Когда я с ней познакомилась, она хорошо зарабатывала. Она была ногами Умы Турман в рекламе «Ланком»… Я подумала: манекенщица по частям — вот работа для меня.

— По частям?

— Появилась надежда: ведь она, как и я, начинала с порно, вот я и подружилась с ней, чтобы она вывела меня на нужных людей, но потом она стала дурить. Заявила журналистам: «Ноги Умы Турман — это я». Думала, что так получит новые роли. А ведь по контракту ей полагалось помалкивать. Так она поставила крест на своей карьере, но до сих пор отказывается признать это. Вбила себе в голову, что у нее грудь как у той дурехи, которая не хочет больше сниматься голой, с тех пор как стала матерью. Результат ты видел на стенах в комнате. Ума не приложу, что делать. Она профукала все бабки на протезы: говорит, что размер все время не тот. Плюс вот уже полгода я плачу за квартиру одна. Придется ее выгнать, но боюсь, что она пойдет вразнос. Как мне все это надоело, Руа, ну вечно я попадаю, не могу я себе позволить такую роскошь — быть доброй, блин! Я ведь просто хотела увести у нее пару-тройку контрактов!

Она открывает холодильник, протягивает мне бутылку. Я спрашиваю, удалось ли ей заполучить хоть что-нибудь. Она пожимает плечами.

— Я значусь в каталоге. Мое тело поделено на части, я есть в разделах: ягодицы, живот и ногти — вот все, что они оставили от меня. Пока только живот пригодился для «Данон». Ты, наверное, видел по телеку: йогурт с волокнами, облегчающий пищеварение. Там еще такие синие стрелки вращаются вокруг пупка, так вот это я. Сегодня была на кастинге на новую кампанию «Актимель», но этого хватает только на квартиру, и все. А цель — зарабатывать на жизнь не трахаясь.

— А стать обычной манекенщицей, как ты хотела вначале?

Она качает головой.

— Тем, кто снимается в порно, мода и известные марки не светят. Теперь ты можешь существовать только по частям.

Ее покорность судьбе пробуждает во мне нежность. Ее вычеркнули из числа нормальных людей, и она, как и я, смирилась с этим.

— Нет, у меня большие надежды на интернет: онлайн наедине с пользователем сети, который сидит себе в своей конуре и с помощью клавиатуры двигает вебкамеру, — вот моя мечта. Хотя… я далеко не единственная, кто строит такие планы.

— А если заняться чем-нибудь совершенно другим?..

— Чем?

Я неопределенно пожимаю плечами.

— Единственное, что меня устраивает в порнографии, — то, что я выставляю себя напоказ. Это лучший способ защиты. Спрятаться за телом. Незнакомые люди дрочат, глядя на меня, а потом переключают канал, меня это устраивает.