«Если», 2010 № 09 - Журнал «Если»

Да только народ этот бескультурный от классики нос воротит, сколько им не тычь разумное и доброе. Новенького требует. Захватывающего. Раньше-то Мякиш и сам бы так думал, а теперь он ученый, знает: не-е, лучше классику. Она проверенная.

Потому что с новеньким начинается потеха.

Свежую бестию так просто на люди не выведешь, готовить надо. Весь бестиарий на ушах стоит.

Мякиш сам видел, как приходил заказчик к господину укротителю, бестию выбирал. Господин укротитель кивал, кланялся, зубы под крутозавитыми усами скалил. А потом, как заказчик на порог, платком лоб вспотевший утер и выругался самыми черными словами.

Бестии этой, про которую разговор вели, в клетке тесно, рецензии так и лопаются. Скалит зубы, тварюга, ничего с ней не делается! Глазюками зыркает и когтями в полу бороздки процарапывает.

Такая не в мозги просочится, такая всем головы отгрызет, до кого дотянется. Или скальпы лапой снимет. Когти — как крючья!

Только и господин укротитель не пальцем делан. Знает ремесло-то.

Вызвал всех и работы задал.

Перво-наперво велел решетки обновить, более строгие поставить, с шипами внутрь. Пусть-ка попробует на прочность! С аннотацией тоже не баловать: уменьшить. Чтобы поверила, что выпускать не собираются.

Кормить запретил: и так сытая, вон как мускулы под кожей играют.

Зато велел три раза в день ей свежие отзывы давать. Да похлестче которые. Ни в коем случае не свои — такие она за версту чует, они ей, как пыль: чихнула — и нету. Самые настоящие. От людей.

Мякиш думал, что с отзывами самое сложное будет: поди набери, чтобы три раза на дню. Думой своей с хромым поваром поделился. Но тот его утешил: отзывов наберут за нечего делать. Эта бестия уже покусала некоторых, они злобятся, строчат. Да и другим рассказывают — те тоже осуждают. Главное — дня три продержаться, не больше. Заказчик ждать не будет: ему же свербит во всех местах, книжка-то новая!

Мякишу интересно было, не описать! Он и в мастерской вертелся, где рецензии ковали, и аннотацию помогал укорачивать: солидно получилось.

Через аннотацию бестия теперь и голову высунуть не смогла бы: «Это захватывающая история о великой войне добрых и злых. Но кто победит?». Мякиш специально проверил: лично его голова застряла. Уши за «кто победит» зацепились, чуть не оторвались. Еле выпутался.

А рецензию просто роскошную отковали, каждое слово лоснится: «Не успели мы опомниться, как в ряду обычных проходных книг обнаружилось нечто, что сумело не дотянуть даже до этих непритязательных вершин. Откопав из закромов своей памяти пару ведер навозных фантазий, доблестный автор слепил очередной шедевр, круто замешанный на конъюнктуре. Шаблон сложно чем-то испортить, но, воистину, нет предела человеческой изобретательности. Хотя завязка ни капли не впечатляет, странный авторский юмор дает право предположить, что дальше нам предложат нечто оригинальное, но не тут-то было. Картонные персонажи демонстрируют нам такие ужимки, что не снились обитателям сумасшедшего дома. Полностью провалена мотивация героев. Невозможно найти хотя бы зачатки какой-нибудь философии. О языке и говорить не приходится, он ужасен. Впрочем, чего ждать от вещи, в спешке сляпанной на заказ. В результате мы имеем дурнопахнущую скороспелую поделку, законное место которой на помойке».

Еле подняли этакую страсть: восемь человек в подвал несли. Приклепали к камере и за следующей подались, второй линией обороны. Она пожиже вышла: «Было бы полбеды, если бы роман честно отрабатывал свое законное тупое мочилово, стараясь достичь успехов хотя бы в этом, и не тужился преподнести нам какие-то смутные откровения, порожденные ущербным гением его создателя. Убери автор натужные умствования — глядишь, и получился бы легкий боевичок, который приятно было бы полистать на досуге. Но вникать в эти косноязычные страсти — увольте, едали мы похлебки и получше».

Мякиш так понял, что ребята выдохлись, они же тоже не железные. В три раза легче получилось, а в чем упрекают, вообще не понял.

Повара опять спросил — тот не стал важничать, объяснил: мол, первая решетка для того и сделана такой неподъемной, чтобы бестии окорот дать. На нее основной удар приходится. А второй решетке и не нужно основательной быть, она спесь с твари сбивает.

Пока решетки ставили — и отзывы подоспели. Всякие — выбирай на вкус. И «Аффтар выпей йаду!», и «Ф топку!», и «Говнокнижка!». Их господин укротитель велел в первый день давать. Они же только с виду мерзкие, бестия к таким привыкла, ее сейчас больше рецензии занимают. Но и отзывы нужны для общего, так сказать, аромату.

