Купчино, бастарды с севера - Андрей Бондаренко

— Купцы, в данном историческом аспекте, совершенно не при делах, — усмехнулся с лёгкой философской грустинкой Пашка. — В семнадцатом веке здесь, на берегу реки Волковки, располагалась маленькая шведская деревушка — «Купсино». Что в переводе на русский язык означает — «Зайцево». Лесных зайчишек водилось — видимо-невидимо — на тутошних мшистых болотах.

— Как это — шведская деревушка? — задумался Тощий бастард. — На невских берегах — в семнадцатом веке — существовали шведские поселения? Шутишь, майор?

— Ни капли. Среди обывателей, конечно, принято считать, что Пётр Первый заложил Санкт-Петербург в диком, заброшенном и не обустроенном месте. Мол, сплошные топкие болота, миллионы голодных комаров и гранитные скалы, поросшие разноцветными мхами и лишайниками. Но это совсем не так. В устье Невы всегда, начиная с четырнадцатого века, было многолюдно. И русские часто, причём, с великим удовольствием посещали эти земли, и шведы, и датчане, да и чухонцы финские. Как же иначе? Места здесь были очень уж рыбные. Осетры ловились — волжских да азовских ничуть не хуже, лосось знатный водился, сиг озёрный, жирный, минога, хариус, корюшка… Когда Пётр впервые вступил на этот берег, в устье Невы насчитывалось порядка тридцати пяти деревушек и поселений, не считая хуторков и зимовий. Возьмём, к примеру, знаменитый Васильевский остров. Там самой крупной считалась деревня под названием — «Рыбные тони». Действительно, стационарные деревянные запруды существовали — Александровские и Олфёровские. Первые рыбацкие тони, как утверждают маститые археологи, возвели на этом месте раньше 1500-го года… Километрах в четырёх от Рыбных тоней, прямо на стрелке Васильевского острова, было заложено крепкое финское поселение — «Хирвисари». И на Петроградской стороне мирно соседствовали две деревни: русская — «Мишкино», финская — «Коргиссари». В Мишкино была даже выстроена православная часовня, которая потом — во время воинских баталий — сгорела дотла. А Коргиссари славилась — на всю округу — своими коптильнями. Причём, там коптили не только различную рыбу, но и птицу — в основном гусей, казарок и лебедей, а утками брезговали. Дело в том, что раньше в невском устье — весной и осенью — останавливались на отдых огромные птичьи стаи. Практически бесчисленные. Всё вокруг кишмя кишело. Гогот стоял, прямо-таки, оглушительный… Потом всю эту вкусную копчёность увозили торговыми кораблями в западные страны. Естественно, не забывая про бочки с красной и чёрной икрой, а также про ценный нерпичий жир, из которого потом делали отличное мыло. Даже из Копенгагена и Амстердама, говорят, сюда регулярно приплывали пузатые бриги и трёхмачтовые фрегаты.

— Удивительное дело! — восхищённо покачал головой Толстый бастард. — И то, что ты, Павел Сергеевич, рассказываешь. И, вообще… Первый раз общаюсь-разговариваю с таким образованным и гуманитарно-подкованным майором российской полиции…

— Да, я-то что, — засмущался Сомов. — Это всё Александра. Следит, так сказать, за моим общим культурным уровнем. Книжки всякие и разные заставляет читать… Пару слов про удивленье. В исторических архивах сохранились письменные свидетельства современников о том, что и Пётр Первый, первый раз плывя по Неве на чухонской одномачтовой фелюге, испытывал сходное чувство. Мол, первозданная природа вокруг, очередной крутой поворот невского русла, и на речном берегу, вдруг, обнаруживаются обгоревшие развалины небольшого дворца. Ну, или там шикарного господского дома. «Что это такое?», — вопрошает поражённый царь. — «Откуда здесь, посредине речной дикости, взялись эдакие хоромины?». А ему и отвечают, мол: — «Это Ваше Величество, бывшее „Весёлое поместье“ высокородного шведского графа Стенбока. Очень, уж, любил сей чудаковатый граф это местечко: сил и денег не жалел, обустраивался на века. А в несчастливом 1691-ом году было здесь наводнение великое, все строения и смыло высокой водой, жители потопли, один только Стенбок и спасся. Но после этого несчастья полностью разлюбил граф своё „Весёлое поместье“ и уехал из невских краёв навсегда. А само место тут же и переименовали — в „Чёртово поместье“…». Чухонская фелюга, тем временем, плывёт дальше. Смотрит Пётр направо и медленно впадает в полную фрустрацию — на высоком береговом обрыве обустроен симпатичный хуторок самого, что ни наесть, европейского облика: домики из светло-бежевого кирпича под тёмно-малиновыми черепичными крышами, идеально-подстриженные газоны, аккуратные гравийные дорожки между фруктовыми кустарниками, на заливном лугу пасётся приличное стадо, состоящее из красно-пегих породистых коров и белоснежных лохматых коз. «А эти диковинки откель взялись?», — интересуется царь. — «Неужели коз, коров и цветную черепицу не поленились привезти из самой Европы?». «Эта ухоженная деревенька называется — „Конау“. Так как, принадлежит шведскому ротмистру Конау», — вежливо отвечают подданные. — «Коров и коз, действительно, доставили морем из славного Стокгольма. А черепица — местного производства. Её изготовляют в селе Спасское. Вон, виднеются его крыши. А само село, оно очень старинное, основанное русскими староверами ещё в далёком 1450-ом году…». «Кого тут только нет», — недовольно пробормотал под нос Пётр. — «Староверы, понимаешь, чухонцы, шведские графья и ротмистры. Плюнуть некуда. Разогнать надо будет — со временем — всю эту братию…». И, понятное дело, разогнал. Причём, шведов, ёлочки пушистые, в первую очередь. Так шведское — «Купсино» и превратилось в русское — «Купчино»… Вообще, в те легендарные Времена умели давать населённым пунктам красивые и поэтические названия. Вот, послушайте: Старухина деревня, Таракановка, Коломердово, Первушкино, Обозовщина пустошь, Новинка, Кукушкино, Гришкино, Максимовка, Вигора, Каменка, Лигово, Старая деревня.

