Джош - Айвен Саутолл

Вчерашний завтрак! Сколько тысяч лет прошло с тех пор? За столом все молчали - кроме Каролины, конечно. Каролина знай себе чирикала, как воробышек. Шестилетнего человека разве заставишь подождать немножко и не лезть со своей болтовней?

Не удивительно, что папа нервничал: он ведь знал, что угрожает Джошу. Сам на своей шкуре не раз испытывал. Но хранил фамильную честь и не сказал о тете Кларе худого слова. Мама-то не обязана была заботиться о чести Плауменов, она же была им чужая, пока не вышла за папу. А папа сидел за столом весь, наверно, в испарине и думал: может быть, все-таки тетя Клара не станет тиранить моего сына?

Оттого, наверно, и все дети в семье Плауменов так подначивали Джоша непременно побывать у тети Клары. Это они нарочно сговорились. Боялись признаться, что поездка сюда подобна самоубийству. Хотели, чтобы Джошу тоже досталось, не им одним.

Настоящая ведьма над котлом, сало шипит, лиловый подол метет подпечье, весь в золе и в муке и в кошачьей шерсти. Словно ты заснул и проснулся в темном средневековье. И эта старая ведьма прочитала твои стихи. Прочитала все то, о чем даже мама еще не знает.

Она подходит, ставит на стол горячие тарелки, садится напротив, бормочет что-то себе под нос над своей тарелкой, а там лежит один кусочек бекона, залитый одним-единственным яйцом, точно в насмешку, в сравнении с этим его порция выглядит огромной. Неужели у нее хватает наглости просить божьего благословения? Она поднимает глаза на Джоша, но Джош решительно отводит взгляд в сторону и изо всех сил старается сначала прожевать, а потом проглотить, старается принять равнодушный вид, словно ему совершенно все равно, есть или не есть. А сам чуть не давится от жадности, и в животе у него - бездонная пустота. Готово. Стараясь не показать виду, он украдкой оглядывает стол, не осталось ли чего на добавку. Но на столе ничего нет - ни гренков, ни хлеба, ни джема, один только высокий стакан с молоком, но о молоке он даже мысли не допускает.

Завтрак в музее, прислушайтесь, как трещит за ушами у главного музейного экспоната, А в остальном - могильная тишина, только часы тикают. И снаружи не доносится ни звука, не слышно ни уличного движения, ни людских голосов. Хорошо бы увидеть, что там в окне у нас за спиной. Он так вывернул шею, что даже хрустнуло. А там - ничего, одна корова с полным выменем, стонет, зовет, чтобы пришли с подойником.

- Ты не выпил молоко.

От неожиданности он посмотрел ей прямо в глаза, хотя и не хотел, все утро избегал ее взгляда. Сидит напротив и вытирает салфеткой уголки губ.

- Я молоко не люблю.

Хотел, чтобы было сказано как отрезано, а вышло жалобно, потому что лицом к лицу при солнечном свете она оказалась совсем не такой, как он думал. Старенькая, бледная, дома он привык видеть за столом другие лица; вовсе не строгая, не сердитая, не каменная - обыкновенная славная старушка; а это неверно, это совершенно не подходит.

- Сейчас тебе самое время научиться любить молоко. Мне будет приятно, если ты выпьешь этот стакан.

- А вы подумали, будет ли мне приятно, когда забрали мою тетрадь?

- Джошуа... Не будем об этом.

- Нет, будем!

- Нет, не будем. Я не могу позволить, чтобы пререканиями было испорчено воскресное утро. Скажу тебе только одно: я не шпионила. Это несправедливо" Мне было больно слышать от тебя такое слово. Если бы я хотела прочесть твои стихи исподтишка, разве я не могла положить тетрадь на место, пока ты спал? Поразмысли над этим. А теперь будь добр, убери со стола и составь посуду в раковину. После этого тебе лучше вернуться к себе в комнату и привести там все в порядок. Не забудь застелить постель.

И удалилась, шурша по полу подолом, а он остался и в бессильной ярости шепотом слал ей вслед проклятья, покуда самому не стало стыдно.

7

Джош стоит в коридоре у дверей своей комнаты, на душе у него кошки скребут. Он ждет тетю Клару и слушает, как с разных сторон несется сбивчивое, нервное тиканье всевозможных часов - они тикают наперегонки, боясь промедлить, пропустить других вперед, волнуясь, не забыла ли тетя Клара их завести вчера вечером, или на прошлой неделе, или в прошлом году, или когда там полагается, размахивая маятниками, крутя колесиками, растягивая пружинки, щелкая, звякая, брякая своими механизмами. Столько часов в доме, а не видно ни одних, только слышно. Шуршат шторы, отовсюду плывет запах лаванды, натертые, скользкие полы стелются под ноги неосторожному человеку, обои лоснятся золотом, в темных углах затаились старые картины, сквозь разноцветные стекла по бокам от входной двери кровью просачивается солнечный свет, а дальше, за порогом, лежит поселок Райен-Крик, невиданный, неисследованный, словно джунгли, в которых обитают дикари.

