Мать Лжи - Дэйв Дункан

Услышав голос мужа, она замерла в дверях, охваченная внезапным гневом — она множество раз твердила слугам, что ее надо позвать, если ему станет лучше. Комната была маленькой, совсем простой, и даже цветы в горшках, расставленные у дальней стены, не могли перебить запах смерти. Умирающий дож лежал на переносной кровати, его лицо в тусклом свете ламп, казалось, приобрело цвет охры. Пьеро никогда не был крупным мужчиной, а теперь иссох и сморщился, точно прошлогоднее яблоко.

На табурете возле кровати сидел еще один последователь культа Налы в темном плаще с капюшоном и прислушивался к хриплому шепоту дожа. Оливия неслышно подошла ближе, пытаясь разобрать государственные тайны, но муж говорил не по-флоренгиански. Вскоре она поняла, что это и не вигелианский, которому она урывками училась в плену.

— Что?

Налист подпрыгнул от неожиданности и огляделся по сторонам. Оливия привыкла к тому, что братья Милосердия — немолодые люди, да и правителю Селебры присылали только самых старших членов культа. Этот же налист был юн и явно напуган появлением Оливии.

— О чем он говорит?

Юноша улыбнулся грустной улыбкой налистов. Ее, по крайней мере, он успел освоить, хотя прошел посвящение совсем недавно. Видимо, ему поручили ночное дежурство втайне от Оливии.

— Ничего, миледи. Бессмысленный набор звуков.

Он что-то прошептал больному и похлопал его по руке. Пьеро тут же замолчал.

Оливия не знала — возможно, никто из непосвященных не знал — какое облегчение дарит больному сама Нала, а к чему его подталкивают налисты.

— Ты заставил его умолкнугь? Да как ты посмел?!

— Я не заставил, миледи, скорее позволил. Ему так легче.

— Оставь нас. Позже я поговорю с главой вашего культа.

Юноша осторожно положил руку Пьеро на одеяло и встал.

В этот момент на его лицо впервые упал свет, и Оливия увидела слезы на щеках и красные глаза. Она изумленно поставила лампу на стол и взяла освободившийся табурет. Налист поклонился и вышел.

— Где они?

Шепот Пьеро, внятный и четкий, заставил ее вздрогнуть. У него были открыты глаза, хотя она видела, что его взгляд блуждает.

— Верни их!

Он нахмурился, взглянув на нее — озадаченно, словно не понимал, что происходит.

— Кого вернуть, дорогой?

Мятежник в городе, а Пьеро в своем нынешнем состоянии не может дать ей совет. Поначалу, чтобы прогнать боль, хватало одного короткого посещения налиста в день, теперь же муки постоянно возвращались, давая Пьеро лишь короткие передышки. Оливии не следовало его беспокоить. С другой стороны, если бы она не пришла, она бы не встретила мальчишку, который ставил над ее мужем какие-то мерзкие опыты.

— Детей! — Пьеро закрыл глаза, а когда открыл их, то был уже в ясном сознании и улыбался. — Мне приснился сон. О том, что дети вернулись.

Не в пример налисту, Оливия давно выплакала все слезы.

— Вот увидишь, скоро они вернутся, милый. Стралг обещал их прислать.

Только полный идиот поверил бы обещаниям чудовища.

— Знаешь, они такие взрослые.

Она кивнула. Да сжалятся над ними Двенадцать! Прошло столько лет… Даже если они живы, какое им дело до Селебры? До Флоренгии? И до родителей…

— Фабия, наверное, уже стала молодой женщиной.

— Она красивая, — вздохнув, проговорил он.

— Какой она была… в твоем сне?

— Очень похожа на тебя, дорогая. Такой же яростный взгляд. Мне всегда нравились твои глаза.

— А мне ты говорил про другое.

— На людях — про глаза. — Он улыбнулся. — Видела бы ты Бенарда! Он очень сильный. — Пьеро снова улыбнулся. — Всего лишь сон, но какой же яркий! Они плывут на лодке, представляешь? Через Границу на лодке! У Бенарда всегда были способности к искусству. Он стал скульптором. Говорит, что плечи у него такие широкие от постоянной работы с мрамором. А помнишь, мы называли Орландо бойцом?

Нет, она помнила лишь тот страшный день, когда их забрали: Стралг протягивает руки Орландо, который еще слишком мал, чтобы отличать добро от зла, и идет к нему. Дантио в ужасе наблюдает, Бенард прячет лицо в ее юбках, Фабия плачет, требуя молока. Она не могла представить себе выросшую Фабию и даже Дантио.

— Медный ошейник, — хмурясь, пробормотал Пьеро. — А Дантио… огромное горе, дорогая. И огромная мудрость. Я всегда твердил, что из него получится отличный игрок в тегаль, помнишь? Они со мной разговаривали. Спрашивали… — Он поморщился. Его лицо так исхудало, что на нем словно остались только зубы и ввалившиеся глазницы. — Они меня спросили, кто… — Тяжелый вдох. — …кто станет моим наследником.

— И что ты ответил?

Голос мертвеца, так это называли. Когда умирающий дож объявлял имя наследника, его голос считался в Совете за один, не больше и не меньше, но за всю историю Селебры воля правителя не выполнялась очень редко. Пьеро еще не сделал заявления, потому что не знал, кто из детей жив — возможно, они все мертвы. Он покачал головой, не в силах произнести ни слова. На изможденном лице появились капельки пота — вернулась боль, терзавшая его тело.

Оливия встала, вышла из комнаты и тут же наткнулась на молодого брата Милосердия, стоящего в коридоре. Он бросился к кровати и схватил больного за руку, не успев даже присесть. Через несколько мгновений Пьеро мирно спал.

Налист оглянулся через плечо и посмотрел на Оливию.

— Прости меня за резкость, — сказала она. — Как тебя зовут?

— Луиджо, миледи.

— Спасибо тебе, брат Луиджо. Ты подарил ему радость. Прошу тебя, продолжай.

— Непременно, миледи.

— Двенадцать благословений тебе.

— Так он не умер? — проговорил Стралг.

Голос, прозвучавший у нее за спиной, было невозможно забыть или перепутать — глубокий, царственный и мужественный. Словно боевой горн.

Она вскрикнула от удивления и так резко обернулась, что чуть не упала.

Казалось, он растет с каждым днем. Все еще тощий, кожа да кости, на бедрах мальчишеская повязка. Очень скоро он возмужает. Золотые браслеты украшали его запястья, на шее висел тяжелый шнурок с кусочками серебра. У сына была смуглая кожа флоренгианина, а вот нос постепенно превращался в орлиный. Окрепнув, его голос звучал в точности, как отцовский, да и внешне Чайз был невероятно похож на Стралга.

— Ты велела мне прийти. Я решил, что он умер.

— Нет. Идем.

Она прошла мимо и не произнесла ни слова до тех пор, пока они не покинули святилище. Кивком поблагодарив старшую сестру, Оливия вышла в коридор со своим высоким внебрачным сыном, следовавшим за ней по пятам.

Они шагали по коридору рядом, и ее маленькая лампа отбрасывала причудливые тени на высокие стены. Чайз, конечно, лампу не взял. Его молодые глаза лучше видели в темноте.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});