— Спасибо, Павел Сергеевич, за столь познавательный и интересный рассказ! — поблагодарил подполковник Назаров. — Ты, братец, настоящий гид-экскурсовод.

— Гид-экскурсовод в майорских погонах, — довольно хохотнул Толстый бастард. — А слово — «купчинцы», получается, если зрить в корень, переводится как — «зайчатники»? Или же — «зайцы»? Гы-гы-гы! Надо будет попросить Билли Новика, чтобы сбацал знаменитую никулинскую — «Песенку про зайцев». А ещё потом можно будет провести общенародный референдум — на предмет присвоения этому нетленному музыкально-песенному произведению высокого ранга-статуса — «Купчинский гимн»…

Александра встретила известие о переносе поездки в Таиланд достаточно спокойно. Слегка погримасничала, расстроено — пару-тройку секунд — пошмыгала носом, а потом заявила:

— Знаешь, милый, может, оно и к лучшему. В том плане, что не пропустим всякие интересные события.

— Какие ещё события? — нахмурился Пашка.

— Всякие, — интригующе усмехнулась вредная Сашенция. — Что тебе говорил Толстый бастард про предстоящий митинг? Мол, не исключается вмешательство бунтарски-настроенной молодёжи, сопровождаемое всякими гадкими казусами? В журналистской среде, как раз, ходят аналогичные слухи… Паша? Эй! О чём задумался?

— Не могу понять, зачем Толстый бастард валял дурака.

— Это в каком, интересно, месте?

— Когда завёл пространные разговоры на историко-географическую тематику. Я же, как-никак, опытный сыщик. Следовательно, пусть краешком, но и психолог. Некоторые вещи и моменты просекаю сразу. Почему-то присутствует железобетонная уверенность, что уважаемый Николай Фёдорович знал про историю «Зайцево — Купчино». Знал, но предпочёл прикинуться незнающим. Мол: — «Мы не местные. Просветите, пожалуйста…». Зачем ему это? Загадка…

Глава четвёртая

Может, байка. Может, нет…

Наступила среда.

С раннего утра Пашка прибыл в отделение и провёл с подчинёнными рабочую планёрку. Во-первых, вывесив на планшете подробную карту интересующего квартала, ещё раз напомнил — где и кто будет располагаться. Во-вторых, подробно объяснил, что необходимо понимать под расплывчатым термином — «бунтарски-настроенная молодёжь», и чего от этой самой молодёжи следует ожидать. В-третьих, дал развёрнутые и подробные разъяснения касаемо новых правил проведения задержаний и арестов. В-четвёртых, душевно попросил обходить журналистов, репортёров и фотокорреспондентов стороной. В-пятых, в-шестых, в-седьмых…

Примерно через два часа с хвостиком он завершил совещание следующими словами:

— Господа полицейские, попрошу быть к законопослушным гражданам и гражданкам максимально-лояльными. Но и спуска откровенным хулиганам и дебоширам давать не следует… Вижу, Савченко робко тянет руку вверх. Хочешь уточнить, лейтенант, как отличить законопослушного гражданина от откровенного хулигана? Поясняю для сомневающихся и несообразительных. Очень просто. У граждан в руках находятся плакаты, сумки, диктофоны и фотокамеры. А у хулиганов, наоборот, бейсбольные биты, арматурные пруты, бутылки с «коктейлем Молотова» и прочие подозрительные предметы, могущие нанести реальный вред — как мирным горожанам, так и муниципальному имуществу. Или там частной собственности…