А вот как рецензией насладится, тут ее надо уже серьезнее обрабатывать. Такими вот: «Прочел. Не пронра… Скучно», «Пролистал с десяток страниц: достаточно, чтобы понять, насколько протух этот труп», «А о чем книжка-то? Фигня какая-то».

Мякиш их в стойло к бестии засовывал, в дыру пропихивал, а тварь-то уже не бесновалась, лежала в углу, раны зализывала. Паинька паинькой, бантика только не хватает.

Мякиш прямо поражался, как тонко господин укротитель злодейскую натуру этих бестий насквозь видит.

На третий день отзывы пошли другие: «Плоско и банально. Избитый сюжет, затасканные идеи. Жалко потраченного времени», «Неужели никто не видит, что это гадость? Неряшливо и нудно. Читал по диагонали», «М-да… Если теперь книжками называют ЭТО… Полный сумбур, бред неудачника».

Теперь бестия и не огрызалась даже. Сонная стала, вялая.

Господин укротитель руки потер и сказал: «Пора. Вот теперь можно».

Явились в подвал большой кучей. Рецензии расклепали, целиком сняли: через аннотацию бестию все равно бы не вытащили, как того верблюда через иглу.

А на книгу сеть накинули. Тоненькую, но прочную: «В целом интересное, необычное произведение. Свежий взгляд с легкой нотой экзотичности. Новая подача материала. Натянутый нерв сюжета. Тончайшие нюансы восприятия» и т. п.

А господин укротитель (при полном параде и даже в манишке накрахмаленной, на слюнявчик кружевной похожей) не один в подвал пришел. Привел с собой целую свору Умных Слов.

Стек на приступочку положил, перчатки снял и выдрал дверцу-аннотацию из решетки. Голыми руками ее растянул в полосу, а потом согнул в кольцо. И на опутанную бестию ошейником-то надел.

Перчатки натянул, стек приготовил — и повел книгу к читателям. Тихую, смирную, в ошейнике и сетке. А Умные Слова вокруг бестии скачут, стерегут. Только она лапу сквозь сетку выставит, когти выпустит — моська длинная ее за лапу хвать: «Высокодуховное!». Бестия когти-то и втягивает.

Как увел господин укротитель эту заразу — все остальные от радости чуть в пляс не пустились: вот же как вымотала! Мякиша в трактир за пивом послали: отметить.

А тут в подвал из школы за цитатами пожаловали, вынь им да положь. Ну с ними особо не церемонились — подвели к классику, дергайте, мол, чего хотите. Они прямо через решетку перьев-то с него и надрали, чтобы в учебники повклеивать. Один, правда, лапу оторвал, говорит, нужно увеличивать объем материала. А классику мол ничего не сделается, новую отрастит, не впервой.

Мякиш пива принес, как велели, а сам пошел Умное Слово мыть: оно же за ним везде таскалось, еще грязнее стало, будто швабра.

Набрал воды теплой (хромой повар на плите кастрюлю всегда держал), в таз его посадил и давай тереть. Потом в полотенце завернул, побаюкал маленько да и пустил по кухне бегать, отряхиваться. Слово туда-сюда носится, брызги — веером. Радуется, что чистое, пушистое. Мякиш расческу взял, давай его по слогам расчесывать. Не поленился, от макушки до хвоста обработал. Делать-то все одно нечего: словоплеты прямо в подвале пьют, вот и до песен добрались.

А Мякиш Слово-то прочел! Сам! Буква за буквой, слог за слогом — разобрался наконец: «радикализм» это. И такое его счастье охватило, такое удовольствие — век бы наслаждался.

Еще бы понять, ради кого этот «кализм», да не успел: господин укротитель вернулся, чернее тучи: манишка набекрень, морда располосована, хрипящую книгу волочит, цепь на кулак намотал. Шавки его позади бегут, хвосты поджали. Бестия-то хитрее оказалась, чем думали, сцепились они все-таки на людях. Сеть она порвала, тонка оказалась, а «Высокодуховное!» так лягнула, что отлетела моська пушинкой и закрутилась юлой, подбитую лапу оплакивая. Надо было не три дня, а месяц ее укрощать, тогда бы толк был.

Запихнули тварюгу в стойло, опять рецензией запечатали. Дыру, где аннотация была, просто второй рецензией закрыли, вверх ногами ее перевернув. Господин укротитель манишкой лицо вытер и Мякиша обратно в трактир послал: за водкой.

И все они с горя напились.

***

Почти год прошел, Мякиш в бестиарии пообвыкся. Книг бояться перестал, уже не страшили ни хвосты, ни гривы, ни головы о нескольких языках.

Присматривался к ним он с интересом, да только через рецензии ничего разобрать толком не мог.