Верхний мир - Феми Фадугба

пришлось бы торопиться, но я хотя бы была на вечеринке почти к началу. Так я опаздывала уже на добрых полчаса.

– Да, кстати, – сказала я, кусая ноготь (разумнее будет сказать Марии сейчас, а не после, по факту), – я сегодня чуть-чуть припоздаю.

– А, – ответила она, слегка растерявшись. – О’кей, никаких проблем. Я все поняла. Решать тебе.

Она уже даже пошла прочь, но вдруг обернулась с подозрительно сияющей физиономией.

– Хотя если ты думаешь, что будешь опаздывать больше, чем на четверть часа, скажи сразу, и тогда я смогу тебя заменить.

Трудно было не заметить эдакого особого ударения на слове «заменить». Иди убейся об стену, вот что я хотела ей сказать. Но вместо этого выдала дежурную улыбку.

– Не настолько. Но все равно спасибо.

К воротам я шла не в самых лучших чувствах. Нет, на приемную маму, Поппи, за то, что записала меня на дополнительные занятия, я не злилась – привыкла, что нам, приемышам, вечно суют в глотку какие-то классы: то одно наверстай, то другое. Провалив аттестат, я потеряю шанс подписать контракт с SE Dons и, вероятно, не только его. Разумеется, новый тьютор просто обязан был сегодня опоздать. На самый первый урок, да. Особенно после того, как я ему написала «в 19:00 РОВНО». Я ведь не шутила.

Пришлось взять паузу – и заодно себя в руки. Мой социальный работник сказала, что тьютор будет слепой. Я заверила, что отнесусь к этому очень по-взрослому и вообще что «не замечаю чужой слепоты»… крайне бестактный коммент, если хоть немного включить голову.

У него оказалась свежая стрижка и мальчишеская улыбка; лет тридцать – тридцать пять по моим прикидкам. Поперек груди на куртке – Avirex, из той же патентованной черной кожи, что и его старомодные эйрмаксы. Так и вижу, как ему кто-то отмочил комплимент (наверняка лет десять назад), что, мол, круто выглядишь, и он так с тех пор и ходит. Услышал шаги, повернулся в мою сторону.

– Привет, – я подошла поближе и только потом добавила: – Я – Риа.

И увидела – ноги. Очень скользкие, изворотливые ноги.

Вся эта фишка с «ноги не врут» началась с маминого фото у меня в ящике шкафа. Я про настоящую маму. Ей там лет примерно сколько мне; сидит на парковой скамейке в симпатичном платье, улыбается в камеру. Но дело там в том, что происходит пониже колен – вот над чем я долго ломала голову. Правая пятка оторвана от земли и смазана, будто она ей стучала, когда сработал затвор. А носки, выглядывающие из белых босоножек, смотрят как можно дальше от объектива. Я годы провела, пялясь на нижнюю часть снимка и пытаясь понять, отчего же ей так некомфортно. Я все открытые лондонские парки обрыскала – искала эту зеленую скамейку с перекрестными планками. После того, как платный запрос в даркнете подтвердил, что мамы больше нет (как мне все и говорили – исчезла с лица земли через месяц после моего рождения), я уже почти отказалась от мысли хоть что-нибудь еще о ней разузнать.

Итак, мой новый тьютор стоял столбом, сфокусировавшись на мне, а толпа девчонок во главе с Марией смотрела в нашу сторону и хихикала на парковке. Ясное дело, неловкостью шибало даже дотуда.

Я хоть и сама отнеслась к нему настороженно, но сочувствие все равно промывало себе путь. Где-то между седьмой и девятой приемной семьей я приучилась бояться первого впечатления – и того, что производишь ты, и того, что производят на тебя. Я знала, как этот страх сковывает тело. И насколько не помогает, когда над тобой еще и смеются вдобавок. В свою очередь выключив весь остальной мир, я сосредоточилась на новом человеке и сделала голос как можно мягче.

– А вы, вероятно…

– Извините, моя вина, – он с улыбкой протянул мне руку. – Рад познакомиться, Риа. Можете звать меня доктор Эссо.

Глава 3

Эссо. Сейчас

Четверг (один день назад)

Натянув край рукава на палец, я нажал «4» на панели лифта и потащился наверх, игнорируя вой и вонь, издаваемые чертовой машиной. Площадка четвертого этажа, пара шагов – синяя дверь и номер «469» на ней. Пусто. Я вздохнул, чуть не потонув в этом облегчении. Ничего особенного меня тут не ждало, кроме имбирного запаха маминой жареной тиляпии. Никакой тебе банды. Можно пока о них даже не думать.

Ди сегодня в школу не пришел, но само его отсутствие выкрутило на максимум децибелы вопросов, которые и так гремели у меня в черепушке.

Прежде всего, узнал ли меня Резня? Или я переморочился насчет той полусекунды глаза в глаза? Наверняка же все понимают, что это Спарковы парни перед ним выеживались и подначивали на тему, кто здесь крутой гангста, а не я. Любые сомнения – фактор в мою пользу, так?

А возможно, вся С. П. Д. в полном составе ночь напролет просидела за планами, где и когда они будут меня мочить. Там всего-то и было, что оплеуха и пара тумаков, твердил я себе все утро и день, но кому как не мне знать, какая чувствительная это штука – эго гопника, и если кто-то снимал нашу встречу на проспекте и видео уже просочилось в интернет, социальные сети сделают это самое эго еще в сотню раз нежнее.

Еще я твердил себе, что мы с Ди всегда были крутые; наши ма даже в церковь ходили вместе в годы нашей молодости. Их семья жила в старом многоквартирнике на Рио Фердинанд; я много раз бывал у него дома и каждый раз еще дивился, какая же его мать простофиля. Когда Ди изгалялся над младшим братом или дрался на улице, стоило ей только глянуть на его детский снимок над теликом, как она тут же кидалась его обнимать-целовать, будто он – тринадцатый апостол.

Я познакомился с Ди, когда ему стукнуло тринадцать, и опасного в нем тогда был только язык. Между уроками в рекреации он травил героические байки о том, как какие-то брикстонские ребята с ножом грабанули взрослого дядьку на автобусной остановке или как полиция разгоняла месилово с разными видами оружия прямо возле его дома. Он без устали гнал про то, как пырнули «дворового Лиама», как пырнули Рейчел, как пырнули его двоюродного брата. И еще одного парня с соседней улицы тоже пырнули, и он умер, а потом еще и обосрался прямо посреди этой самой улицы. Вот после этой истории я и узнал, что люди, оказывается, срутся, когда умирают. А Ди после каждой такой кульминации ржал как не в себя, словно чем больше он видел насилия, тем смешнее ему становилось.

Вот так-то.

Роб выдвинул теорию, что с Ди как-то летом что-то такое случилось ужасное, потому что