Та, что будет моей (СИ) - Лель Агата

— Ага.

— Пойдешь со мной? Покатаемся немного на моей красивой машине, пока твоя мама не вернется. Ну, как тебе идея?

— Нет, не поеду, — насупилась она, крепче вцепившись в руку Валентина.

В руку чужого мужика!

И именно вот этот эпизод заставил его окончательно раскрыть глаза на происходящее. Она верит ему, этому недогризли, ищет у него защиты, а родного отца боится. Потому что совсем не знает правду. И это не его вина. Ее! Аглаи!

Его задело, где-то даже унизило подобное положение вещей. Он, человек, который по жизни привык чувствовать себя на голову выше, теперь ощущал себя проигравшим.

По взгляду увальня он понял, что тот в курсе, кто он такой. А значит и скрывать нечего.

— Где она? — не церемонясь, резко спросил Вишневский.

— Кто она?

— Ты прекрасно знаешь, кто! — и понизил тон. — Втираешься в доверие к моей дочери? В папочки метишь?

— Ну хоть кто-то должен им для нее стать.

Вишневский не выносил рукоприкладства, считая разборки на кулаках чем-то сродни обезьяньих танцев, но сейчас жутко захотел дать этому ушлепку по морде. Нормально так, от души, и плевать на сдачу.

Он сдержался только потому что снизу вверх на него смотрела его маленькая дочь.

— Иди пока покатайся на… на вон той штуке, — кивнул Вишневский на скособоченную карусель, и когда Валюша убежала, обернулся на бугая напротив: — Не лезь, куда тебя не просят, ты понятия не имеешь, какие нас связывали отношения. Ты вообще им никто и пока не вернется Аглая, с дочерью побуду я.

— А теперь ты слушай сюда, небожитель, — визави тоже сменил тон, — я, конечно, гарвардов не кончал, но в жизни кое-что да смыслю. Ты бросил их, их обеих, так что проваливай. Она попросила меня забрать дочь. Меня, а не тебя. Сечешь?

Обрюзгший гризли бесил его все больше и больше. Эта его рожа с розовой кожей, белесые ресницы, рыбий взгляд и напускная самоуверенность.

Неужели она с ним… Этим уродом?

Неужели у нее все настолько плохо?

Чем он ее зацепил?

Он ощутил, что теперь им обуяла не только ревность к дочери, а что-то другое. Что-то похожее на… ревность к Веснушке?

Она и вот он, и его жирные лапы…

— Дай мне номер ее телефона, — скрывая ярость, отрезал он.

— У тебя и номера ее нет даже? — хохотнул. — Совсем все плохо, да?

Да он откровенно нарывается!

Вишневский ощутил, как дернулись уголки губ, совсем как у волка, когда тот собирается наброситься на бестолковую добычу и с хрустом перекусить сонную артерию.

Его бесил этот мудак и он как никогда был близок к тому, чтобы дать ему по морде.

Обернулся на дочь: та сидела на качелях, внимательно глядя на двух здоровых дядь, которые явно надумали что-то недоброе. Потом снова посмотрел на Валентина, дав тому последний шанс.

— Мы подождем ее возвращения здесь, на детской площадке. Мы — я имею в виду не нас с тобой, конечно.

— Аглая доверила забрать ребенка мне. Меня Валюша знает, а кто для нее ты? Просто левый мужик, им и останешься. Уж я позабочусь.

Вот и она, последняя капля, что переполнила чашу его поистине ангельского терапия.

Прикрыв глаза, он шумно выдохнул через нос и, взяв обеими руками Валентина за воротник, будто намереваясь поцеловать, со всей дури впечатал свой лоб в его переносицу. Сильно, до хруста в чужих костях.

Увалень отпрыгнул на шаг назад, зажав нос скрещенными ладонями. Сквозь пальцы-сардельки потекли струйки крови.

— Да я тебя закопаю, урод! …, …, …!

Сквозь поток нецензурной брани Вишневский сначала услышал плач Валюши, а потом увидел Веснушку.

Она в прямом смысле летела разъяренной фурией. Проскочив мимо них, подбежала к дочери и, взяв ее на руки, принялась успокаивать:

— Дяди так просто играют, милая. Это такая взрослая шутка.

— У дяди Вали кро-овь из носа-а иде-ет…

— Это не кровь, тебе просто показалось.

