Джош - Айвен Саутолл

Дойдя до поворота на улицу, Джош останавливается, словно вдруг очутился на краю земли, раздраженно отдирает репьи от штанин, сокрушаясь о своей одежде, о самой нарядной рубашке и выходных брюках: они все в пыли и в глине, можно подумать, что он в них целый месяц путешествовал по внутренней Австралии. Отряхивается ладонями, вяло, будто из последних сил, потому что зло берет - все без толку. Как теперь пойти на попятный? Что можно сделать, если сожжены все мосты? В ушах мамин голос: "Не поступай по первому побуждению, милый. Старайся развить у себя привычку думать хотя бы на одну минуту вперед".

Он потерянно оглядывается на ряд старых серых заборов. Последний тетикларин. Может, она поначалу и погналась за ним, но, верно, вскоре вернулась обратно. Если бы она позвала хотя бы еще раз: "Джошуа, вернись!", это был бы все-таки выход из положения. Но она не звала, и пути назад не было. А были только дурацкие рыжие коровы, и дурацкие рыжие куры, и зной, и пыль.

Сам виноват, Джош. Теперь расплачивайся.

Сжег чертовы мосты.

Заварил проклятую кашу.

Из-за угла с Главной улицы высыпала толпа ребят, они хлопают в воздухе полотенцами, как бичами, кутаются в них, словно в плащи, и весело несутся вприпрыжку, будто только что кончили занятия в школе.

Джош в голос охает, а они уже кричат ему, и он слышит в свисте ветра:

- Гей, гей! Смотрите-ка: Джошуа!

- Привет, Джошуа! Как дела?

Попался.

Хоть бы спрятаться, забиться в какую-нибудь щелку. И Бетси здесь. Вся честная компания. Все до одного. Еще секунда, и они заметят, что с ним что-то не так.

- Привет, Джошуа. - Это мускулистый Гарри, брат Лоры. - Ты чего по улицам прогуливаешься? Голову тебе напекло, что ли?

Лора в зеленой резиновой шапочке, похожая на желудь:

- Ты плавки надел? Пойдешь с нами купаться? Ребятня накатывается на него, словно прибой на берег.

- Пошли, Джошуа. Остудишься немного.

- Ага, мы тебе покажем, где у нас купание. Не хуже, чем у вас, городских.

- Надо же, как это она тебя отпустила? Вот здорово!

Они тормошат его со всех сторон и чуть не сбивают с ног, как утром на Главной улице, а у него на лице опять эта идиотская жалкая улыбочка, прилипла и не сходит; и мысли опять разбегаются - слишком много шума. А волна катит дальше, и Джош вместе с нею, он сопротивляется, но не очень, кажется, они им завладели бесповоротно, особенно Лора, она опять наседает, повисла у него на руке, а Большой Билл, возвышаясь над ним, ладонью сдавил ему плечо и гудит у самого уха:

- Что это с тобой приключилось? Откуда на тебе столько грязи?

Ну вот, он так и знал. Еще удивительно, что не сразу зашла об этом речь.

- Я упал.

В конце концов, это более или менее правда.

- Упал и вывалялся хорошенько, так, что ли?

- Так. Я о проволоку споткнулся, которая у нее вместо калитки. Забыл, что она там натянута.

С другого бока Лора стиснула ему локоть. В испуге он не знает, куда податься. А ладонь Билла по-прежнему давит на плечо.

- А если строго между нами, приятель, она знает, что ты на улице?

- Ясно, знает.

- Правда? Она ведь с тебя живого шкуру сдерет, если ты удрал без ее ведома.

- Да знает она.

- Слышишь, Гарри? Подумать только. Она его выпустила. Раньше она их никого не выпускала.

Попался Джош, попался. Ребячья волна, словно по приказу, замедляет разбег, все останавливаются. Гарри властным и решительным жестом отдирает Лорину руку от его локтя, Джош чувствует его силу. Непонятно, куда этот Гарри клонит. Гарри спрашивает:

- Что ты натворил, Джошуа? Удрал потихоньку, пока она не видела? Смотри, она будет недовольна.

Вокруг ухмыляющиеся лица ребят, многие для Джоша безымянные. Чересчур много лиц, чересчур много ухмылок, и они вовсе не такие приветливые, как утром. Он так и знал: одно дело - при тете Кларе, другое - теперь. Попытался было высвободить плечо из жестких пальцев Билла, но Билл держал крепко.

- Выходит, ты потому и споткнулся, да? Торопился удрать и не смотрел под ноги? Ну, она теперь с тебя спустит шкуру. Ты нарушил божий праздник, приятель, вот что ты наделал. По воскресеньям вам полагается сидеть дома!

Билл не смеется, вроде бы нет, но выражение его лица Джошу не нравится, ох, не нравится. Даже Бетси принимает участие в этой сцене, крутя полотенце и выставив бедро, как цыганка. До сих пор-то она ни разу на него не посмотрела, будто его и нет.

- Это Плаумен-то удрал? Не смешите меня, - говорит она каким-то взрослым, некрасивым, немного гнусавым голосом. - У Плауменов сроду ни у кого духу не хватит задать стрекача. Мы их как-никак всех повидали, знаем. Просто она его выпустила. Ей жара в голову ударила.