Из своей спальни выходит тетя Клара, вся разодетая в пух и прах.

- Ты готов?

- Да, тетя Клара.

Врать так уж врать.

Она распахивает дверь на низкое крыльцо, от которого до калитки ведут вверх через двор каменные ступени. Подымаешься по ним, как на сцену, всем на посмешище. Из-за каждого куста, из каждого расцветшего подсолнуха, из цветочных венчиков выглядывает ребятня всех мыслимых возрастов.

"Вон еще один Плаумен идет, весь разодетый по-воскресному. Ну и цаца! Ну и конфетка!"

И будут хихикать со всех сторон. Знает он деревенских ребятишек, они вредные.

От крыльца до калитки на Главную улицу он насчитал пятнадцать камней-ступенек. Калитка из коричневых планок открывается под скрип пружины и снова захлопывается со злобным щелчком. Тетя Клара со связкой старых божественных книг, в черной широкополой шляпе, затеняющей все лицо, она крепко держит его за локоть, может быть боится, как бы не сбежал? И на ходу разъясняет:

- Вон там, рядом с галантерейным магазином, дом О'Конноров. Хорошие мальчики, и Билл, и Рекс. Они очень хотели с тобой познакомиться. Вчера, в одном поезде с тобой, это была их сестра. А дом, где ставни на окнах, был раньше твоего дяди Джефри.

Джошу ни до чего этого дела нет, просто он не может ее не слышать, он же не глухой. Шагать вот так по Главной улице, изображая на лице жизнерадостность, - все равно что улыбаться, когда у тебя под лопаткой нож. А улица-то широкая, прямо луг. Куда подевались все вчерашние деревья, сквозь ветки которых лучились фонари? Может быть, их по домам разобрали, чтобы не жарились на солнцепеке? Земля под ногами твердая, выгоревшая и горячая. Можно понять тех, кто по субботам уезжают отсюда на поезде и где-то там напиваются. Скорее удивительно, что потом все-таки приезжают обратно.

Рядом с тетей Кларой, с другого бока, оказывается, шагает какой-то мальчонка лет восьми, рыжий и весь в веснушках, шагает вприпрыжку и широко улыбается, у него в руках каким-то образом очутились уже и книги тети Клары. Шагает и чирикает, будто птенчик, совсем как Каролина, и подскакивает на ходу. Из гнезда, что ли, вывалился? Со всех сторон несутся детские голоса. Детвора выскакивает прямо из-под земли. Внезапное массированное нападение.

- Здравствуйте, мисс Плаумен!

- Эй, эй! Нас подождите!

- Гляди-ка, вот и Джошуа! Приехал, приехал! Какой высокий, а?

- Мисс Плаумен, а я сегодня выучил текст. Могу сказать хоть сзаду наперед.

- Мисс Плаумен, мисс Плаумен, посмотрите, какая у меня новая шляпа! Вам нравится?

Ребята наседают со всех сторон, каждый хочет поздороваться за руку, все тянутся одновременно. Неподалеку какой-то мужчина перегнулся через забор и кричит:

- Я слышал, он приехал! Отличный парень, мисс Плаумен, вон какой рослый.

Рука тети Клары сжимает его плечо, и на душе у него становится так мерзко, что просто дальше некуда. Он не понимает ни ее, ни себя, ее лицо, еще недавно такое бледное, - неизвестно почему заливает румянец. Слава богу,, двинулись-с грехом пополам дальше, двинулись всей толпой, малыши лезут под ноги, а другие - больше Джоша, и совсем все не такие, как он ожидал.

Это у них что же, такой порядок заведен на воскресное утро - тетя Клара в кольце ребят, и они чуть не с ног ее валят от избытка чувств? Малыши пристают с вопросами, мальчишки и девочки постарше шагают чуть поодаль, но тоже улыбаются оживленно, тепло, доброжелательно; не ухмыляются, не кривят губы - ничуть. Среди них одна толстуха смотрит на него в упор припухшими глазами, совершенно не стесняясь, будто так и надо, будто глазеть на человека - это вовсе не грубость, а самая естественная вещь на свете. Джош украдкой поглядывает по сторонам, он ищет вчерашнюю девочку, которая с ним вместе ехала, Бетси они ее называли, и она тоже оказалась здесь. Джошу даже стало щекотно - может быть, она тоже успела к нему прикоснуться? Но теперь не узнаешь, поздно. Он движется по улице все время в тесном кольце ребят, он плохо соображает, он как во сне, у него голова кругом идет от беспрестанного шума, толкотни, разговоров, он только старается не глазеть на Бетси, как та пучеглазая девчонка глазеет на него, и вот всем скопом они входят в церковь, здесь голоса сразу зазвучали тише, все заговорили хриплым шепотом, можно подумать, будто разговаривать в церкви неприлично.