Удерживая ее так, чтобы дочь не видела картины напротив, подошла к Валентину и пихнула ему в руки упаковку влажных платков. Потом обернулась на Вишневского, и ему показалось, что настолько лютой ярости в чьем-то взгляде он никогда не видел.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Чтобы я не видела тебя больше возле моего дома. И возле моего ребенка. Никогда, слышишь?

— Он нарывался! Ты вообще в курсе, кто он? Слышала, что он несет?

— Какой же ты… — стиснула зубы и окинула его взглядом с головы до ног, — … ненавижу!

И быстро чеканя шаг пошла к дому.

Артур смотрел на заплаканное лицо девочки, что положила подбородок на плечо матери, потом опустил взгляд на зажатую в ладошке упаковку желейных мишек…

Она боится его. Боится собственного отца. И вместо того, чтобы как-то найти контакт, он, сам того не желая, испугал ее еще больше.

— Ты услышал, что она сказала? — вмешался в хаос его мыслей гундосый голос Валентина.

Вишневский посмотрел на неказистого противника и ощутил, что чертовски устал.

И что точно не сделает того, что от него потребовали. Он не исчезнет из их жизни. Теперь определенно нет.

— Да пошел ты, — развернулся и зашагал к своей машине.

Часть 7

* * *

Он не видел их несколько дней, вплоть до следующих выходных. Просто решил, что нужна передышка: ему, ей, им обоим. Нужно остыть и привести голову в порядок. Свыкнуться мыслью, что теперь он отец. С последним было особенно сложно, потому что кроме пары мимолетных встреч у него совершенно не было времени чтобы узнать эту девочку ближе.

— Я съезжаю в конце месяца, — довел до сведения матери за ужином в субботу. Как обычно, в моей манере, словно между прочим.

— Как в конце месяца? — отложив прибор, округлила глаза Инна Алексеевна. — Но к чему такая спешка? Мне казалось, что тебе нравится жить здесь.

— Нравится, но ездить туда и обратно каждый день будет не слишком удобно. К тому же пора уже оторваться от твоей юбки, тебе не кажется?

— Как будто бы ты за нее когда-то держался, — махнула рукой мать, не оценив сарказм.

Вишневский поднялся из-за стола и, удерживая в руках чашку чая, подошел к окну. Посмотрел на лазурную гладь бассейна и почему-то вдруг вспомнил о том, как однажды Веснушка сидела у левого бортика и, опустив ноги в воду, читала какую-то книгу. Кажется, это было сразу после той ночи, когда он разбил свою машину…

Было странно, что он это помнит. Вообще помнит многое и поразительно четко все, что произошло в те дни перед его отъездом в Гарвард.

Он вдруг подумал о том, а не обрадовать ли мать свалившейся на голову новостью, но сначала решил, что должен для начала окончательно переварить это сам.

— Твоя подруга из Америки, как ее там…

— Джессика.

— Да, она. Ты вроде бы говорил, что она хочет приехать и познакомиться с нами.

— Не знаю, — он безразлично дернул плечом. — Может быть.

— Неужели у вас все серьезно?

Серьезно ли у них? Неправильно поставленный вопрос. Скорее будет верным: что у них вообще.

Секс? Безусловно. Какое-то общение. Какие-то общие интересы. Все какое-то…какое-то. Там, в Америке, ему было… нормально с ней. Да, верное слово. Его ничего не напрягало, устраивало, что не нужно искать кого-то чтобы как следует разрядиться. Не глупая, красивая. Но вернувшись домой он вдруг понял, что даже не думает о ней. Не скучает, рука не тянется к телефону, чтобы набрать ее номер. Пусто. Зато по отношению к Веснушке в душе бушевало настоящее цунами. И все это его здорово напрягало.

Да, дочь это понятно, но ведь думал он не только о дочери. Совсем не только.

— Может, ты женится надумал? — с надеждой в голосе спросила Инна Алексеевна.

— На Джессике? Это вряд ли.

— Ты же знаешь, я в твои дела никогда не лезла, ты имеешь полное право выбирать, где работать, с кем заводить отношения, но насколько я поняла, она хорошая девушка и подходит тебе.

— Подходит мне? — обернулся он. — Ты же никогда ее не видела.

— Ее отец Ник Келлерман, владелец инвестиционного фонда…