Жизнь как предмет роскоши - Гаянэ Павловна Абаджан

на разные мысли, то в посольстве передо мной положили кипу документов и объяснили как часто будут спрашивать как движутся мои изыскания. Время пошло.

Не знаю, что я там им за три месяца наизыскивала и насколько превзошла Аристотеля, но вот сны…

Мне дико хочется назад к своим – в Киев, но мама говорит, что "назад" – точно не получится. Вернуться уже ни у кого не получится, Киев и киевляне навсегда стали другими, всё стало другим, и я тоже. А я никак не могу придумать, чем же мне тут заниматься, и всё отстранённые смотрю на эти готические шпили.

Серёжа, мне бесконечно больно за твою семью, за твоего папу, за твой дом и маму.

Я никогда особо не вникала в особенности наций, для меня скорее все были примерно равны. Может и не в нациях дело… Тогда в чём?

Я уже много месяцев в двух тысячах километров от того места, от нашего городка, но мне снится, снится, как к моему другу в дом вваливает чечен и раскидывая всё на своём пути "осматривает" помещение, потом его туманный дурной взгляд останавливается на Серёжиной маме. И он пытается завалить пятидесятилетнюю тётю Валю на диван. Дмитрий Иванович сначала удивлён, потом бросается на обидчика жены, на это засаленное, бородатое, нечёсанное, немытое вонючее чучело с дикими глазами.

Дмитрий Иванович хоть и не юн, а ему под шестьдесят, но он посильнее чечена будет. Тот по сравнению с Серёгиным батей – просто недомерок. Но пришелец выворачивается к своему автомату и даёт очередь. Попадает и в отца.

На дикий шум в дом ломятся десантники. Они оттаскивают чечена, и между ними разгорается ругань. А в это время Дмитрий Иванович истекая кровью пытается зажать рану на животе. Тётя Валя выскакивает звать на помочишь, но некого. У десантников тоже нет медика. Всё кругом оцеплено, земля горит…

Как-то остановив кровь Дмитрий Иванович остаётся дома, а на утро – он уже холодный.

Десантники помогли вырыть в саду могилу. Они так и не ушли из этого дома. Спровадив чечена они объявили, что останутся тут жить, тут будет их штаб. У женщины отняли телефон, чтоб она не навела на их "гнездо".

Тётя Валя, сидя у могилы мужа смотрит, как в соседнем саду тоже роют могилу – изнасиловали и перерезали горло Тоне, ей было всего тридцать пять.

Но не долго этот карнавал длился. Месяца не прошло, как в один прекрасный день "гости" тёти Вали засобирались на выход. Среди их поклажи оказалось всё, что в доме они смогли отвинтить, и даже ношеная её и покойного Дмитрия Ивановича одежда.

Ну, пусть носят. Что тут вслед им – убогим скажешь.

Люди возвращаются по домам. Тётя Ира уже занята своим огородом, её дом не пострадал. Говорят, что пока можно ходить только по дорогам, вокруг всё заминировано, но надо сажать, надо растить…

И всё находят и находят трупы. Опознанные, неопознанные… Да, возвращаются люди домой, а там – чужие непонятно чьи трупы. Хто знает чем они тут занимались, что их сюда занесло. Мама права, я уже стала совершенно другой. Навсегда.

Я стояла и смотрела. 2014

Уже которую неделю с самого рассвета смотрю в окно со своего тридцатого этажа, не могу заставить себя отвлечься. Когда мы покупали эту квартиру, то имелось ввиду всё, что угодно, кроме того что происходит сейчас: смотреть, как на Киев летят ракеты… Какой-то нескончаемый завораживающий боевик. К тому же в любой момент может прилететь и в тебя, а ты всё смотришь и смотришь…

Да, эту квартиру с прекрасным обзором на прекрасный город, мы покупали, чтобы в ней релаксировать уже весь остаток жизни. Не то, что бы мы очень старые, но бегать с места на место для меня не комильфо. Я по природе почти домоседка с редкими вылазками на комфортабельные курорты. Редко, да метко, один раз живём, во всяком случае других своих жизней не помним, значит – по любому всё же один.

Возле огромного – от самого пола окна мы поставили красивый кофейный столик с турецким узором и золотистой инкрустацией, и пару глубоких болотного цвета кресел – попивая кофе любоваться на Киев. Всегда любила Киев. Сколько ни бывала за границей, пусть в Златой Праге, Варшаве, Мадриде, а Киев – он особенный. Такой широкий, вольный, стремящийся к бесконечности над огромной рекой. Эти изрытые пещерами берега так и веют древностью – люди тут были всегда. Из Азии до Европы мимо Днепра так просто не дотопать. За это наш Киев и несёт этот крест – терпеть набеги. Вот и сейчас, что называется – дожились.

Кто бы мог подумать, кто бы мог в такое поверить… Когда человечество вроде бы уже живёт совершенно другими ценностями и устремлениями, чем захватить кусок чужой земли, вдруг вылазит какое-то косматое чудовище в допотопных лохмотах и начинает заглатывать нашу страну. И это при моей жизни. Я бы никогда в такое не поверила… Но вот мой муж Кирилл – кадровый военный, который учился в Питере, и он всегда говорил, что такое рано или поздно, но должно произойти, что никакие рациональности тут ни при чём и стоять нам друг против друга всё равно придётся. Действительно, при чём тут рациональность, если вся она состоит из градаций ценностей, установленных людьми. А если кому-то они безразличны? А если кому-то горы трупов важнее гор золота или мешков зерна. И если он за ценой вообще не постоит, пусть половину его собственной страны поглотит взрыв – ему это всё равно. Он просто так играет, точно как сытый котёнок зачем-то гоняться за мышью. Зачем? Развлекается, и точка, такова его природа. Безумие? Иная рациональность?

Теперь мой муж вместе с сыном по очереди с другими жильцами патрулирует наш дом. А кто его беречь станет, как не мы сами?

Короче, мы вошли в этот кошмар, потому что кто-то развлекается. Кирилл всегда мне говорит, что я слишком верю в писанные правила. А ведь их писали люди, и поэтому их в любой момент могут переписать. Да, даже на скрижалях могут перебить – там тоже писали люди. Это он уже о моей надежде на свою полицейскую пенсию, которая пока ещё есть. А что? Имею полное право хотеть и надеяться. Да – пенсия, да – больше не хотим работать, нам всего хватает.

Да, я слышала мнение: руки/ ноги есть и в целом здоровы?