Слышать это Джошу больно и обидно. Обидно и за Бетси, что она оказалась хуже, чем должна бы, и за тетю Клару, и за себя, и даже за своих двоюродных братьев, черт бы их всех подрал, которые сейчас далеко и не могут за себя постоять. Здешние ребята, Джош, они какие-то не такие. Ну что это за народ? Притворы они двуличные, вот они кто. И, вырвав плечо из пальцев Билла, он стал выбираться из толпы, работая локтями - в ребро, в мякоть, в кость!

Джош один топает вверх по откосу.

- Эй, Джошуа, постой! Ты куда? - Голос Гарри властный, но удивленный. Шуток, что ли, не понимаешь? Эй, не злись, слышишь?

Джош не стал даже оглядываться.

- Меня зовут не Джошуа, а Джош! И по моим понятиям, шутки - это когда смешно.

Он не кричит, но знает, что его слышно. Шагает, даже с ноги не сбился. Пусть делают, что хотят. Пусть налетают сзади. Сбивают с ног. Ему все равно.

Но никто на него не налетел.

10

Он стоит на дорожке в ее саду, солнце печет ему макушку, ветер сдувает волосы в глаза. Он стоит дрожа и дожидается, когда же она подымет голову и его заметит.

Тетя Клара сидит в плетеном кресле, обрамленная столбиками веранды, которые все увиты розами. На коленях у нее закрытая книга, она придерживает ее расслабленной рукой, верно, чтобы ветром не трепало листы. Сидит понурив голову, ее белые прямые волосы тоже теребит ветер и колышет, будто луговую траву. Сидит маленькая, невзрачная старушка, совсем не похожая на седовласую начальственную даму, которой ребята в церкви, лицом к лицу, выказывали такое почтение, а потом, у нее за спиной, вели себя совсем по-другому.

Ну же, тетя Клара, подымите голову и посмотрите на меня. Я вон уже где, а знаете, чего мне это стоило. Помогите хоть немного. Ужасно трудно идти на попятный. Легче легкого мне было перейти на сторону здешних ребят, отправиться вместе с ними, стать с ними заодно. Но я их обрезал. И эта Бетси; ее я тоже обрезал. А ведь она первая девочка, на которую мне хотелось смотреть. Я мог бы глядеть, как она купается, мог бы, наверно, поговорить с ней, узнать, всегда ли у нее такой противный голос, или она нарочно. Как вы сами сказали, тетя Клара, мы все не совершенны.

Тетя Клара подняла голову и встретилась с ним взглядом. На лице у нее ни удивления, ни злости, ни высокомерия. Просто смотрит на него, и лицо ее ничего не выражает. Не зовет и не отталкивает.

Честное слово, тетя Клара, я сам не знаю, при чем тут наша фамилия, наш род. Вот уж не думал, что так будет. Но что-то нас связывает, хотя, убейте, не пойму что. Что-то необъяснимое.

Тетя Клара откладывает книгу. Это его тетрадь, он теперь видит. Она оставляет ее на перевернутой бочке, чтобы он мог забрать. А сама встает. Встает как-то смущенно, неловко.

Не уходите в дом, тетя Клара. Если вы уйдете, мне будет только хуже. Мне останется ползти к вам на брюхе, а вы же этого от меня не хотите?

Я совсем растерялся. Что я должен дальше делать? У меня с мамой ни разу не было таких стычек. Правда, бывали с папиной родней, это да. Вредные они все. Вы их знаете, они к вам приезжали. Почему со мной это случилось, тетя Клара? С самого начала все пошло не так. Правда, что вы ко мне придирались? Я даже сам не знаю. Может быть, вы просто шутили. А я так устал, что не разобрался. Я никого не виню - ни вас, ни себя и никого другого. Просто как-то так уж получилось. Вы что же, ничего мне не скажете? Не поможете мне? Я ведь не знаю, хотите вы или нет, чтобы я вернулся. Но вы должны были уже понять, что знаете про Джоша Плаумена на то, чего не знает больше никто на свете. Мои стихи, тетя Клара. Все-таки вы не должны были их брать. Подождали бы. Там - все такое, о чем мальчики никому не рассказывают. И вот теперь вы их знаете, - вы, и больше никто.

Тетя Клара произносит его имя:

- Джош.

Без надрыва, без укора, а просто произносит, тихо-тихо, удивительно даже, что слышно.

Джош бежит по дорожке, тетя Клара спускается с веранды ему навстречу, и где-то на полпути они сходятся.

- Я виноват, тетя Клара.

- Ты меня простил, Джош. Благослови тебя бог за это. Ты совершенно прав: то, что я сделала, - ужасно. Ты понимаешь, Джош? Я должна была дать тебе знать, что прочла их. Я не могла положить их на место.

- Не плачьте, тетя Клара.

- Я не плачу, мой друг. Но почему ты так долго не возвращался? Настоящий Плаумен, как твой старый прадед, человек с душой. Я так давно жду, чтобы ты наконец появился на этой дорожке.